Собрав обнаруженные вещи, двинулись дальше. Минут двадцать собака шла спокойно, но, войдя в чащобу молодого подроста смешанных пород, среди которого возвышалась старая покосившаяся сосна, стала с остервенением разрывать лапами землю между корнями у самого ее основания.
Там обнаружилась нора, она была прикрыта еловыми ветками, забросанными сверху землей и мусором, а в ней завернутый в непромокаемый мешок чемодан. Примерно на уровне головы человека на сосне была сделана небольшая зарубка.
В чемодане оказалась портативная коротковолновая приемопередаточная рация с комплектом батарей, антенной, ключом для передачи, рабочими кварцами, наушниками, блокнотом чистой бумаги и пачкой карандашей. Судя по корешку блокнота, три листа было вырвано. На оставшемся сверху четвертом листе просматривались следы давленки от письма, в тексте которого удалось прочесть только «приземлились» «после устройства»… «привет»… Но и этого было достаточно, чтобы сделать безошибочный вывод: мы имели дело с заброшенными в наш тыл вражескими агентами, которые по всей вероятности, уже выходили в эфир с отчетом о своей первой удаче — благополучном приземлении.
Положив чемодан с рацией обратно в нору и замаскировав ее как прежде, я приказал Смирнову и двум бойцам остаться в засаде на случай прихода шпионов за рацией, а сам с пограничниками пошел за собакой по их следам дальше. Проплутав еще минут сорок по лесу, собака вывела нас почти к самому берегу реки Цна, а вскоре и на шоссе недалеко» от перекинутого через нее моста. На этом следы были потеряны, собака крутилась, взвизгивала, но вперед не шла. Было ясно, что шпионы воспользовались попутными машинами и скрылись в неизвестном направлении. Дальнейший поиск их в лесу был бессмысленным.
Голодные и усталые от длительной ходьбы по лесу, мы присели на бугорок около шоссе передохнуть. Матвеев спросил:
— А закурить можно?
— Можно, — ответил я, переводя взгляд на Степанова, еще моложавого, чем-то смахивающего на одного друга моей юности, тоже Николая. Он держал за поводок собаку, которая лежала на боку, тяжело дыша и беспрерывно высовывая язык.
Я достал из полевой сумки блокнот и написал записку начальнику райотдела, проинформировав его о ситуации, В конце просил обо всем поставить в известность Барникова. Отправив записку с водителем оставленной у шоссе машины, возвратились к месту обнаружения рации.
Вместе со Смирновым внимательно осмотрели окружающую местность и выбрали удобное место для наблюдения, надежно замаскировав его ветками елового подроста. Условились, что в засаде круглосуточно будет находиться три человека, сменяемые поочередно, каждые четыре часа, а четверо — на базе отдыха в пятистах метрах от засады.
На первую вахту заступил Смирнов с двумя бойцами. Я, пограничники и третий боец занялись устройством базы. Раскинули палатку, в целях маскировки обложили ее молодыми деревцами, внутри настелили еловых веток, В стороне от палатки под кроной густой елки устроили небольшой очаг, закрытый со всех сторон ветками, где бы можно было вскипятить чайник, разогреть консервы или сварить суп и кашу. Условились зажигать костер только в тихую погоду и очень сухими ветками, чтобы было как можно меньше дыма, и он уходил вверх, теряясь в кроне дерева. Пробный костер, на котором Матвеев приготовил наш первый лесной обед, выдержал испытания — он не дымил и не был виден со стороны.
После отдыха я, Матвеев и Виктор Петренко, так звали находившегося с нами бойца, вышли на первое дежурство, сменив Смирнова и его партнеров.
День уже угасал, солнце клонилось к закату, становилось прохладно, постепенно наступала какая-то трудно выразимая словами торжественная тишина, при которой б лесу как бы все замирает и каждый шорох вызывает настороженность.
— Ну, как самочувствие? — шепнул я в ухо лежавшему рядом Григорию.
— Хорошо, я как будто снова на границе, просто душа радуется. Плохо только, что курить нельзя.
— Ничего, потерпи, это только на пользу. Виктор лежал с другой стороны. На такой же мой вопрос ответил с заметным украинским акцентом: «Та ничого, усе в порядке». Чувствовалось, что его, жителя степной, раздольной Украины, лесная экзотика волновала меньше всего.
Вахта прошла без происшествий. Сменившие нас Смирнов, пограничник Степанов и боец по имени Семен Антонов заняли наши места. Мы отправились на отдых, чтобы через четыре часа снова быть в состоянии боевой готовности, встав на смену товарищей.
Так начались тревожные часы ожидания, и по мере того, как безрезультатно проходили первые, вторые, а затем и третьи сутки, настроение участников группы заметно падало. Тревожно было на душе и у нас со Смирновым, невольно возникали вопросы: А что, если не придут? В чем причина? Не спугнули ли их мы своими неосторожными действиями?
Отягощенный такими думами, я с Матвеевым и Петренко в восемь часов утра начавшихся четвертых суток заступил на очередную вахту. Накануне вечером прошел небольшой дождичек, было пасмурно, сыровато и прохладно. Но вот подул ветерок, тучки рассеялись, солнце поднялось выше и вскоре все вокруг преобразилось.
Было ровно одиннадцать, до смены оставался один час.
— Да, товарищ старшина, видно, опять придется нам уйти не солоно хлебавши, — тихо произнес я, обращаясь к Матвееву.
Но он, чуть привстав, вытянув по-гусиному шею и приложив правую руку к уху, еле слышно произнес:
— Тихо, мне кажется, кто-то идет, слушайте! Все насторожились.
— Точно, идет! — повторил он.
И действительно, через минуту совершенно отчетливо послышались шаги приближавшегося к месту засады человека. А вскоре сквозь ветки, прикрывавшие наше укрытие, показалась и его фигура. Он был среднего роста, нормальной комплекции, в форме военнослужащего Красной Армии с перекинутым через правое плечо заплечным мешком. Неизвестный шел с опаской, как бы крадучись, часто оглядываясь по сторонам. Подойдя к чащобе, где стояла сосна, он остановился, прислушался, осмотрелся, пролез к основанию сосны, достал из норы чемодан, и, выйдя на открытое место, закурил. Сделав несколько затяжек, погасил сигарету, затоптал ее ногами, закинул на плечо вещевой мешок, взял в правую руку чемодан и собрался уходить.
В этот момент мы молниеносно выскочили из засады, держа в руках оружие — у меня пистолет «ТТ», у Матвеева и Петренко — автоматы «ППШ». Я скомандовал: «Руки вверх, ни с места!»
От неожиданности неизвестный обомлел, он уронил на землю чемодан и мешок, поднял кверху трясущиеся руки и замер на месте с выражением на лице полной растерянности и беспомощности. По моему приказанию Матвеев произвел обыск задержанного, но кроме документов и сигарет в карманах ничего не было.
— Где оружие? — спросил я.
— В мешке, — прерывистым голосом ответил неизвестный.
— Что именно?
— Наган и финский нож.
— А ампула с ядом?
— Я ее выбросил.
Он был бледен, временами его бил озноб, и на лице выступал холодный пот. Опасаясь, как бы он не впал в шоковое состояние, я распорядился дать ему сигарету. Постепенно бледность на его лице стала исчезать, и когда он чуть оживился, я спросил:
— Где Ваши партнеры, сколько было вас?
— Двое, только двое: я и мой командир.
— Он тоже должен придти, когда?
— Нет, мы условились встретиться в Москве.
— Когда?
— Через неделю.
— Он — радист.
— Нет, разведчик, старший группы.
— Если он возглавляет группу, значит, с вами еще кто-то был. Почему скрываете?
— Клянусь, говорю правду. Он главный, поэтому я назвал его старшим группы.
— Что у вас в мешке, кроме оружия?
— Деньги, второй комплект документов, чистые бланки документов, личные вещи, продукты.
В это время появились Смирнов, Степанов и Антонов, пришедшие принимать от нас очередную вахту.
— Все, Сережа, ожидание наконец-то закончилось, — радостно заметил я, кивая в сторону задержанного. — Пошли в палатку, надо составить акт о задержании и опись изъятых вещей.
Задержанный шел рядом со мной в окружении пограничников и бойцов, держа в руках мешок и чемодан. Связывать ему руки при наличии такого сопровождения я посчитал излишним, тем более, что во всем его облике и особенно поведении отмечались робость и податливость, исключавшие возможную агрессивность.
В палатке Смирнов приступил к составлению акта и описи, а я продолжил разговор с задержанным, предврительно ознакомившись с изъятыми у него личными документами.
— Костин Сергей Николаевич — это ваши действительные данные?
— Да, это мои настоящие фамилия, имя и отчество.
— Где и когда вы родились?
— Я родился 2 июля 1918 года здесь, в Егорьевском районе Московской области, деревня М-ка.
— Русский?
— Да.
— Кто ваши родители?
— Крестьяне. Отец Николай Матвеевич, был инвалидом первой империалистической войны, умер от тифа в 1920 году. Мать Пелагея Васильевна, все время жила в деревне, там же оставалась, когда я уходил на фронт, ей 56 лет.
— Чем занималась?
— Она колхозница, работала скотницей, что делает сейчас, не знаю.
— Как вы оказались здесь?
— Меня выбросили с самолета на парашюте немцы.
— С кем и с какой целью?
— С напарником, о котором я говорил, для ведения разведки.
— Вы хотите сказать для проведения шпионской работы в нашем тылу, так?
— Да, правильно.
— Когда вас выбросили?
— Шестнадцатого мая: ночью в ноль два тридцать.
— Что было дальше?
— Мы собрали вещи, спрятали парашюты и ушли с места приземления в направлении примерно на три километра. Сели отдохнуть, позавтракали. В восемь ноль-ноль напарник приказал мне развернуть рацию, продиктовал текст радиограммы, в котором сообщалось о благополучном приземлении, выражалась благодарность летчикам за точность выброски, указывалось, что дальнейшая связь после надежного устройства. Телеграмму зашифровал и передал я. Делать это мне не хотелось, но зная свирепость напарника и его преданность немцам, пришлось уступить, чтобы не обострять отношений и не вызвать подозрений в отн