Глеб опоздал на час с небольшим. На площадке перед главным корпусом он увидел Борю Элькинда. Тот обрадованно замахал обеими руками и побежал навстречу.
– Привет! Сколько лет, сколько зим!
– А у, нас тут такое! Такое! – выпалил Борис.
– Что у вас стряслось?
– Да, у нас тут… – по интонации, какой парень произносил слова, Глеб уже все понял. У него защемило в груди, а пальцы мгновенно сжались в кулаки.
– Опоздал! Опоздал!..
– Что ты говоришь? Да, вообще-то, опоздал, самое интересное кончилось. Тут у нас это… – Элькинд говорил быстро, сбивчиво, – убили сумасшедшего старика Скуратовича, того самого, который уверял, что его все преследуют. Так вот, его сантехник газовым ключом, говорят, бум-бум по голове! Череп всмятку!
Тут такое творилось! Потом какой-то мужик с пистолетом по коридору носился, выскочил из Туалета, хорошо, что еще палить не начал, а то могли бы еще сто трупов вынести кроме старого Скуратовича. Ну, блин! Вовремя ты слинял!
Наконец-то Боря Элькинд выговорился и перевел дух.
– Слушай, а кстати, – спохватился он, – ты-то чего тут делаешь?
– Знаешь, Боря, дело одно было, вот я и" подскочил. Но сейчас, вижу, мой приезд неуместен.
– Да, там уже милиция, ФСБ. Всех из коридора выгнали, а Скуратовича в целлофановом мешке занесли прямо в наш морг.
– А почему в ваш? – спросил Глеб.
– Куда же его еще? Наш-то ближе.
Конечно, можно было подняться в отделение, где проходил курс лечения Василий Антонович Скуратович, встретиться с сотрудниками ФСБ, которых здесь уже было чуть ли не больше, чем пациентов. Их машины стояли прямо у входа в корпус. Но Глебу этого делать не хотелось – он понимал, что свой шанс уже упустил. Появись он часом раньше, и старик остался бы жив, а он, возможно, смог бы захватить убийцу. А захватив его – Глеб в этом не сомневался ни секунды – сумел бы прижать негодяя к стене так, чтобы тот выложил все, что ему было известно. Сиверов посмотрел на часы:
«Семьдесят пять минут. Я опоздал ровно на час с четвертью. К сожалению, время нельзя повернуть вспять».
– Ты куда-то спешишь? – спросил Боря, не понимая, почему смерть старика так огорчила его бывшего соседа по палате.
– Да, я спешу. Кстати, вкусного хочешь?
– Не откажусь, – облизнулся Элькинд.
Глеб вытащил из черного пластикового пакета свой блокнот и подал Боре пакет.
– На, возьми, здесь еще четыре апельсина.
– Ты что, нес их старику Скуратовичу? – Боря инстинктивно отдернул руку, словно боясь прикоснуться к трупу.
– Бери. Бери, не бойся, я нес это тебе. Старику я нес кофе в термосе.
Глеб извлек из пакета термос, открыл его и вылил кофе в траву поддеревом.
Парень посмотрел с сожалением, но ничего не сказал – понял, что так правильно.
– Ну, ладно, до встречи.
– Я с тобой прощаюсь и каждый раз думаю, что уже никогда тебя не увижу, – сказал Боря, – а мы опять встречаемся. Ну, давай простимся, может, Бог даст, свидимся еще разок и не при таких грустных обстоятельствах.
– Надеюсь. Как говорится, гора с горой…
– Да, ты знаешь, меня скоро отсюда выписывают.
Отец нарыл деньги, и все мои дела улажены. Еще пару дней поем овсянку и – гуд бай, лечебница. Займусь своими делами, тем более, старик на радостях обещал прикупить кое-каких примочек к моей машине. Так что я буду вооружен и опасен.
Сиверов улыбнулся: он был рад за парня и догадывался, что дела так быстро уладились не без вмешательства генерала Потапчука. Что ж, надо полагать, в ФСБ этот вундеркинд принесет больше пользы, чем в стройбате…
– Это хорошо, – спокойно проговорил Глеб, – только все-таки больше не лезь, куда не следует.
– А как же база данных психлечебницы?
– Думаешь, я без тебя туда бы не забрался?
– В самом деле… – растерялся Элькинд. – Тогда зачем?..
– Когда-нибудь поймешь. Прощай, – Сиверов несильно сжал тонкие пальцы Бори Элькинда, потрепал его по плечу. – Ты хороший парнишка, передай привет Тамаре.
– Конечно, товарищ начальник, будет сделано в лучшем виде, передам. И даже один апельсин отжалею.
– Это пожалуйста, – Глеб развернулся и быстро зашагал не к воротам, а к забору – туда, где стояла его машина.
Павел Павлович Шелковников сидел у себя дома и ждал звонка своего подручного. Он не сомневался, что Миша поручение выполнит в лучшем виде. Но на этот раз он не приготовил тугой пачки денег, перетянутых аптечной резинкой – денег, предназначенных для оплаты убийства. Рассчитаться он решил другим способом, менее накладным. В его кейсе под каталогами на этот раз лежала «беретта» с глушителем. Павел Павлович проверил, заряжено ли оружие и, сняв с предохранителя, спрятал его в карман плаща. Плащ, висевший на плечиках в шкафу, сразу же перекосило.
Шелковников поправил одежду – он любил во всем порядок.
В полдень раздался звонок.
– Я все сделал, – сказал в трубку Миша, – едва ноги унес, чудом спасся. Нашел же ты, Павел Павлович, место, куда меня посылать! Уж лучше бы в тюрьму отправил.
– Не надо подробности по телефону. Приезжай ко мне, получишь часть гонорара.
– Что, появились деньжата?
– Да, появились.
– И откуда, Павел Павлович, ты их берешь? – захихикал в трубку Миша.
– Из воздуха, дорогой, из воздуха.
– Ладно, мне, в общем-то, один черт.
– Давай, приезжай в темпе.
Через полчаса черный «опель» Шелковникова остановился во дворе у входа в подъезд. Сквозь жалюзи бывший майор увидел, как его подручный, небрежно закрыв машину, бегом направился к подъезду.
Павел Павлович ждал убийцу Скуратовича в прихожей. Он уже надел свой серый элегантный плащ и незаметно придерживал его за полу – так, чтобы не отвисал карман с тяжелым пистолетом. Миша лифтом не воспользовался. Он был настолько силен, что взбегал по лестничным пролетам быстрее, чем поднимался лифт.
Шелковников услышал сопение и открыл дверь.
Когда Миша вбежал в квартиру, Павел Павлович выглянул на площадку.
– Нет там никого, я же дело знаю, не лох какой-нибудь. Пару кругов нарезал, прежде чем к тебе приехал.
– Наверное, выпить хочешь?
– Не откажусь, если ехать никуда не придется.
– Пока не надо, поедем часа через три, жду звонка.
– Значит, все в порядке, полстакана коньяка приму.
– Идем, – Шелковников кивнул, предлагая своему подручному пройти на кухню, где уже стояла на столе бутылка дорогого коньяка и два хрустальных стакана. – Ну, давай, рассказывай.
– Делов-то было на копейку, но противно. Дед оказался хлипкий, я его даже стрелять не стал, стукнул три раза по голове, череп проломил как скорлупу, затем проверил – мертвый, мертвее не бывает. И давай ноги из этой лечебницы, бегом, бегом, бегом… Через забор, в переулок, там в машину. Никого за мной не было.
– А как ты его нашел?
– Никак я его не искал, в регистратуре по телефону выяснил, в какой палате, на каком этаже, в каком отделении. Мне все и сказали. Надел спецовку, взял ящик с инструментами, кепку старую и пошел по больнице. К сантехникам там везде уважение и почет, не хуже, чем к главврачу относятся. Нечастые они у них гости. Дал пару сигарет психам, они мне показали. А когда на этаж поднялся, хотел уж было спросить, как слышу два психа между собой говорят: «Вон, Скуратовича к заведующему позвали». Я подождал с полчаса, старик из кабинета вышел, посмотрел на меня как-то странно и к туалету поплелся – а сам еле на ногах стоит, за стенку держится. Я за ним. А возле умывальника, когда он руки мыл, я его, родимого, и того… Заволок в дальнюю кабинку. Грязища там – хуже, чем на вокзале, одно слово – психи. Так все загадили, что мне кажется, от моих ботинок и сейчас воняет.
– Тебе не кажется, на самом деле есть вонь.
– Да бросьте вы, я их помыл.
Где Миша мыл свои ботинки, Шелковников уточнять не стал. Он налил ему полстакана коньяка, плеснул немного себе, поднял стакан.
– Ну, давай, Миша, за удачу, за успех.
Сам Шелковников пить не стал, лишь помочил губы. А вот его водитель и подручный проглотил коньяк залпом, даже не поморщившись.
– Я успею принять душ?
– Успеешь, только не сейчас. Надо спуститься в подвал, взять деньги.
– Что? – вскинув брови, переспросил Миша.
– Деньги у меня в подвале, – спокойно сказал Шелковников. – Мои деньги, куда хочу, туда и прячу.
– Вот никогда бы не подумал, что вы, Павел Павлович, деньги не в банке держите, а в вонючем подвале.
– Как раз в банке и держу, от половой краски, – рассмеялся Шелковников. – Пошли.
– Деньги – это всегда приятно.
Они покинули квартиру и спустились вниз. Шелковников своим ключом открыл низкую дверь, ведущую в подвалы, и, щелкнув выключателем, ступил на грязную лестницу. Тут же с мяуканьем от них бросилась пара тощих облезлых котов.
Миша осмотрелся.
– Фу, черт, блох подцепить не хватало!
– Не бойся, кошачьи блохи на людей не бросаются.
– Это как посмотреть, – забеспокоился Миша и стал спускаться по лестнице, стараясь не касаться кирпичных стен.
Но как он ни старался, все-таки испачкал плечо в побелке и грязно выругался.
– Потом почистишься, к черту! – поторопил его Шелковников.
Он уже нервничал. Неровен час, еще кто-нибудь в подвал заглянет, и тогда весь его план рухнет. Павел Павлович проклинал себя за то, что не оставил в своем подвале денег на всякий случай, если план вдруг провалится.
– Иди, иди, – подтолкнул он Мишу в спину, – а то и в самом деле блох наберемся.
Затем протянул ему связку ключей.
– Двадцать седьмой.
Миша повозился с ключами, и наконец навесной замок был открыт. Дверь со скрипом распахнулась.
Шофер заморгал, привыкая к темноте, и пошарил рукой по простенку в поисках выключателя.
– Тут у меня по-особому, – Шелковников вошел и довернул лампочку в патроне.
Яркий свет залил помещение. Здесь было довольно-таки аккуратно, хотя никто давно не убирал, и все покрылось толстым слоем пыли и плесени. Миша жадно искал глазами на стеллажах старую банку от краски, но ему попадались только стеклянные.