forward policy) «неизбежной данностью и величественным обязательством» по поддержанию мирового экономического лидерства Великобритании[106].
В отличие от английских промышленников, российские предприниматели не были готовы к открытой борьбе с конкурентами на европейских потребительских рынках. Однако необходимый совокупный спрос на товары отечественных компаний как внутри империи, так и в соседних азиатских странах можно было обеспечить политическими методами. Как говорилось в меморандуме атташе британского посольства в Петербурге Т. Мичелла о торговле между Англией и Россией в 1865 г.: «Целью, в жертву достижения которой ежегодно приносятся таможенные сборы в таких больших масштабах, допускается так много обмана и дезорганизации, а международные коммерческие связи воспринимаются с пренебрежением, и с которой, как следует помнить, связаны самые важные интересы России, этой целью выступает защита ее экономики от разрушительной иностранной конкуренции»[107].
Важно подчеркнуть, что российские купцы обычно стремились выйти на те локальные рынки, где царские дипломаты и военные обеспечивали их товарам монопольные позиции. Иначе говоря, большинство купцов, главным образом азиатского происхождения, которые занимались доставкой товаров из пределов Российской империи в Центральную и Восточную Азию, потерпели бы банкротство в случае распространения на эти регионы принципов фри-треда, потому что лишь очень ограниченное количество предметов экспорта из России могли на равных конкурировать по цене и качеству с товарами из Британской Индии или Цинского Китая. Такие российские продукты, как набивные ситцы, металлическая посуда, метизы, кожа, сахар, керосин, мука, составляли в общей сложности 80 % вывоза империи Романовых в страны Востока[108]. Неслучайно, русские купцы традиционно обвиняли британских торговцев в ведении нечестной конкурентной борьбы, требуя одновременно от царского правительства усиления протекционистской политики в Азии. Одновременно военные и гражданские чиновники на местах направляли высшему руководству бесчисленные меморандумы, в которых предлагались различные варианты противодействия проникновению британских, а точнее, англо-индийских товаров на рынки Бухары, Самарканда, Хивы и других центров торговли. Один из российских военных аналитиков следующим образом критиковал Великобританию за то, что ее экспорт вытеснял российскую продукцию из Центральной Азии: «Англия имеет на своей стороне все шансы, чтобы склонить эмира (Бухары. — Е.С.) на свою сторону и чтобы сделать из него самого верного союзника. Иначе сказать, Англия легко приобретет то, в чем состоит весь среднеазиатский вопрос, для выгодного решения которого необходимо только дать возможность появиться британскому купцу в Бухаре. После этого для Англии все будет возможно»[109].
Как известно, Петр Великий был первым царем, который ввел единый таможенный тариф на территории империи в 1717 г. С этого времени правительство осуществляло политику меркантилизма на протяжении долгих десятилетий. Несмотря на то, что в 1850 г. новый таможенный тариф пришел на смену старому, властям удавалось поддерживать высокие тарифные ставки на импортные товары вплоть до 1890-х гг.[110]
В этой связи отметим, что основное направление российского экспорта в азиатские государства изменялось несколько раз на протяжении первой половины XIX в. вслед за колебаниями экономической и политической конъюнктуры. Если в 1820-х гг. главным торговым партнером России выступала Персия, то в последующее десятилетие более активно развивалась коммерция с Афганистаном и ханствами Центральной Азии. «Жители Персии сообщали о высокой коммерческой активности России, — констатирует современный британский историк, — когда огромные караваны, состоявшие из 4–5 тыс. верблюдов ежегодно совершали четырехмесячное путешествие между Бухарой и владениями царя»[111].
Затем наступила эпоха русско-цинского сближения, которое сопровождалось интенсификацией двухсторонних торговых контактов на протяжении 1840-х — 1850-х гг. В то же время объем товарооборота между Россией и такими ханствами, как Бухарское и Хивинское, временно снизился. К 1856 г. русский импорт на азиатских границах составлял примерно 14 % от общей стоимости ввезенных товаров, а экспорт в страны Востока превышал 60 % всего вывоза за рубеж. Доля азиатских государств в ежегодном импорте России соответствовала 58,2 % для Цинской империи, 20 % для территорий, занятых казахскими племенными объединениями — жузами, 14,8 % для Афганистана и Персии и лишь 7 % для центральноазиатских ханств[112]. В таких условиях новые российские коммерческие предприятия возникали словно грибы после дождя. К примеру, крупный предприниматель В.А. Кокорев основал Транскаспийскую торговую компанию с подачи кавказского наместника князя А.И. Барятинского. Компания стремилась выйти с российскими товарами на потребительские рынки Персии, Афганистана и туркменских племен, покупая там в свою очередь сырье, золото и драгоценные камни[113].
Протекционистская политика имела своим результатом принятие царским правительством в 1881 г. Временных правил импортной торговли. Положения этого документа определяли, что все караваны, следовавшие из вассальных Бухарского и Хивинского ханств в собственно Туркестанское генерал-губернаторство, должны были проходить таможенный досмотр на специальных постах для предотвращения бесконтрольного транзита через протектораты европейских, главным образом, англо-индийских товаров. Принятие правил, несмотря на декларированную «временность», свидетельствовало о том, что царская колониальная администрация сохраняла приверженность запретительной таможенной системе в Центральной Азии. Ее становление завершилось к середине 1890-х гг., когда таможенные чиновники были размещены во всех пограничных пунктах Российской империи на Востоке[114].
События в других регионах планеты также повлияли на торговые связи. Так, после начала Гражданской войны в США (1861–1865 гг.) наблюдалось резкое падение закупок хлопка-сырца русскими компаниями. В связи с этим текстильные предприятия вынуждены были приступить к переориентации на импорт этого стратегически важного вида сырья из Центральной Азии, несмотря на более низкое качество и неподготовленность оборудования для переработки коротковолокнистого узбекского хлопка (в отличие от сортов длинноволокнистого хлопка из Северной Америки или Египта). Для того чтобы контролировать источники его поступления, власти попытались монополизировать сухопутную торговлю с Персией, Бухарой, Хивой и Китаем.
Хотя отнюдь не экономическое, а, используя современную терминологию, скорее логистическое обеспечение военных перевозок выступало главным побудительным мотивом для строительства казенных железных дорог из европейской части империи и Южной Сибири в Туркестан, определенную роль в принятии этого решения сыграло также недостаточное развитие торгового флота, способного транспортировать сырье и готовую продукцию по морским путям. В результате, согласно данным статистики, общая протяженность железнодорожных магистралей в Центральной Азии, сооруженных в период с 1872 по 1915 г., превысила 5 тыс. км, не считая боковых ответвлений в Поволжье и на Урал[115].
В то же время доходы от торговли между метрополией и Индостаном обеспечивали Лондону совокупное положительное сальдо платежного баланса фактически на протяжении всего XIX столетия. Однако стоит также подчеркнуть, что Индия играла ключевую роль еще и как перевалочная база для транспортировки сырья и товаров между Атлантическим в Тихоокеанским бассейнами. Статистические сводки 1860-х гг. показывают, что доля английских изделий в цинском импорте составляла 90 %, причем на товары из метрополии и Индии приходилось соответственно 33,4 % и 35,6 % (оставшаяся их часть поступала в Поднебесную из Гонконга и других заморских владений Британской империи). И хотя доля Индии в цинском экспорте не превышала 0,4 % в сравнении с 13 % Гонконга, через ее порты транзитом проходило 61,8 % перевозок товаров из Срединного государства к британским берегам[116]. «Мы обязаны оберегать Индию как краеугольный камень процветания Великобритании», — таков был непоколебимый принцип государственной политики лондонских Кабинетов на протяжении всей викторианской эпохи. Характерным в этом отношении представляется комментарий все той же Нью-Йорк Таймс, которая писала в 1869 г.: «Великобритания наблюдает с ревностью и большой опаской не только за продвижением России из бассейна Черного моря в направлении Турции и Средиземноморья, но и за аналогичными действиями русских вдоль восточного берега Каспийского моря вглубь Туркестана к Бухаре, рассматривая эти регионы с точки зрения угрозы подходам к северо–3ападным границам ее Индийской империи; именно поэтому линия Гиндукуша, великого естественного рубежа на этой границе, так тщательно охраняется»[117].
Отсюда становятся ясными причины затяжных локальных войн 1830-х — 1840-х гг., которые вели англичане против воинственных племен, населявших северо–3ападную часть полуострова Индостан. И с этой точки зрения угроза русского вторжения в Индию рассматривалась Уайтхоллом как серьезная помеха для утверждения там власти британской короны. Окончание сначала Крымской, а вслед за ней и Кавказской войн реанимировало прежние опасения Лондона на этот счет, но речь о них пойдет в следующей главе.