"а" до "я" появились на белом листе бумаги. Сопя, парень положил его перед полковником. Дальнозоркий служака отвел руку в сторону и довольно крякнул:
– Пойдет. Садись, – он ногой подвинул стул, проявляя верх либерализма и вольномыслия.
Призывник уселся. Перед ним легла толстая стопка повесток – еще не заполненных, но уже со штампами и подписью полковника.
– Вот тебе список. Заполнишь и разнесешь по квартирам.
– А медкомиссия? – шепотом произнес парень.
– Пойдешь в армию позже.
Теперь призывник старался на совесть. Это ж надо, как подфартило – отсрочка! Он печатными буквами вносил фамилии, всякий раз вздыхая с облегчением оттого, что фраза «предлагаю вам явиться» относится не к нему. Естественно, среди фамилий, попавших в список, встречались и знакомые. С кем-то учился вместе в школе, кого-то знал по дворовым тусовкам.
Заполняя одни повестки, призывник злорадно ухмылялся, другие приводили его в уныние.
– Долго ты еще копаться будешь?
– Сейчас, товарищ полковник, больше половины уже сделал.
И вот, наконец, последний листок бумаги перешел из левой стопки в правую.
– Готово! – радостно доложил призывник.
– Разнесешь по квартирам и завтра корешки с подписями вернешь мне. Все понятно?
– Так точно!
Парень пулей вылетел на улицу и тут же понял свою ошибку. Прежде, чем выходить, следовало рассортировать повестки по улицам, по номерам домов.
Теперь же на ветру он рисковал растерять все бумажки, они, как живые, норовили вырваться из рук.
В конце концов, войдя в телефонную будку, парень справился с непослушными листками, рассортировал все повестки и отправился по указанным адресам. Но выполнить поручение военного комиссара оказалось не так просто, как представлялось ему поначалу. Большинство адресатов уже знали, что за ними охотится военкомат, поэтому сами к двери не подходили. Открывали их матери, сестры, отцы.
– Валерий Иванов здесь живет? – спросил призывник, когда дверь очередной квартиры приоткрылась.
– А что вам надо? – неприветливо поинтересовалась выглянувшая в щелку женщина в годах.
– Я из военкомата.
Дальше слушать его не стали:
– Ну и идите своей дорогой, – дверь захлопнулась.
– У меня повестка, я вручить ее должен! Под роспись!
За дверью затихли удаляющиеся шаги. И хоть молоти в нее, хоть стучи ногами – никого не дозовешься.
– Ладно же, – призывник съехал на лифте и остановился у почтовых ящиков.
С большинства из них были сорваны дверки, уцелевшие же косо болтались на петлях. В этом доме уже давно никто ничего не выписывал, а письма в век повальной телефонизации имели обращение не большее, чем советские деньги.
«Мне же полковник голову оторвет!» – с повесткой в руках призывник стоял в темном подъезде, не зная как быть.
Если бы только один такой случай! Но бедолага предвидел, что впереди его ждет целая эпопея с дверями, которые не хотят открывать, с призывниками, которые отказываются подписать корешки повесток, а может.., может, еще и морду набьют.
Наконец призывник самостоятельно дошел до решения, к которому приходили все его предшественники. Он достал ручку, поставил малопонятную закорючку на корешок, оторвал его, сунул в нагрудный карман куртки, а саму повестку, сложив вдвое, пристроил в искореженном почтовом ящике.
Дело пошло повеселее: звонок в дверь, если адресата нет дома – то никаких уговоров. Собственноручная подпись, выдуманная на ходу – и повестка ложится в почтовый ящик. Подпись не так выглядит, как в документах, но мало ли как расписываются в спешке!
Теперь призывник смотрел на тех, кто собственноручно брал повестки и расписывался, как на полных идиотов.
Попадая к знакомым, он советовал:
– Если что, скажешь, я тебя дома не застал.
Пачка повесток таяла на глазах.
«Пусть комиссар, если ему приспичило, берет солдат с автоматами и ходит по домам. Да и то черта с два он соберет тех, кто не хочет идти в армию».
В двух квартирах за хороший совет – написать на корешках, что сын находится в отъезде – призывнику налили коньяка, поэтому к концу своего маршрута он подходил веселый и довольный жизнью.
– Борис Элькинд, – прочел призывник в повестке и заулыбался, вспомнив носатого кудрявого одноклассника, у которого всегда списывал математику.
Боря Элькинд отлично учился и все одиннадцать лет был вывеской их класса. Несмотря на крепкое телосложение, выглядел этот парень достаточно смешно. С его лица никогда не сходила блаженная улыбка, какой улыбаются киноактеры-комики вроде француза Пьера Ришара: такому достаточно лишь появиться в кадре, не произнести ни слова, а зал уже заходится от хохота.
– Ага, и до тебя, Боря, добрались! – вздохнул призывник, вертя в руках повестку. – Ох, и не завидую же я тебе, если придется идти в армию. Хоть ты у нас человек веселый, компанейский, но шибко умных там ой как не любят, а горбоносых и кучерявых и подавно.
Хотя какие кудри, в армии всех под ноль быстро подведут…
Сочувствуя школьному приятелю, призывник поплелся к девятиэтажке, где жила семья Элькиндов.
Лифт вознес парня на последний, девятый этаж. Он не был здесь уже два года, но ничего не изменилось за это время. Та же обитая коричневым дерматином дверь, золотистые струны, натянутые между гвоздями с фигурными шляпками, большая кнопка звонка с подсветкой, поскольку лампочка в подъезде не горела отродясь – патрон с толстой фанерной прокладкой был прикручен к стене, и никаких проводов от него не отходило.
Мелодично пропиликал звонок за дверью. На сей раз призывник перестал быть просто разносчиком повесток, гонцом, приносящим плохую весть. Теперь он мог позволить себе иметь имя и фамилию – как-никак, не один год приходил сюда на правах старого друга.
Дверь открыла мать Бориса. Близоруко прищурившись, вглядывалась в царивший на площадке полумрак.
Постепенно из этого полумрака прорисовалось лицо пришедшего.
– А, Володя Купреев! – радостно признала она в возмужавшем парне худощавого подростка, наведывавшегося в их дом.
– Боря дома?
– Дома, дома. Что ж он мне не сказал, что ты придешь? И угостить-то нечем…
– А я и сам не знал, тетя Роза, что приду к вам сегодня.
Володя решил пока не говорить об истинной цели визита. Он долго блуждал по улицам, открывая в своем районе такие уголки, куда раньше никогда не забирался, устал и замерз, да еще, как назло, пошел дождь.
Ему хотелось как можно скорее оказаться в тепле и выпить если не рюмочку ликера или коньяка, то хотя бы чашечку горячего чая или кофе.
– Боря! – позвала мать, пропуская Купреева в квартиру.
Тот с омерзением сбросил с себя насквозь промокшую куртку, пригладил перед зеркалом мокрые волосы. Выглядел он не лучшим образом. Приоткрылась дверь в слабо освещенную боковую комнату. Возле окна, на письменном столе, мерцал голубым экраном компьютер.
– Володька! Здорово! – Борис просиял неотразимой улыбкой, пожимая влажную холодную ладонь друга. – Проходи, сто лет тебя не видел.
– Замерз как собака.
– Сейчас согреешься.
Володя прошел в маленькую комнатку метров около девяти. Борис исчез на кухне. Послышалось звяканье посуды, и вскоре Элькинд появился с небольшим пластмассовым подносом, на котором дымились две чашечки кофе, а в стеклянной вазочке высилась горка печенья.
– Круто живешь теперь, – сказал Володя Купреев, оглядываясь по сторонам, хотя никаких предметов роскоши, если не считать старого компьютера, в комнате не было.
– Погоди, сейчас кое-что достану.
– Посущественнее кофе?
– Значительно…
Боря покосился на закрытую дверь, распахнул дверцу тумбочки письменного стола и достал недопитую бутылку коньяка и две маленькие рюмочки.
– Оцени.
– То что надо! Молодец, Борька! А то я продрог, промок…
– Да уж, вижу.
Стеклянные цилиндрики рюмочек сошлись, издав глухой звон, какой можно слышать при ударе булыжника о булыжник.
– Давай, пей скорее, и спрячем.
– Жалко такой нектар залпом пить.
Купреев медленно втянул в себя содержимое рюмки и наконец-то по-настоящему расслабился. Идти ему уже никуда не хотелось, в тепле было приятнее осознавать, что свой долг он выполнил, осталась лишь небольшая услуга старому другу, которую он не прочь был оказать.
– Чего тебя в такую погоду по улице носит? Небось, раньше сколько раз возле моего дома проходил, а в гости не наведывался.
– Ты не рад?
– Я этого не говорил, но все-таки интересно, каким ветром тебя занесло.
– Сегодня, Боря, я выполнял самое неприятное поручение в моей жизни, хотя и с неплохим финалом для самого себя.
– Что же?
Володя полез в карман, вытащил стопку корешков от повесток и одну еще целую.
– Вот, на, почитай.
Элькинд брезгливо взял в руки повестку за уголок и принялся читать стандартный текст, в котором ему предписывалось явиться в военкомат для прохождения медицинской комиссии.
– Я же им справку занес, – зло нахмурился Борька.
– Я-то что, – Володя развел руками, – сидит полковник, дуб дубом, наверное, фамилия ему твоя не понравилась.
– Возможно, – Борька вернул повестку Володе.
– Нет-нет, это теперь твое. Я как билетер: контроль отрываю, себе беру, а билет держи. Идти или не идти – твое дело.
– Так что, я еще и расписаться здесь должен? Подписать себе приговор?
– Конечно.
– Так это же подстава с твоей стороны! Кто бы другой с таким пришел, мать бы его на порог не пустила.
– А кто тебе сказал, Борька, что ты должен своей подписью расписываться? Мне лишь бы закорючка стояла. Смотришь, дуб и на полгода мне отсрочку даст, может, поступить успею.
Улыбка, до сих пор не сходившая с губ Элькинда, сделалась чуть шире. Он взял со стола красный фломастер и написал несколько букв еврейского алфавита.
– Думаю, полковнику понравится.
– Это ты зря, – сказал Володя, – стояла бы закорючка, он и внимания бы не обратил, а так… Пролистает корешки и обязательно спросит, собственноручно ты подписывался или же кто из родных черканул.