Под влиянием продолжительных бесед с Доржиевым и опасений британских интриг на подступах к Тибету Тубтен Гьяцо повелел собрать ассамблею высшего буддийского духовенства и наиболее влиятельных мирян для обсуждения вопроса об отправке третьей тибетской миссии в столицу Российской империи под началом вездесущего Доржиева, чье влияние на правителя Тибета в тот момент явно превосходило воздействие на Далай-ламу XIII британофильских или прокитайских группировок среди властной элиты Страны снегов.
Таким образом, членам очередной миссии были предоставлены самые широкие полномочия. 6 июля 1901 г. Николай II торжественно приветствовал тибетское посольство в Петергофском дворце. Спустя пять лет С. Спринг-Райс, замещавший посла в качестве временного поверенного в момент визита Доржиева, прокомментировал это событие следующим образом: «Реальным мотивом выступает мысль, которую он (царь. — Е.С.) зафиксировал в своей голове, что, если он примет или будет облечен правом действовать как временный протектор главного центра буддийской веры, он станет моральным лидером всего азиатского континента»[964].
Чтобы еще больше подогреть амбиции самодержца, посланец Далай-ламы преподнес ему проект секретного русско-тибетского договора о союзе, текст которого, по свидетельству очевидцев, был выгравирован на специальном золотом блюде. Однако большинство членов Особого совещания, созванного в Петербурге для обсуждения статей договора, отвергли его как преждевременный и рискованный, хотя и выгодный для России в качестве инструмента сдерживания агрессивных поползновений англичан в Восточной Азии[965].
Скептицизм относительно практической ценности русско-тибетского договора не повлиял на личные симпатии царя к «чаяниям народов Тибета» и его уверения Доржиеву о твердой приверженности обещанию поддержать Далай-ламу в любое время, не взирая на британские протесты. Тибетский посол получил щедрые подарки самодержца — полное облачение архиерея Русской православной церкви. Перед отъездом Доржиеву вручили также специальное послание от императора и министра иностранных дел Ламздорфа для передачи лидеру Тибета с подтверждением самых дружественных чувств России к его стране. Пока российская, а за ней и европейская пресса оживленно комментировала этот визит, два каравана, состоявших из 200 и 300 верблюдов, нагруженных слитками серебра, богатыми подарками и военным снаряжением, отправились в путь от российско-монгольской границы по направлению к Лхасе[966].
Параллельно с дипломатической активностью Доржиева, другой видный участник Большой Игры, в прошлом один из ближайших соратников и друзей покойного Пржевальского, неутомимый исследователь «затерянных миров» Восточной Азии П.К. Козлов возглавил экспедицию с целью достичь столицы Тибета. Зимой 1899–1900 гг. он в сопровождении трех младших офицеров и четырнадцати казаков прошел по маршруту от российско-монгольской границы до пределов Страны снегов. Сотрудники Разведывательного отдела при военном ведомстве Индии, внимательно наблюдавшие за всеми русскими экспедициями, которые направлялись в Центральную и Восточную Азию, сообщали руководству: «Не удовлетворившись планами захвата порта в Персидском заливе, Россия намерена опередить нас в Тибете. Цель поручика Козлова — Лхаса, по специальному распоряжению императора (Николая II. — Е.С.)»[967].
Хотя попытка исследователя добраться до пункта назначения закончилась неудачей из–3а отказа тибетских властей в Чамдо, небольшом городке, лежащем примерно в 480 км северо-восточнее Лхасы, разрешить дальнейшее продвижение экспедиции к цели, ему удалось собрать важные сведения о политической ситуации, географических особенностях и этно-конфессиональных противоречиях в этой части Тибета, населенной племенами тангутов[968]. Согласно информации, представленной Козловым в итоговом отчете, Тибетское нагорье можно было разделить на три относительно самостоятельных региона: Центральный, Восточный и Северный. Если первый из них управлялся самим Далай-ламой, то два других контролировались непосредственно цинскими властями. С точки зрения Козлова, население Тибета разочаровалось в маньчжурской династии после сокрушительного поражения Китая от Японии в 1895 г. Окончательно пекинское правительство уронило свой авторитет среди тибетцев в результате разгрома великими державами восстания ихэтуаней (боксеров) и вступления их экспедиционных сил в столицу Поднебесной империи. Однако Тибет не обладал достаточным военным потенциалом, чтобы сбросить иго Цинов, и поэтому искал могущественного покровителя, который оказал бы содействие в получении независимости. Великий Белый Царь занимал первое место в списке возможных протекторов Тибета, потому что он не запрещал своим подданным — бурятам и калмыкам — исповедовать буддизм на территории Российской империи[969].
Данные, собранные Козловым, получившим в награду следующее воинское звание после возвращения на Родину, составили основу нескольких аналитических записок офицеров Генерального штаба, которые на протяжении 1901–1903 гг. выступали за оказание тайной военной помощи Тибету с целью отделения его от Цинской империи и установления над ним протектората России[970].
Не приходится удивляться поэтому, что британский истеблишмент отнюдь не горел желанием увидеть казаков, патрулирующих улицы Лхасы, как обещал Доржиев Далай-ламе и его окружению в 1902 г. Представляется вполне вероятным, что большинство английских политиков, прежде всего лорд Керзон, были убеждены в том, что пока Цинская империя сохраняет свою территориальную целостность, особенно в приграничных регионах с Россией, последняя не представляет прямой угрозы для северо-восточных рубежей Британской Индии. Но если господство маньчжурской династии пошатнется, как это произошло во время тайпинского восстания или войны против Японии, а уж тем более если ему придет конец, то Тибет неизбежно окажется в руках России, что усилит англо-русскую конфронтацию в Азии[971]. Помимо этого, многие политики, включая Керзона, подозревали царя в стремлении использовать традиционную ксенофобию китайцев в отношении представителей европейских держав к выгоде русских[972].
11 июня 1901 г. Керзон направил Гамильтону меморандум о замыслах России в Тибете. По мнению вице-короля, Британия не обладала достаточными силами и средствами, чтобы воспрепятствовать переходу Монголии или Синьцзяна под контроль России, однако Кабинет был обязан не допустить установления российского протектората над Тибетом, что представляло бы «явную угрозу» и «источник опасений» для Индийской империи. «Если русские достигнут границ Непала, — утверждал автор меморандума, — эта страна превратится во второй Афганистан вместо того, чтобы служить буфером между нами и Россией»[973]. Осуждая позицию сторонников политики «искусного сдерживания» в Азии, Керзон с возмущением писал в министерство по делам Индии: «Молчаливое согласие с целями России в Тегеране или Мешхеде не спасет Сеистан. Молчаливое согласие в Сеистане не отвратит ее взор от залива. Молчаливое согласие в заливе не предотвратит интриг и осложнений в Белуджистане. Молчаливое согласие в Герате и Афганском Туркестане не спасут Кашгарию. Молчаливое согласие в Кашгарии не отведет глаз России от Тибета. Каждый новый кусок только разжигает ее аппетит для господства во всей Азии. Если Россия призвана удовлетворить эти амбиции, то еще больше прав имеет Британия; она просто вынуждена защищать то, что она завоевала, и давать отпор посягательствам, являющимся всего лишь частью более обширного плана»[974].
Вице-король ратовал за обновление концепции активной обороны Индии с учетом тибетского направления, которое приобрело актуальность в конце 1890-х гг. «Тибет, я полагаю, в реальности более склонен искать защиты у нас, чем у России, — писал Керзон в частном послании Гамильтону, — и я лелею тайную надежду, что связь, которую я пытаюсь установить с Далай-ламой может открыть хоть какие-то отношения между нами»[975]. Как справедливо заметил один современный индийский историк, «Керзон не только передвигал фигуры в Большой Игре на традиционных площадках Персии и Афганистана, но также впервые вовлек Тибет в ее (Игры. — Е.С.) сферу»[976].
Однако все попытки вице-короля Индии вступить в переписку с Далай-ламой, сначала через амбаня, а затем путем отправки курьеров непосредственно к правителю Страны снегов на протяжении 1899–1901 гг. окончились неудачей. Примечательно, что еще в марте 1899 г. Керзон уведомил Гамильтона о препятствиях на пути установления прямых сношений между Калькуттой и Лхасой: «Похоже, что мы (индийское правительство. — Е.С.) двигаемся по замкнутому кругу. Если мы обращаемся в Тибет, мы либо не получаем ответа, либо нас переадресовывают к китайскому представителю. Когда же мы апеллируем к последнему, он объясняет свою пассивность невозможностью оказывать какое-либо давление на Тибет»[977].
«Почти что королевские почести», которых А. Доржиев, этот представитель, используя выражение Керзона, «хунты тибетских священнослужителей», был удостоен в Петербурге, произвели на вице-короля сильное впечатление. Тем более, что информация, которую он получал о визитах Доржиева в Россию, далеко не всегда отражала истинное положение дел. Тревога Керзона и британских правящих кругов относительно видов России на Тибет значительно возросла после того, как царские дипломаты предъявили пекинскому правительству ультимативное требование подписать отдельную русско-цинскую конвенцию по Тибету в обмен на вывод царских войск из Маньчжурии, оккупированную ими в ходе подавления движения