Там, где стояла русская батарея, поднялся флаг неприятеля. К счастью, подоспели два батальона Владимирского полка во главе с генералом Квицинским, и англичане бросились назад к реке. Чаша весов заколебалась, и на этот участок сражения Раглан направил многочисленное подкрепление, состоявшее из элитных подразделений.
Князь Горчаков повел в бой один из батальонов Владимирского полка, однако англичане отошли в зону, недосягаемую для огня гладкоствольных ружей, и оттуда отстреливались дальнобойными штуцерами. У Горчакова лишь немногие были вооружены равноценным оружием. Тогда князь и генерал Квицинский, лично возглавив штыковую атаку, увлекли за собой владимирские батальоны, и англичане побежали. Надо признать, что и лорд Раглан был не робкого десятка. Он тоже находился неподалеку от гущи боя и успел поставить две пушки во фланг владимирцам. Их убийственный и неожиданный огонь остановил русское наступление. Англичане пришли в себя и пустили в ход тысячи нарезных ружей.
Почти все русские офицеры, участвовавшие в контрударе, погибли. Под Горчаковым пала лошадь, но князь хладнокровно продолжал командовать, ободряя солдат. Англичане ввели в дело гвардию, а тут еще заговорила и французская батарея. Под перекрестным обстрелом держаться было невозможно, и наши батальоны отступили. Квицинского ранило в ногу, и его на ружьях вынесли с поля боя, но по пути генерал получил еще одно ранение — в руку. На других участках правого фланга тоже шла настоящая рубка, там Углицкий и Суздальский полки начали отход, потому что возникла угроза окружения. Поле битвы при Альме занял враг.
Отступление русской армии производилось организованно и спокойно. Только Углицкий полк пошел беглым шагом, но его догнал Меншиков, навел порядок, и дальше солдаты маршировали с музыкой. Ни французы, ни англичане не решились преследовать. Те, кто всемерно стараются принизить царскую Россию, навыдумывали всевозможной ахинеи, дабы оправдать бездействие противника. Антирусские пропагандисты готовы сказать что угодно, лишь бы скрыть очевидное: наша армия показала себя очень достойно.
Сражение дорого обошлось неприятелю, поэтому Раглану и Сент-Арно требовалось время, чтобы привести свои войска в порядок.
«По одним показаниям, союзники потеряли в день Альмы 4300, по другим — 4500 человек. По позднейшим подсчетам, наши войска потеряли в битве на Альме 145 офицеров и 5600 нижних чинов» — такие данные приводит советский академик Тарле в своем фундаментальном труде «Крымская война». Серьезный урон — вот истинная причина, по которой союзной армии пришлось остановиться.
Кстати, постоянно подчеркивается, что едва ли не решающим фактором поражения явилась нехватка у нас нарезного оружия. Отсюда, как обычно, делается «железный» вывод о негодности «царизма». Однако обратите внимание, что потери сторон вполне сопоставимы. Да, наши оказались больше, при том что численность армии была в 1,6 раза меньше вражеской. И это еще самые скромные оценки, по данным, опубликованным в «Военном сборнике» 1858 года, у противника насчитывалось 70 тысяч против 34 тысячи у Меншикова. К тому же у нас и пушек меньше, и флот неприятеля обстреливал русских, вдобавок и оружие у России «отсталое». Казалось бы, при таких обстоятельствах разгром русских должен был быть неизбежен. А каков реальный результат сражения?
Слова командира британской Первой дивизии герцога Кембриджского как нельзя лучше характеризуют состояние «победителей»: «Еще одна такая победа, и у Англии не будет армии»[49].
Дав бой у Альмы, Меншиков выиграл время для гарнизона Севастополя, возводившего дополнительные укрепления. Кроме того, наш командующий ждал со дня на день подкрепления из Керчи и успел его получить, пока противник приходил в себя после одержанной «победы».
Справедливости ради следует признать, что после Альминского сражения произошел не вполне понятный эпизод. Отступление шло организованно и стройно, и противник не смог осуществить ни окружение, ни даже преследование русских. Но затем в какой-то момент в наших частях начался беспорядок и непонятная путаница. Поразительная вещь: когда враг был близко, армия действовала слаженно и четко во время отхода, но, оторвавшись, почему-то расстроила свои порядки. Описанию отхода посвящены работы самых лучших отечественных историков, как дореволюционных, так и советских, однако полной ясности картины нет. Командующий выбрал местом следующего привала реку Качу, но некоторые полки вместо ночевки прошли дальше и прибыли в Севастополь. Кое-кто, достигнув Севастополя, развернулся и пошел к Каче. И все же основные силы, как и задумал Меншиков, собрались в указанном им пункте и там восстановили свой порядок.
Меншиков отступил всего-то на 10 км, где его армия и остановилась на привал. Правда, уступка поля битвы обычно расценивается как проигрыш. Именно так и называют исход сражения при Альме, хотя в некоторых других случаях применяют иной критерий оценки результата боя. Например, Кутузов отступил после Бородина и даже отдал Москву, но проиграл ли он битву? По мнению многих специалистов, Кутузов одержал стратегическую победу.
Вспомним, что писал участник войны 1812 года генерал Карл Клаузевиц: «Русские редко опережали французов, хотя и имели для этого много удобных случаев; когда же им и удавалось опередить противника, они всякий раз его выпускали; во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы в конце концов подведем итог, то окажется, что французская армия перестала существовать…»[50]
В самом деле, закономерен вопрос: по каким признакам определяется победитель? Если вдуматься, то четкого и общепризнанного критерия не существует. Разумеется, это оставляет широчайшие возможности для пропагандистских спекуляций. Не секрет, что одно и то же событие совершенно по-разному трактуется разными сторонами. Одни «сокращают линию фронта», другие в это же самое время объявляют о «позорном бегстве врага». Нередко в качестве критерия просто смотрят, кто удержал поле боя или, как вариант, кто наступает, а кто отступает в результате военных столкновений. В общем случае этот критерий, очевидно, неверен.
Полагаю, он тянется из первобытных времен и возник по биологическим причинам. Встретились два самца, потягались силами, один убежал, за другим остались охотничьи угодья. Здесь понятно, кто победитель. Но когда войны затягиваются на долгое время, ведутся сложные маневры, в них участвуют массовые армии, напрягается экономика всей страны и т. д., то древний подход совершенно неприменим. Да, впрочем, это было давно понятно, что и отразилось в термине «пиррова победа». То есть давно уже люди знают, что есть такие победы, которых лучше бы и не было. Иными словами, победитель в сражении — это тот, кто по его итогам улучшил соотношение между своими и чужими ресурсами. То есть возможна ситуация, когда даже отступление окажется на самом деле победой, потому что соотношение ресурсов улучшилось в пользу отступившего.
Давайте с этой точки зрения посмотрим на битву при Альме. Западный историк Даниэльс приводит цифры, расходящиеся с тем, что писали в СССР. По его подсчетам, русские потеряли 3700 человек, французы и англичане вместе— 4300 человек[51]. Заметьте, что в это число не вошли потери Турции, хотя в сражении принимала участие и дивизия Ахмет-паши. Да, турки стояли в резерве, и теоретически возможно, что они не потеряли ни одного человека, но и без того убыль в коалиционных войсках превышает таковую у наших. Если это и победа союзников, то далеко не безусловная, куда более похожая на ничью.
Наконец, сражение при Альме посеяло неуверенность в стане противника. Враг, почувствовав на себе силу русской армии, стал перестраховываться. Отныне его действия приобрели крайнюю медлительность, что было исключительно выгодно России.
А что касается пресловутой нехватки нарезного оружия, то большинство французов несли гладкоствольные ружья. Так вот, именно французы, а вовсе не англичане явились главной ударной силой союзников.
Отдавая дань мужеству солдат, советская историография нередко называла высших офицеров не просто бездарями, а еще и «паркетными генералами», которые якобы получали свои посты благодаря лести и придворной интриге. Русофобы-пропагандисты предпочли не «заметить», что представители аристократии, князья находились в гуще боя и ходили в штыковую атаку наравне со своими солдатами. Это не исключение, а норма для времен Николая I.
Провал штурма Севастополя и наша победа под Балаклавой
После Альмы Меншикову предстояло решить очень сложную задачу. Что делать дальше, куда направить армию? Севастополь защищает слабый гарнизон, и хотя там кипит работа по возведению укреплений, они еще не готовы. Если оставить город без прикрытия, а противник двинется на Севастополь, то остановить его не удастся.
Значит, надо возвращаться в город? Не все так просто. А что, если враг избрал своей целью не Севастополь, а Симферополь? Внимательный читатель, конечно же, помнит, что именно такой план предложил маршал Сент-Арно. Если французы займут Симферополь, то отрежут русских от снабжения. В этом случае Севастополь также неминуемо падет, а кроме него, погибнет и вся русская армия в Крыму. Разделить силы на две равнозначные группы, одну оставить в Севастополе, а другой оборонять дорогу на Симферополь? Это заведомо проигрышный ход. У противника и без того перевес в численности, а раздробление только лишь увеличит преимущество врага.
Третий, самый рискованный вариант: оголить границы с Австрией и прислать Меншикову значительные подкрепления, — невыполним, поскольку на это требуется время. Царь Николай I, внимательно следивший за ходом войны, не питал никаких иллюзий: «С потерей Севастополя, флота и уничтожения корпуса Меншикова Крым для нас потерян будет ранее, чем наши резервы прибудут»