— В рай вы явно не надеетесь попасть, — поинтересовался Подгорный.
— Ну что вы, рай — это фантазия. Бесконечное счастье в принципе невозможно. Да и посмотрите на окружающий нас мир, сколько людей живет в страданиях. Да почти все. Мы болеем, мы завидуем, мы ненавидим. Я уж не говорю о всяких войнах, сумасшедших диктаторах и прочих крайностях. Тот, кто все это придумал, вряд ли мог создать что-то хорошее на другом берегу реки.
— Да вы богохульник, Юрий Борисович, — усмехнулся Подгорный.
Сокольский пожал плечами.
— Я некрещеный и в принципе ни к какой религии не принадлежу, а свои мысли на подобные темы, как правило, держу при себе. Но если и говорить о Боге, как о некой субстанции, более могущественной, чем человечество, то я в это, наверное, верю. Только это вера грустная, знаете ли, и она абсолютно бесполезна.
— А говорят, вера продлевает жизнь. Может, врут?
Сокольский кивнул.
— Продлевает. Но только вера позитивная, когда ты веришь в добро. Просто это добро все время занято и ему не до тебя, но ты веришь в него, всю жизнь до смерти веришь, что однажды оно повернется к тебе лицом, хотя оно так и не поворачивается. А я не верю в добро, я верю в мальчика со спичками.
— В кого? — удивился Подгорный. — В мальчика?
— Ну да, — кивнул Сокольский, — в мальчика. Вот представьте себе муравейник где-то в глухом лесу. Живут там, к примеру, черные муравьи, трудятся, тлю пасут, доят ее, воюют иногда с рыжими муравьями, которые живут неподалеку, — такая планета муравьев, представляете?
Максим с интересом слушал Сокольского.
— И тут мимо проходит отряд ребятишек, которые пошли в поход из ближайшей деревни. Мы — люди, кто мы для муравьев? Да мы по сравнению с ними боги! И вот эти боги приходят на планету муравьев и садятся на бревнышко перекусить после долгого пути. Сидят себе, кушают, анекдоты рассказывают, а вокруг мураши суетятся. Лезут везде, где только можно, в еду, в штаны. Ну и, конечно, ребятишки на них осерчали. Достали спички да и подожгли муравейник. И не стало планеты муравьев.
Сокольский замолчал, задумчиво почесал мочку уха, потянулся к бутылке с виски.
— Вот я и думаю, что если нас какие боги вдруг и окружают, то это только вот такие жестокие дети со спичками. И лучшее, что они могут для нас сделать, это просто пройти мимо.
— Ну вы и философ! Философ-фантаст! — рассмеялся Максим.
— Фантаст? Разве? Вы перечитайте на досуге мифы Древней Греции, там много подобных историй описано, да и в Ветхом Завете легенда про потоп тоже из этой серии. Мир жесток, Максим, и он жесток вне зависимости от того, кто его таким создал. А наше скромное предназначение в этом мире — просто жить, жить для тех, кто нас любит, как бы возвышенно это ни звучало.
— Простите за вопрос, но для кого же вы живете все это время, Юрий Борисович?
Сокольский улыбнулся:
— Да, вопрос сложный. Но я нашел на него ответ еще двадцать лет назад. Если ты никому не нужен, то надо создать себе того, кому ты будешь нужен всегда.
— И что же вы сделали? — удивился Подгорный.
— Я завел себе кошку.
Максим только хмыкнул в ответ.
— К сожалению, кошки живут не так долго, как нам хотелось бы, поэтому у меня всегда обитают несколько мурлык разных возрастов. Когда одна из них покидает нас, мы несколько дней грустим все вместе, а потом я приношу нового котенка. У меня своя маленькая планета кошек, Максим. А я старый толстый кошачий бог. И это мне нравится, ради этого стоит жить.
Подгорный снова хмыкнул.
— Вы меня, конечно, удивили, Юрий Борисович, ей-богу удивили! Не знаю, зачем вы меня просили о встрече, но взбодрили вы меня очень даже неплохо. А на самом деле, зачем приехали, признавайтесь, кошачий бог? Только не говорите, что опять решили уволиться.
— Я как раз об этом и хотел с вами поговорить, Максим, о моем увольнении. Вы, конечно, уже долго руководите нашим холдингом, но основал его ваш отец. Я по мере сил помогал ему в этом деле. И теперь, когда все так повернулось, — Сокольский немного замешкался, — в общем, я думаю, что не вправе бросать сейчас телекомпанию. Я не переоцениваю свою роль и не говорю, что все на мне держится, но уйти сейчас было бы неправильно. Это дело, которое мы начинали с вашим отцом и которое я должен продолжить во что бы то ни стало. Что касается нашего, скажем так, конфликта…
Максим быстро поднялся из-за стола, подошел к Сокольскому и крепко обнял его.
— Спасибо. Спасибо вам. Вы человек, Юрий Борисович. Настоящий! А что касается нашего, так сказать, конфликта, давайте забудем о нем и о теме его забудем. Мы не будем участвовать в этой кампании. Я думаю, эти выборы пройдут и без нашего участия…
И вот Подгорный вновь был в своем кабинете. Леночка встретила его радостной улыбкой и тут же бросилась заваривать кофе. Максим устроился в удобном кресле, оглядел стол, заваленный бумагами. Несмотря на хаос, оставленный им на столе, на свободных от документов местах пыли не было. «Интересно, как Лена здесь все ухитряется протереть в этом бардаке?» — промелькнула мысль. Макс запустил компьютер.
Услышав о долгожданном появлении шефа, в кабинет без вызова потянулись старожилы медиахолдинга. Подгорный всех радостно приветствовал, приглашал садиться, но кресел и стульев было гораздо меньше, чем собравшихся людей. Кресло Сокольского занимать никто не смел, и, появившись в то время, когда в кабинете уже было тесно от собравшихся в нем сотрудников, он с трудом пробрался к нему. Анастасия прибежала в числе первых, но в кабинете все равно уже были люди, поэтому она только поздоровалась с Максом и теперь стояла в дальнем от него углу, внимательно разглядывая Подгорного. За прошедшие два месяца, несмотря на все пережитое, Максим почти не изменился. Если первое время после произошедшего с Мариной, а затем и гибели отца он мало ел, мало спал, но зато много пил, ухитряясь при этом проводить не один час в больнице, где лежала Марина, то за последние пару недель Подгорный наконец сумел взять себя в руки. Он по-прежнему не ложился спать, не влив в себя изрядную дозу алкоголя, но это были уже гораздо меньшие порции, чем в предыдущие несколько недель. Он, как и прежде, ежедневно проводил по нескольку часов в больнице у постели так и не вышедшей из комы жены, читая ей книги или просто держа ее за руку. Дети, которые долгое время жили у родителей Марины, наконец вернулись в дом. Максим не раз просил мать переехать к нему, но она всякий раз отказывалась. Поразмыслив, Максим уговорил переехать к нему хотя бы на время тестя с тещей. Огромный дом вновь наполнился жизнью, человеческими голосами и даже смехом, а в необъятном холодильнике наконец появились продукты. Теща изо всех сил старалась накормить Макса, пытаясь хотя бы домашней едой компенсировать ему все утраты последнего времени. И надо признать, ей это частично удавалось.
— Рад вас всех видеть! — Максим встал, обращаясь к своим сотрудникам. В ответ загудело нечто неопределенное, но явно доброжелательное. — Надеюсь, это у нас со всеми взаимно. Мне присылали сводки по рейтингам, — Макс виновато улыбнулся, — я их просмотрел только вчера. Но они меня очень порадовали, я даже хотел вовсе не приезжать сюда, так у вас тут все славненько.
Кто-то хихикнул в толпе, но Макс не сумел разглядеть, кто именно.
— Но потом я почувствовал некоторое чувство зависти. Вы тут все популярнее день ото дня, а я вроде как и не при делах. Так что с сегодняшнего дня я вновь начну мешать вам работать, настраивайтесь терпеть меня снова. Но обещаю сильно нервы никому не трепать, так как вы молодцы. А сейчас, друзья мои, я вас попрошу вернуться к своим делам и спасибо вам всем большое, что зашли со мной поздороваться… Сергей, Юрий Борисович, Анастасия, задержитесь.
Когда работники редакций начали покидать кабинет и стало свободнее, к столу наконец смогла протиснуться Лена, крепко держа поднос с кофе и эклерами. Освободив поднос, она убежала за чашками для остальных.
— Мы тут с Юрием Борисычем уже общались не так давно, — начал Максим, — вроде бы пришли к пониманию, но тем не менее я хочу сейчас еще раз затронуть тему, на обсуждении которой мы все расстались. — Настя бросила удивленный взгляд на Сокольского и недовольно поджала губы. Очевидно, он ей не рассказывал о своем визите к шефу. — Так вот, — Подгорный смущенно потер ладони, — я хочу перед вами всеми извиниться за тот разговор. Я был не прав и по существу, и, так сказать, по форме общения. В настоящее время предмет разговора уже не актуален. Все это время губернатор вас не трогал, однако вчера мы встретились. И должен сказать, мы пришли к некоторому консенсусу. Мы не агитируем за этого кандидата, но мы и не агитируем против. — Настя уже открыла рот, чтобы возразить, но Поспелов неожиданно быстрым движением похлопал ее по коленке. Настя отдернула ногу в сторону, но промолчала. — В принципе все это время ведь так и было?
— Мы ждали вашего возвращения, — недовольным голосом произнесла Анастасия.
— Ну вот и славненько. Вы дождались, поздравляю! А теперь осталось потерпеть еще пару месяцев, и выборы пройдут.
— А потом мы будем терпеть всю оставшуюся жизнь, — буркнула Настя.
— Возможно, — Подгорный грустно кивнул, — возможно, ты права. Но ты ведь понимаешь, что остановить поезд, если ты не машинист, можно, только взорвав или сам поезд, или рельсы, по которым он идет. Но те, кто это попытаются сделать, они будут уничтожены как террористы. Я не слишком образно? Если мы выпустим хоть один сюжет против, канал лишится лицензии. Это мне вчера озвучил губер лично. Я не хочу загубить компанию.
— Да уж, выбор небогатый, — протянул Поспелов.
— Мне кажется, мы в любом случае потеряем канал, только чуть позже. — Настя смотрела куда-то в окно, за которым была видна только серая пелена облаков. — Мне кажется, наша жизнь очень сильно изменится, и совсем скоро. И перемены эти будут печальны.
— Но это хотя бы произойдет не завтра, — отозвался Сокольский. — Настя, не пытайтесь предсказать будущее. Быть может, там будет все не так страшно.