Сергей Колоколов, выпускник Восточного института, открытого в 1899 г. во Владивостоке, который после его окончания занял место Н.И Петровского на посту генерального консула в Кашгаре осенью 1904 г., также разделял мнение о необходимости скорее покончить с Большой Игрой. Согласно его оценке, российским и британским представителям на местах следовало избегать любого недопонимания, которое могло быть вызвано их деятельностью в странах Азии. Реализуя свои суждения на практике, Колоколов постарался путем более тесного общения со своим британским коллегой Дж. Маккартни внести посильный вклад в урегулирование остававшегося спорным вопроса о принадлежности Сарыкола — небольшого, но стратегически важного населенного пункта в Восточном Памире[1127].
Несмотря на длительное соперничество и существовавшие стереотипы восприятия друг друга общественностью России и Великобритании, те новые проблемы, с которыми они столкнулись в рассматриваемый период, оказывали воздействие не только на менталитет властей, гражданских или военных, но и на общественное мнение. Одним из таких вызовов, как уже говорилось, являлся страх перед «агрессией желтой расы». Он нашел отражение, к примеру, в письме лорда Эшера — видной политической фигуры начала XX в. 22 июля 1904 г., то есть в разгар русско-японской войны, он писал сыну: «Японцы, похоже, не нашли Куропаткина «легким орешком».
И все же они повернули его спиной к морю так, что линия его коммуникаций находится под серьезной угрозой. Если бы у них было достаточно войск, и свежих войск, они могли бы уничтожить часть его армии. Я рад, что он дал им хороший бой и что Запад не так безнадежно побит Востоком. Для нас было бы нехорошо в длительной перспективе, если бы это было так»[1128].
А Роберт Харт в постоянной переписке с другом высказался на эту тему еще определеннее: «Мнения китайцев все еще расходятся: одни уверены, что русские в конечном итоге победят и соответственно приспособятся; другие верят в Японию, но среди них развивается отвратительная черта, поскольку они начинают глумиться и выражать убеждение, что следующим шагом Япония избавит Китай от всех иностранцев!»[1129]
Существенно, что вслед за поражением царских армии и флота некоторые британские государственные деятели начали думать, что если Япония выиграет войну, то она превратится в самого грозного противника Австралии. Как писала в мае 1904 г. Пэлл Мэлл Гэзет, «мы признаем их (японцев. — Е.С.) прекрасные качества…, но мы уверены, что их идеология нам не подходит и что их влияние несло бы разрушительное воздействие на наше будущее развитие»[1130]. По сообщению генерального консула В.О. Клемма из Бомбея, победы японцев на полях сражений, особенно в битве под Мукденом в феврале 1905 г., возбудили в Британской Индии серьезные опасения перед «желтой угрозой»[1131].
Несмотря на это, в августе 1905 г. Кабинет Бальфура счел необходимым пролонгировать действие англо-японского союза на пять лет, хотя дискуссия по этому вопросу на заседании Комитета имперской обороны 12 апреля того же года выявила неоднозначное отношение его членов к дальневосточному союзнику Как писал О'Коннор новому министру иностранных дел Эдварду Грею 25 января 1906 г.: «При любом продлении (союза. — Е.С.) важно, чтобы оборонительный характер договора строго соблюдался и чтобы его статьи были сформулированы таким образом, каким можно избежать представления его как угрозы, в реальности или восприятии, позициям дружественных держав, таких как Франции (после заключения Антанты в апреле 1904 г.) и США, а также направленности против Европы»[1132].
Любопытно отметить, что некоторые политики на берегах Альбиона предлагали использовать англо-японский союз даже для урегулирования ситуации на Среднем Востоке, что могло бы повлечь за собой присоединение к нему Османской империи. Однако этого не последовало ввиду необходимости достижения «разрядки» в отношениях с Россией.
Изучение материалов Комитета имперской обороны вместе с британской дипломатической корреспонденцией позволяет выявить цели, которые преследовал Уайтхолл, продлевая союз с Японией на фоне Большой Игры: во-первых, ограничить аппетиты сторонников агрессивной внешней политики в России, включая их планы похода на Индию; во-вторых, предотвратить возможность сколачивания континентального блока европейских держав против Англии; в-третьих, осуществлять контроль за адептами паназиатской доктрины в Японии и странах Дальнего Востока. Не стоит сбрасывать со счетов также экономические и военные аспекты союза, ведь лондонский Кабинет получал возможность экономить значительные средства на дислокацию многочисленной эскадры в Тихом океане, поскольку теперь функция сдерживания там России, Германии и Франции переходила к Японии. Характерно, что в декабре 1905 г. Адмиралтейство направило меморандум в Кабинет с настоятельной рекомендацией унифицировать сигнальные и телеграфные коды, используемые флотами Англии и Японии. Кроме того, морские эксперты предлагали интенсифицировать обмен разведданными и взаимное снабжение различными военными материалами в экстренных случаях согласно секретному приложению к тексту договора[1133].
Дальневосточный кризис, апогеем которого стала русско-японская война, самым непосредственным образом повлиял на ход Большой Игры. Прежде всего, как верно указывает современный японский историк, война изменила восприятие локальных конфликтов в контексте международных отношений: если раньше ситуация в Европе определяла расстановку сил в других регионах планеты, то теперь события в Азии или Африке вносили коррективы в группировку держав Старого Света[1134]. Далее, отметим волну антиевропейских настроений у азиатских народов, получившую дополнительный импульс в связи с победой «желтой» Японии над «белой» Россией. Сошлемся на компетентное мнение Дж. Кларка, секретаря Комитета имперской обороны, который писал в 1908 г., что «поражение России поставило вопрос о праве и возможности Европы управлять остальным миром, и, таким парадоксальным образом, сделало больше для ослабления Британской империи, чем все шумные угрозы (русского. — Е.С.) вторжения в Афганистан»[1135]. Для него и таких политиков, как Керзон, или общественных деятелей, как Чайрол, вступление Японии в «клуб» великих держав укрепило надежды индийских националистов опереться на Страну восходящего солнца в борьбе за независимость[1136].
Таким образом, как это ни странно, но падение престижа России в Азии означало не только удар по амбициям «царизма», но и по всей концепции лидерства Европы в модернизации азиатских народов! Кроме того, судя по официальной переписке и мемуарам, многие политики и военные на Британских островах и в Индии всерьез опасались стремления Петербурга отомстить Лондону за поддержку Японии, прикрытую формальным соблюдением нейтралитета. Так, например, генерал Китченер указывал на активное железнодорожное строительство в Русском Туркестане как на признак подготовки транспортной инфраструктуры к будущей войне. И основания для таких опасений действительно существовали, поскольку Николай II одобрил сооружение ответвлений от основной магистрали, пересекающей Центральную Азию от берегов Каспия до отрогов Алайского хребта на границе с Кашгарией. Эти боковые ветки имели стратегическое значение, так как подходили к границе с Афганистаном в районе Кушки и Термеза. Завершающим аккордом создания этой сети стало строительство Оренбург — Ташкентской железной дороги, которая соединила Среднеазиатскую магистраль с Транссибирской. Не стоит также забывать и о водных путях сообщения, например, Аральском море, Амударье и Сырдарье, которые контролировались русскими речными судами[1137].
В процессе развертывания вооруженного противостояния между Россией и Японией разведывательные службы Британии пересматривали оценки потенциала Туркестанского военного округа, усилившегося благодаря, как отмечалось в аналитических записках, совершенствованию логистической инфраструктуры, которая обеспечивала транспортировку сил и средств из других областей империи к ее границам с Персией, Афганистаном и Китаем[1138].
Неслучайно поэтому Комитет имперской обороны в 1904–1905 гг. обсуждал три сценария войны против России — «А» — для Европы, «В» — для Центральной Азии и «С» — для Кавказа и всего Черноморского бассейна. Как видим, усилиями японского союзника дальневосточный регион уже не рассматривался стратегами Комитета в качестве угрожающего направления возможной русской экспансии. Зато предложение генерала Китченера о нанесении превентивного удара по Русскому Туркестану путем захвата Герата, оккупации Сеистана и последующего вторжения в Закаспийскую область привлекло внимание членов Комитета. Для оценки реализуемости такой схемы военные эксперты должны были сопоставить численность русского контингента в Туркестане, которая равнялась 42 тыс. регулярных войск и 30 тыс. иррегулярной кавалерии эмира Бухары, с количеством англо-индийских войск, составлявшим 75 тыс. британцев и более 155 тыс. туземных солдат. Вместе со вспомогательными силами небольших азиатских государств, правители которых являлись союзниками англичан, общая численность вооруженных сил, противостоявших российским войскам, к 1905 г. превышала 330 тыс. человек. Вот почему рассуждения о казаках, совершающих марш на Индию через территорию Афганистана, все тот же Дж. Кларк назвал «чистой воды бредом»