Кстати, о нынешней Персии — Иране, откуда тоже чье-то влияние в один момент испарилось. И о нынешней титанической борьбе утративших влияние за нераспространение ядерного оружия…
В 1976 году президент Джералд Форд в поддержку иранской долгосрочной программы развития ядерной энергетики подписал меморандум № 292 «О сотрудничестве между США и Ираном в области ядерных исследований». Меморандум предусматривал покупку американских реакторов и оборудования для получения плутония из отработанного топлива АЭС. Рассматривался вопрос о строительстве в Иране международного центра по переработке ядерного топлива.
«Шах Ирана стал проявлять интерес к ядерной энергии в 70-е годы, и можно не сомневаться, что его целью было получение атомной бомбы»[36].
«Они были нашим союзником, а это была коммерческая сделка. В то время мы не задавались вопросом о том, что однажды они начнут разрабатывать ядерное оружие»[37].
«У них полно нефти и газа. Никто не может понять, зачем им еще требуются ядерные энергетические мощности?»[38]
«Британия была не способна соперничать с Россией в Иране. Я думаю, что это объясняется тем, что ни один британский бизнесмен не был заинтересован в развитии персидской экономики и не готов был вкладывать в нее инвестиции. До того как в конце XIX — начале XX столетия в Иране была найдена нефть, этот регион был абсолютно непривлекателен для инвестиций. И британцы ограничивались неофициальным влиянием на Тегеран»[39].
4 марта 1819 года в Тегеран прибывает Грибоедов, бывший до того секретарем Ермолова. Кстати, чтобы понять отношение Грибоедова к мятежу декабристов, — вспомним его известную цитату:
«Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России. Я говорил им, что они дураки»[40].
Казалось бы, откуда такое презрение к декабристам у автора «Горя от ума», либерала, прогрессиста? Понять это довольно просто, если вспомнить, что Грибоедов — игрок той самой Большой Игры. Непоследний игрок. Для него акция его петербургских знакомцев — это удар в спину в той войне, холодной и горячей, которую Россия вела со своим смертельным врагом.
Грибоедов полагал, что его долг — помогать армянам, которые стали теперь российскими подданными. И когда из шахского гарема сбежал евнух с двумя армянскими девушками, Грибоедов предоставил им убежище. Это решение, мягко говоря, спорное с точки зрения дипломатии, стало роковым. Посольство было взято штурмом, Грибоедов погиб с оружием в руках, а уличный торговец кебабами отрубил ему голову и, к восторгу толпы, выставил ее вместе с очками на своем прилавке.
Как нетрудно предположить, российские источники как тогда, так и сегодня предполагают за этим убийством английский след.
Убийства послов — фирменный стиль в Центральной Азии. В самом начале Большой Игры так были убиты майор Донован в Мерве и полковник Стоддарт в Бухаре. Однако надо заметить, что Грибоедов — чуть ли не единственный русский посол, ставший жертвой в Большой Игре. В отличие от англичан, а затем, естественно, и американцев.
Во время первой афганской войны в 1841 году в Кабуле растерзан британский посланник Александр Бернс, а за ним отправилось и все британское войско. В 1879 году захвачена английская миссия в Кабуле, убиты все английские дипломаты и охранявший их отряд солдат.
В ноябре 1979 года исламские студенты захватили посольство США в Тегеране, взяв в заложники десятки американских дипломатов и сотрудников посольства. Операция «Когти орла» по их спасению началась в апреле 1980 года. Не долетев до Тегерана, часть вертолетов сломалась — вынуждены были сесть в пустыне. Один из вертолетов на земле столкнулся с самолетом-заправщиком. На следующий день иранский патруль обнаружил брошенную технику, среди нее — 4 исправных вертолета. Президент Картер кратко прокомментировал: «Провал… Пошло все к черту!» Туда оно, собственно, и пошло.
Больной человек Европы: лечить или мочить?
1829 год. Русские войска в первый раз подошли вплотную к Константинополю, и генералы в первый раз — но не в последний — молили императора, чтобы он им позволил взять Константинополь. Сбывались кошмары Вильсона.
«Британия беспокоилась, что линия сообщения с Индией уязвима, особенно в районе черноморских проливов, в котором Россия также воспринимала себя уязвимой, поскольку это был ее главный торговый путь. Таким образом, уязвимые точки двух империй совпали»[41].
Опасаясь войны с Европой, Николай подписал Адрианопольский договор. Договор давал независимость грекам, которые, собственно, Россию тут же и «кинули». В остальном смысл договора был, в общем-то, торговый. Он обеспечил русским судам проходы через те самые проливы. Однако английское правительство впало в истерику: Россия хочет разгромить и расчленить крупнейшие азиатские державы — Персию и Турцию.
«Неприятная правда заключается в том, что Турция уже не независимое государство. Она находится в рабском подчинении, фактически является собственностью России… Случалось ли, что такие пространства были подчинены какой-то империи в одночасье?.. Если двадцать лет назад Россия была почти наполовину европейской, то в тот момент, когда мы пишем эти строки, Европа почти наполовину русская, и, разумеется, ни один здравомыслящий человек в Европе не будет спокойно взирать на столь обширный и быстрый рост российской власти».
Это из знаменитой фултонской речи Черчилля, которую принято считать объявлением холодной войны:
«Моя обязанность заключается в том, чтобы представить вам некоторые факты о нынешнем положении в Европе. От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике железный занавес опустился на континент. За этой линией хранятся все сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы».
На самом деле Николай считал Россию настолько сильной, что был долгое время против разделов Персии и Турции. Идея в том, что Россия может, покровительствуя этим странам и гарантируя их целостность, лучше обеспечивать свои интересы. Лозунг «делить наследство больного человека Европы», коим была объявлена Оттоманская империя, был выброшен именно европейскими державами, среди которых наибольшие претензии выказывала Австрия, а Франция и Англия ей попустительствовали с совершенно конкретной целью — антироссийской.
Британо-российские отношения заметно портятся, соответственно и наследники Вильсона, основателя русофобской школы, пользуются гораздо большим спросом «наверху». Еще в 1828 году полковник Джордж де Ласи Эванс публикует книгу «Замыслы России»:
«Необходима коалиционная война, в которой против России объединились бы Англия и Франция, с тем чтобы уничтожить ее главные морские стратегические базы — Севастополь и Кронштадт, изгнать ее из Черного и Каспийского морей не без помощи кавказских горцев и Персии, установить там полное господство британского флота. Необходимо также поднять и другие нерусские народы и развязать внутри России гражданскую войну».
В 1828 году ему никто не поверил. Следующая его книга с характерным названием «Осуществимость российского вторжения в Британскую Индию» оказалась вполне востребованной. Эванс тонко подметил, что цель России — отнюдь не завоевание Индии, а дестабилизация там британского правления. Вероятным он считал не персидское направление, а центральноазиатское, далее по Оксусу (Амударье) до Балха и через Кабул — к Хайберскому перевалу. Все, в общем, довольно убедительно. Особенно для тех, кто не знал этих мест, а их, строго говоря, тогда никто толком не знал. Лорд Элленборо, возглавлявший контрольный совет по Индии, рассылает труд Эванса заинтересованным лицам. Джон Малкольм — губернатор Бомбея отмечает в дневнике:
«Я был убежден, что нам придется сражаться с русскими на Инде… Чего я боюсь, так это оккупации Хивы, которая может остаться для нас неизвестной. А всего через три-четыре месяца враг может оказаться в Кабуле».
Русскую армию надо остановить подальше от Индии. А что там находится подальше, никто не знал. Никаких карт, никаких сведений о русских силах, о флоте, например, на Каспии… Единственный источник информации — Муркрофт — мертв. У британского посла в Петербурге Гейнсбери был шпион, который доносил, что у России нет сил, и ни с военной, ни с экономической точки зрения она не способна предпринять поход на Индию. Посол слал донесения. Лорд Элленборо обозвал посла русофилом.
«На самом деле британские страхи были сильно преувеличены. У России не было ни малейшего шанса вторгнуться в Индию через Афганистан, как это сделала армия моголов в XVI веке. Европейская армия нового образца с ее сложной инфраструктурой не могла уже повторить такой подвиг и пройти сквозь Афганистан… Это было довольно нелепое противостояние, в котором и Россия, и Британия преувеличивали уровень потенциальной угрозы. Конечно, у русских было больше причин для страхов, чем у англичан. Британская империя была мощнее, подвижнее и могла угрожать российскому ядру»[42]