[1055]. Наконец, ряд авторов предостерегали россиян против возникновения у дальневосточных границ империи марионеточного государственного образования под эгидой Японии наподобие действительно созданного впоследствии Маньчжоу-Го, которое существовало под японским протекторатом с 1932 по 1945 г.[1056]
9 июня 1896 г. Московский протокол, подписанный русскими и цинскими дипломатами, предоставил России исключительные права на строительство железной дороги через Маньчжурию. В соответствие с его статьями, Пекин был обязан консультироваться с Петербургом по наиболее важным вопросам своей политики, а царское правительство учреждало Русско-Китайский банк для финансирования новых проектов и получало возможность направить военных инструкторов не только в Китай, но и Корею[1057]. Общеизвестно, однако, что различные точки зрения и межведомственная борьба группировок в высших эшелонах российской власти серьезно затрудняли проведение выверенного политического курса на дальневосточном направлении. Поэтому вскоре после заключения фактически антияпонского по своей направленности союза между Россией и Китаем, царская дипломатия в лице посла барона Р.Р Розена пошла 25 апреля 1898 г. на подписание отдельного соглашения с Японией по Корее, противоречившего некоторым статьям Московского протокола[1058].
Если часть европейских интеллектуалов рассматривали продвижение России в северо-восточной Азии как упреждающий маневр в отношении Китая и Японии, британцы связывали его с политикой окружения Индии государствами, зависимыми от России и враждебными Англии, что грозило нарушением баланса сил, существовавшим в дальневосточном регионе с середины XIX в.[1059]
Однако среди политиков, общественных деятелей и журналистов имелись и другие точки зрения. Так, Керзон указывал главным образом на негативные геополитические последствия глубокого проникновения России в хинтерленд Поднебесной империи. Комментируя ситуацию в этой части Азии после завершения японо-цинской войны, он отмечал: «Именно Россия угрожает ее (Цинской империи. — Е.С.) границам в Восточном Туркестане и на Памире, Россия, которая постоянно под предлогом научного изучения покушается на Тибет, Россия, чья тень нависает над Кореей, Россия, которая строит великую Транссибирскую железную дорогу, способную позволить ей доставлять войска в любой пункт границы с Китаем, протяженностью 3 тыс. 500 км»[1060].
Керзон обращал внимание правительства на осложнения, которые возникнут для коммерческого судоходства и военно-морской деятельности в бассейне Янцзы, а также на Желтом море, если Россия будет в состоянии дислоцировать корабли своей Тихоокеанской эскадры в порту Лазарева или Фусане на Корейском полуострове. Характерно, что члены Китайской Ассоциации единодушно поддержали эту точку зрения[1061]. По словам отставного вице-адмирала Чарльза Бересфорда, одного из рупоров этой группы, который совершил поездку по английским сеттльментам в Шанхае, Гонконге и других портовых городах Китая в 1897–1898 гг.: «Британские торговцы указали, что, если Россия открыто аннексирует Маньчжурию, Корея будет отрезана и попадет под ее (России. — Е.С.) полную власть; Монголия будет легко поглощена, а вместе с ней и обширные пространства для скотоводства, необходимые Китаю. Это позволит России контролировать орды иррегулярной кавалерии, которые до недавнего времени опустошали весь Китай, и также даст им (русским. — Е.С.) контроль над многими миллионами закаленного и выносливого населения, которое нужно только натренировать и дисциплинировать, чтобы использовать в качестве наилучших в мире солдат. Они (британские торговцы. — Е.С.) также подчеркнули, что, если Россия овладеет этими территориями, то ничто не сможет остановить ее продвижение с севера Китая к его центру, а из центра — к Индии, парализуя тем самым английскую торговлю и предпринимательство»[1062].
Хорошо знакомый читателю заведующий внешнеполитическим отделом газеты Таймс В. Чайрол также испытывал страх перед «русской лавиной» в Восточной Азии, сметающей на своем пути британские порядки при содействии местных народов. Он был глубоко убежден, что в случае выступления России в роли «патрона» Цинской империи, этот «больной человек» Дальнего Востока «окажется в коллапсе, а его наследство будет присвоено царизмом соответствующим образом»[1063].
Более широкую интерпретацию данной проблемы можно найти в эссе Альберта Бевериджа, американского журналиста, который высказал свои суждения о дальневосточной политике России на страницах памфлета, вышедшего из печати в 1903 г. Его метафорическое описание русского натиска, безусловно, заслуживает упоминания в связи с Большой Игрой: «Итак, русское наступление — это финансовое и коммерческое движение от Владивостока, напоминающего Гибралтар, на севере вдоль берегов Тихого океана вплоть до самой цитадели английского влияния на крайнем юге Китая. Это также и дипломатическое наступление через провинции Королевства цветов (Кореи. — Е.С.) все туда же на крайний юг. Это наступление торговыми судами и боевыми кораблями из Одессы в Порт-Артур (после его аренды Россией, о чем речь пойдет ниже. — Е.С.); русскими крестьянами, создающими хозяйства и постоянное жилье в бассейне Уссури, богатой плодородными землями, и даже в пределах Маньчжурии; городами и поселками в самом ее сердце, которую до настоящего времени все мудрейшие государственные деятели мира считали, хотя и не без опасений, исконно китайской территорией»[1064].
Вместе с проведением параллелей между интересами России и Германии в Восточной Азии, Беверидж упомянул об опасной ситуации, вызванной появлением немцев на берегах Тихого океана. Он призывал лондонский Кабинет учитывать германский фактор в геостратегических построениях, поскольку планы кайзера Вильгельма, подкрепленные значительным экономическим потенциалом, представлялись ему гораздо более далеко идущими, чем амбиции русского царя[1065]. В доказательство американский журналист приводил оккупацию немцами китайской бухты Цзяочжоу, создание на полуострове Шаньдун морской базы, а главное вытеснение британских товаров немецкими на азиатских рынках[1066].
Если Керзон и другие «форвардисты» настаивали на союзе сначала с Цинской империей, а позднее — с Японией, особенно после подписания договора о торговле и мореплавании между Лондоном и Токио в 1894 г. и японской победы в войне против Китая год спустя[1067], их противники, как уже говорилось выше, скорее проявляли намерение заключить компромисс с Россией, мотивируя такой подход укреплением ее позиций в регионе, действием франко-русского союза и, что более важно, возрастанием германского влияния в Европе.
Так, упоминавшийся Деметриус Боулджер констатировал в солидном британском журнале Фортнайтли Ревью: «Процесс (движения России к Тихому океану. — Е.С.) почти такой же, каковым он был для этой страны (Великобритании. — Е.С.) в ее стремлении господствовать на всех водах мира и проникать на каждый континент в те места, где можно было бы заполучить выгодную территорию без особых трудностей»[1068].
Оценивая франко-русское сотрудничество в ходе демарша великих держав, поддержанного Германией, накануне подписания Симоносекского мира между Японией и Китаем, Р. Харт, о котором говорилось в предыдущих главах, писал, что ситуация ухудшается по мере того, как позиции Англии на Дальнем Востоке ослабевают, потому что «Россия и Франция стоят рука об руку единым фронтом», и англичане «скоро ощутят на себе их мертвую хватку»[1069]. Если к ним присоединится Германия, хотя бы только для умиротворения Японии, такая комбинация, по мнению Харта и других экспертов, поставила бы под сомнение способность Британской империи осуществлять лидерство в мире. Словно в подтверждение этих опасений, министр иностранных дел В.Н. Ламздорф записал в своем дневнике 16 февраля 1895 г.: «Прежде всего, для нас (России. — Е.С.) важно обеспечить безопасность и целостность Кореи, потому что даже такое сотрудничество ad hoc (с Францией и Германией. — Е.С.) способно ограничить британские амбиции в Азии, представив европейские проблемы совершенно в ином свете»[1070].
Таким образом, политика «блестящей изоляции» оказывалась несостоятельной перед лицом вызовов конца XIX — начала XX в. «Пекин демонстрирует признаки нового кризиса. — сообщал Харт одному из друзей в январе 1899 г. — Похоже, что Англия в китайском вопросе может столкнуться с объединенной оппозицией России, Франции, Германии и Китая»[1071]. Отсюда распространение среди британской политической элиты настроений в пользу заключения оборонительных союзов по региональным вопросам в Азии. Их свидетельством стала, например, книга путевых очерков английского журналиста Норманна Генри. «Почему бы не вступить в соглашение с Россией на Дальнем Востоке, чтобы разграничить там сферы влияния, несмотря на споры по европейским делам?» — задавал автор риторический вопрос в эпилоге своего сочинения, которое было опубликовано в 1895 г.[1072]