Но у англичан в этой истории были свои цели.
Лорд Литтон с телеграфного одобрения Лондона решил направить в Кабул свою миссию, заведомо будучи готовым в случае необходимости применить силу. Такой шаг был предпринят в чисто английском духе. Возглавил миссию генерал сэр Невилл Чемберлен, старый пограничник, бывший с эмиром в прекрасных отношениях. Сопровождать его должен был старший политический советник майор Луи Каваньяри. Граф Пьер Луи Кавань-яри, сын наполеоновского генерала, получил образование в Англии, закончив Аддискомбское военное училище. Впоследствии Каваньяри поступил на службу в Ост-Индскую компанию, участвовал в подавлении восстания сипаев, за что получил командорский знак ордена «Индийская звезда». Теперь же его направили в Кабул, якобы желая восстановить пошатнувшееся равновесие в этом регионе. С ними следовал эскорт в двести пятьдесят солдат Корпуса разведчиков, по мнению англичан, точно таким же количеством людей, как у генерала Столетова, а на самом деле — ровно в десять раз больше; это, по мнению британцев, и было истинным равновесием.
Четырнадцатого августа вице-король послал эмиру письмо, сообщая о своем намерении направить в Кабул делегацию и испрашивая охранное свидетельство на путь от границы. Эмир, по свидетельству Яворского, прежде чем ответить на письмо англо-индийского правительства, обратился за советом к генералу Столетову, спрашивая, как ему поступить в данном случае. Генерал Столетов посоветовал эмиру не принимать в Кабуле английского посольства! И этот совет стал еще одним роковым шагом для России. Правда, с другой стороны, Столетов вполне мог полагать, что, кроме отмены нашей диверсии в сторону Индии, все остальные инструкции должны были остаться неизменными. А инструкции, как мы помним, были вполне однозначные — всячески препятствовать влиянию англичан в Афганистане.
У эмира же афганского имелись свои резоны для того, чтобы отказать английской миссии. Еще в 1877 году в Пешаваре шли переговоры между первым министром эмира Сеид-Нур-Мухамед-шахом и представителями индо-британского правительства о том, чтобы за увеличенную субсидию эмир согласился: 1) отказаться от непосредственных сношений и переписки с другими государствами; 2) принять постоянного английского резидента в Кабуле и консулов в Герате и Кандагаре; 3) уступить какой-либо пункт, по выбору англичан, на Амударье, где они собирались завести свою флотилию для поддержания своего будущего резидента в Бухаре и для распространения своего влияния на Бухару и Хиву. Это был ответный шаг Британии на присоединение Кокандского ханства к России.
Однако афганский министр умер, не доведя переговоров до конца, а русско-турецкая война заставила англичан отложить на время свои планы насчет Афганистана, хотя войска уже тогда собирались поддержать эти английские требования оружием.
Совершенно ясно, что, когда пришли первые известия о намерении англичан снарядить посольство в Кабул, эмир отлично знал, какие предложения привезет с собою генерал Чемберлен. Знал он также и то, что англичане явятся не просить, а приказывать; что войска у них наготове и уже сосредоточиваются для вторжения в Афганистан. Из всех английских требований более всего эмир боялся требования о принятии английского резидента, так как отлично знал, что именно с него обыкновенно и начиналось порабощение всех индийских независимых государств. С резидентства Александра Бернса началась и Первая англо-афганская война. Кроме того, немаловажным представлялся и сам размер миссии, размещение которой представляло для эмира Афганистана определенные проблемы.
И Столетов, к которому эмир обратился за советом, разумеется, всецело поддержал эмира в его опасениях. Или он должен был сказать Шер-Али-хану, что на этот раз англичане будут вести себя иначе — не причинят ни вреда стране, ни ущерба авторитету властителя и не потребуют ничего, кроме изъявления дружбы? Но даже если бы русский посол сам был уверен в этом, то таким обещаниям эмир все равно не поверил бы.
Но вот 24 августа, пробыв в Кабуле двенадцать дней и выполнив, как он полагал, свою основную задачу, Столетов оставил за себя полковника Разгонова и срочно отбыл в Ташкент для личного доклада обстоятельств дела непосредственному начальнику Кауфману. Со Столетовым эмир отправил «провожатых» — Мухамед-Хасан-хана и своего адъютанта Гулям-Хайдер-хана с двумя штаб-офицерами. Столетов также забрал с собой доктора Яворского и половину казаков для охраны на обратном пути.
Тридцать первого августа Столетов прибыл в Самарканд, где в честь «провожатых» афганцев устроена была пышная встреча: выстроенные на бульваре войска приветствовали их дружным «ура», а артиллерия салютовала тридцатью выстрелами.
Пятого сентября афганцы прибыли со Столетовым в Ташкент и 6-го представились Кауфману.
Согласно личному докладу Столетова, сам эмир пожелал удержать при себе русское посольство в видах увеличения своего престижа, и Кауфман после разговора со Столетовым оставил миссию в Кабуле на неопределенное время. Относительно же заключенного Столетовым соглашения с эмиром, для нас сейчас, наиболее и прежде всего, важна первая реакция его непосредственного начальника.
Кауфман ухватился за мысль о протекторате над Афганистаном и в письме от 9 сентября просил военного министра «передвинуть в округ не менее двух пехотных дивизий и четыре полка казаков, начав это передвижение настоящею же зимою».
«Вот к чему, — продолжает Кауфман, — нас обязывает протекторат над Афганистаном. С другой стороны — уклониться от этого протектората значит отдать Афганистан не только английскому влиянию, но, может быть, и полному подчинению. Нельзя не сознаться, что такой оборот дела повредит нашему положению на востоке. Отказ наш от протектората над Афганистаном на весьма долгое время сделает невозможными какие-либо сношения с этой страной, так как в свою очередь англичане сумеют обеспечить себе исполнение тех обещаний, которые вынужден будет дать им эмир Шер-Али-хан.
Все это покажет населению Афганистана и Индии английскую силу и могущество и наше сравнительное бессилие. Мы сами себе закроем в этом случае среднеазиатский театр действий при разрыве с Англией, а этот театр действий, по моему убеждению, для нанесения решительного удара Англии возможен только при условии союза с Афганистаном. Едва ли мы можем быть опасны для Англии — иначе, как при условии мирного пути от р. Аму до границ Индии; при этом условии среднеазиатский театр действий приобретает важность первостепенную. Обеспечить себе возможность действовать на этом театре нам необходимо в виду будущего окончательного решения восточного вопроса. Не имея возможности нанести Англии решительный удар в Азии, мы рискуем, что восточный вопрос, когда настанет время продолжать его решение, или опять затормозится, или при новой какой-либо комбинации европейской политики, решится не в нашу, а в английскую пользу».
К письму от 9 сентября на имя военного министра Кауфманом была приложена копия с соглашения, предложенного Столетовым эмиру, — значит, на этот момент действия Столетова не получили осуждения Кауфмана. Кстати говоря, следует обратить внимание и на следующий факт: поскольку на чистовом бланке договора, привезенного Столетовым Кауфману, нет никаких подписей и печатей афганской стороны, то и договор этот, соответственно, не является договором в полном смысле слова, а представляет собой лишь проект договора. Это также доказывается всем дальнейшим ходом дела.
На следующий день в Кабул было отправлено письмо, полученное там в конце сентября, следующего содержания: «Высочайше повелено до окончательного решения дел о сношениях наших с Афганистаном, вам с прочими членами миссии оставаться в Кабуле, чтобы удержать занятую нами позицию». Одиннадцатого сентября оставленному Столетовым в Кабуле в качестве главы посольства полковнику Разгонову для представительности было присвоено звание генерал-майора — и это опять свидетельствует о полной поддержке Кауфманом действий Столетова.
Тем временем лорд Литтон, не дождавшись никакого ответа от Шер-Али, дал приказ Чемберлену двигаться ко входу в Хайберское ущелье. Оттуда майор Каваньяри с небольшим эскортом выехал вперед и направился к ближайшему афганскому посту, где попросил выдать разрешение на въезд в страну. Однако возглавлявший пост офицер заявил, что получил приказ препятствовать движению миссии, при необходимости даже силой оружия, и не будь Каваньяри давним его знакомым, он бы уже открыл огонь по нему и его отряду как по нарушителям границы.
Однако 3 сентября по ошибке пограничного постового начальника в Кабул пробрался индиец Невад-Гулан-Гасан, принятый по совету Разгонова. Этот посланец, прибывший только с 9 нукерами, привез эмиру дружеское письмо от вице-короля и генерал-губернатора Индии. Он был принят 10 сентября, а 24 сентября уже отправлен назад. Эмир отвечал, что у него траур по случаю смерти наследника и потому посольства принять не может, тем более с таким огромным конвоем и свитой. Такой ответ он дал по совету нового главы русской миссии генерала Разгонова.
Лорд Литтон, возмущенный отказом эмира, стал убеждать кабинет министров не тратить времени даром и санкционировать немедленное объявление войны!
Восемнадцатого сентября Кауфман получил от Милютина телеграмму с высочайшим повелением командировать Столетова в Ливадию и, до разрешения всех вопросов, удержать афганское посольство у нас, а наше в Кабуле.
Шестнадцатого и семнадцатого октября Разгонов написал Кауфману два письма, которые генерал-губернатор получил только 6 ноября. Судя по всему, новоиспеченный генерал к этому времени уже достаточно хорошо разобрался в сложившейся ситуации. Возражая против мнения, будто миссия должна оставаться в Кабуле для удержания за собой позиции, Разгонов доказывал, что для пользы дела миссию, наоборот, следует отозвать как можно скорее. Наша позиция, говорил он, «останется за нами, но только до тех пор, пока власть эмира не пошатнется. Она наверное пошатнется, если только англичане разовьют свои действия с достаточной энергией. Я всего менее бо