Среди хивинцев и вообще гуляли тогда странные представления. Многие считали британцев подвластным России племенем или ее вассалами. Ходили даже слухи, что англичане, успешно захватив Кабул, предложили объединить свои войска с русскими и разделить между собой всю Азию. Подобные дикие басни резко уменьшали шансы Эбботта убедить хивинцев отпустить рабов в обмен на отвод русских войск. Дело осложнялось еще и тем, что на первой же аудиенции Эбботт, сам понимая всю несостоятельность подобных рекомендаций, представил лишь письмо от своего начальника в Герате майора Тодда. И все же, несмотря на это, Эбботт предложил хану выкуп за всех русских пленных и тесный союз с Англией, однако с условием, чтобы на будущее русские ни под каким предлогом не допускались в хивинские владения.
Как мы увидим из дальнейшего, Эбботт, конечно же, превысил свои полномочия. Тем не менее англичане оправдывают этот поступок отсутствием у него возможности непосредственных контактов с руководством. Ни у одного британца не возникло мысли, что подобным превышением полномочий агенты частенько создавали своим правительствам излишние затруднения, что мы увидим в дальнейшем на примере Столетова…
В британских отчетах сохранился любопытный диалог Эбботта с Аллакулом.
Хан надеялся, что Эбботта послали не просто передать дружеские пожелания, а с предложением немедленной военной помощи. Последний же объяснил, что такое важное решение не может быть принято простым майором и является прерогативой только британского правительства, находящегося в Лондоне. Для сообщения с ним нужно время, а русские очень скоро могут оказаться у ворот Хивы. Впрочем, есть, дескать, один простой, но верный способ избежать опасности — лишить царя предлога для нападения на Хиву, немедленно отослав всех имеющихся здесь русских рабов домой.
Эбботт даже предложил, что сам отправится на север вместе с этими рабами или хотя бы их частью, встретится с русскими и попытается обсудить с ними этот вопрос от имени хана. Но поднаторевший в предательстве правитель Хивы отнесся к этому предложению с подозрением, ибо никто не мог поручиться в том, что новоприбывший не в сговоре с русскими. Хан повел дело тоньше: он спросил, что же именно может помешать русским забрать себе и рабов, и самого англичанина, а потом продолжить свое наступление. Эбботт был вынужден признать, что гарантий успеха у него нет.
Следующий вопрос хана оказался еще хитрее: если Лондон и Санкт-Петербург являются в Азии соперниками, то не думает ли Эбботт, что русские его просто убьют? Англичанин объяснил, что Англия только не хочет видеть Хиву занятой русскими, сами же страны между собой не находятся в состоянии войны, и каждая держит посла в столице другого государства. Русские, добавил он, слишком уважают военную и политическую мощь Англии, чтобы рискнуть причинить неприятности одному из ее подданных. Хан заметил, что к его послам русские никакого уважения не проявили, а просто арестовали, не глядя на то, что среди них был и его родной брат. Эбботт терпеливо объяснил, что такие вещи случаются, когда не ожидают возмездия, а Лондон и Санкт-Петербург находятся достаточно близко друг от друга, и «морская и военная сила Англии слишком внушительна, чтобы не принимать ее всерьез».
Хан решил обдумать предложение, и собеседники пока перешли к обсуждению других вопросов. Скоро Эбботту стало ясно, что хан имеет весьма смутное представление не только о размерах Британии и России, но и своего маленького царства.
— Сколько пушек у России? — спросил он у Эбботта.
Англичанин ответил, что точного количества не знает, но, несомненно, очень много.
— У меня их двадцать, — гордо заявил хан. — А сколько у королевы Англии?
Эбботт ответил, что их невозможно сосчитать.
— Моря бороздит множество английских кораблей, и на каждом от двадцати до ста двадцати пушек самого крупного калибра, — продолжил он. — Все крепости полны пушек, и еще тысячи лежат в арсеналах. У нас больше пушек, чем у любой другой страны в мире.
— А насколько быстро стреляет ваша артиллерия? — спросил хан.
— Наша полевая артиллерия способна делать семь выстрелов в минуту.
— А русские стреляют из своих пушек двенадцать раз в минуту.
— Ваше Величество неверно информированы, — возразил Эбботт. — Я сам служу в артиллерии и точно знаю, что такая скорострельность невозможна.
— Но в этом меня уверял персидский посол, — продолжал настаивать хан.
— Значит, неправильно информировали и его. На свете нет более опытных артиллеристов, чем англичане, но даже мы при возможности стараемся никогда не делать больше четырех выстрелов в минуту. Мы не тратим снаряды понапрасну, а именно так происходит, если орудие не нацеливать перед каждым выстрелом. Мы предпочитаем считать не количество сделанных выстрелов, а число снарядов, попавших в цель.
Однако хан, никогда не видевший современной артиллерии в действии, никак не мог себе представить всего ее ужасающе разрушительного действия против глинобитных укреплений и кавалерии. А некоторые из министров хана даже не сомневались в том, что вполне смогут отразить атаки Перовского, когда тот приблизится к столице. На это Эбботт заметил, что русские располагают неограниченными ресурсами и, потерпев неудачу в первой попытке освободить рабов, вскоре вернутся с еще большими силами, и хивинцы, при всей их храбрости, просто не смогут противостоять им.
— В таком случае, — ответил главный министр, — мы погибнем в бою с неверными и попадем прямо в рай.
На какой-то миг Эбботт даже растерялся, но потом спросил: «А женщины? Какой рай обретут ваши жены и дочери в руках русских солдат?» Столь неприятная перспектива лишила дара речи министров. Эбботт почувствовал, что ему удалось несколько продвинуться, и снова стал настаивать на том, что сейчас единственное спасение — освободить русских рабов и позволить ему стать посредником в переговорах с русскими. Однако хивинцы оказались упрямыми и любопытными; они снова стали засыпать Эбботта бесконечными вопросами. Впрочем, в такое же положение попадали и все прочие чужеземцы, путешествовавшие по мусульманским странам. А слова о том, что страной может править женщина, пожалуй, еще никого никогда так не удивляли и не забавляли.
— Ваш король действительно женщина?
— Да.
— А ваш король замужем?
— Нет, она еще слишком молода.
— А если она выйдет замуж, ее муж станет королем?
— Ни в коем случае. У него нет полномочий на это.
— Сколько городов у вашего короля?
— Их слишком много, чтобы сосчитать.
И так далее. Все ли министры короля женщины? Всегда ли англичане избирают королем женщину? Действительно ли у них есть подзорные трубы, с помощью которых можно видеть сквозь стены крепостей? И так же ли холодно в Англии зимой, как в Хиве? Едят ли они свинину? Правда ли, что они собираются захватить Балх? Намного ли Россия больше Англии?
На последний вопрос, ощущая всю его величайшую ответственность, Эбботт постарался ответить как можно аккуратнее.
— Это очень спорный вопрос, — сказал он, — вопрос этот явился предметом рассмотрения английской и русской миссий в Тегеране и после тщательного рассмотрения был решен в пользу Англии. У королевы Виктории больше территории, в пять раз больше подданных и в несколько раз больше государственных доходов, чем у России. А кроме сухопутной территории она владеет еще и морями. На карте ясно видно, что моря занимают втрое большее пространство, чем суша, — продолжил он и добавил: — Среди океанских волн у моей королевы нет соперников.
Последнее заявление Эбботта может многим показаться странным. Однако к середине XIX века территории, принадлежащие Британии, действительно превосходили количеством территории, принадлежащие России. В книге Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», написанной в 1868 году, то есть когда к России уже были присоединены окончательно подчиненный Кавказ (1864), Ташкент (1865), образовано Туркестанское генерал-губернаторство и присоединены Бухара и Самарканд (1868), есть следующая любопытная сноска: «Здесь кстати будет заметить, что Россия вовсе не составляет огромнейшего государства в мире, как привыкли думать и говорить. Эта честь бесспорно принадлежит Британскому государству… Пространство России, по новейшим сведениям, составляет около 375 000 кв. миль. Посмотрим же, сколько наберется во всех английских владениях. В Европе — 5570; в Азии — 63 706; в Африке — 6636; в Южной и Средней Америке — 5326; в Северной Америке: Канада с принадлежностями — 64 000 и полярные страны, за исключением Гренландии (20 000) и бывших русских владений (24 000), — 130 000; наконец, в Австралии — более 150 000. Итого с лишком 425 000 кв. миль…»
Таким образом, Эббот являлся представителем действительно величайшей на тот момент империи. Однако, когда хан понял, что ни денег, ни полномочий на заключение каких-либо соглашений у Эбботта нет, он обошелся с ним как с нахальным лгуном и зазнавшимся лакеем; в бешенстве вытолкал его от себя и засадил в яму. «Меня послали под влиянием момента, — писал Эбботт позднее, — даже без мандата главы индийского правительства». Хан был явно разочарован как отсутствием у этого неожиданного пришельца достаточных полномочий, так и действительных возможностей оказаться чем-либо полезным для Хивы.
Однако то, что и он предлагал как можно скорее освободить русских рабов и тем самым лишить русское правительство повода воевать с Хивой, по-видимому, сыграло свою роль при переговорах с Айтовым, во-первых, действительно русским, а во-вторых, не выставлявшим себя полномочным посланником. Кстати говоря, по ходатайству Айтова хан выпустил из ямы и Эбботта. По всей видимости, у восточного владыки созрел относительно него свой план; он намеревался использовать англичанина в качестве своего посланника непосредственно к русскому царю. Эбботту заявили, что в знак доброй воли хивинцев ему дадут небольшую группу русских рабов и отправят — но не в штаб-квартиру генерала Перовского, а в Санкт-Петербург. Там от имени хана он и будет вести переговоры о возвращении остальных рабов. Если царь согласится приостановить военную операцию против Хивы и вернет хивинских заложников из Оренбурга, рабы будут освобождены. Письмо хана с этими условиями Эбботт должен был доставить лично Николаю I.