ти тысяч человек) под командованием генерал-лейтенанта Дональда Стюарта и должна была начать движение из Кветты на Кандагар 1 января 1879 года. Всего армия вторжения насчитывала около тридцати тысяч человек, а с сопровождением — более ста двадцати тысяч. Кроме того, в тылу каждой группы был сформирован пяти-, шеститысячный резерв, оснащенный артиллерией.
С началом войны через своих тайных агентов англичане разослали во все города Афганистана прокламацию, напечатанную на персидском языке. В ней говорилось, что десять лет назад эмир Шер-Али-хан после долгих стараний и войн утвердился на престоле при денежной помощи англичан. Власть его была не прочна, границы с соседями не определены. Он просил свидания с вице-королем, который сердечно принял его в Амбале, щедро одарил его и без всяких условий наделил его золотом и оружием. Упрочив тем его власть, вице-король позаботился о границах и настоял на признании Россией новых границ с Бухарой и Кокандом. Прислав еще раз оружие, английское правительство, несмотря на противодействие России, присоединило к Афганистану Вахан и Бадахшан. Афганские подданные свободно торговали в Индии, пользуясь покровительством британских законов.
«За все это эмир отплатил черною неблагодарностью: 1) он отказался пропустить через Бадахшан, полученный им из рук Англии, ее высокопоставленного офицера, возвращавшегося во главе посольства из соседнего ханства (речь идет о Форсайте); 2) запретил въезд в Афганистан английским подданным; 3) отнимал у купцов, британских подданных, товары; 4) казнил смертью трех из своих подданных, которые подверглись только подозрению в сношениях с британским правительством; 5) старался всеми силами возбудить в Индии ненависть против англичан и вызвать восстание; 6) выслал из Афганистана британских офицеров и резидента; 7) отказался принять британское посольство; 8) не отвечал на дружеские письма вице-короля; 9) отклонил все старания англичан восстановить добрые с ним отношения; 10) принял в Кабуле с торжеством и почестями русское посольство, зная, что между Россией и Англией отношения были натянуты и что Афганистан изъят из-под влияния России; 11) отказал во второй раз принять британское посольство, не смотря на то, что русская миссия пользовалась уже его гостеприимством; 12) не отвечал, наконец, и на последнее письмо вице-короля, с предложением условий миролюбивого соглашения.
Эмир Шер-Али принял долготерпение Англии за признак ее слабости и сам напросился на заслуженное наказание. Остальной народ ни в чем не провинился, и потому ему предлагается оставаться мирным, если не хочет также подвергнуться беде».
Далее следовал и только слегка завуалированный выпад в сторону России: «Британское правительство не позволит также никакому другому государству вмешиваться во внутренние дела Афганистана», а в заключение было прибавлено: «Выбор вражды вместо дружбы с Англией лежит на шее эмира Шер-Али-хана».
Перед самым выступлением англичане подкупили хайберских афганцев племени афродит, чтобы те не только не мешали им, как в 1841 году, но и помогли бы пройти знаменитое ущелье. И этой своей цели англичане добились вполне, храбрые горцы опустили свои булатные сабли перед английским золотом… Хейберцы указали англичанам четыре горные тропинки, по которым те обошли крепость Али-мечеть.
Нарочный, посланный 20 ноября с ответом эмира на ультиматум, подъехал к Али-мечети только 22-го и застал бой в полном разгаре. Не догадавшись выставить белый парламентерский флаг, какой-нибудь белый платок, а может быть, и просто боясь попасть под пули, нарочный возвратился с письмом в Кабул. Однако, по настоянию Разгонова, он был послан снова и передал письмо, но это случилось уже лишь 3 декабря, то есть через одиннадцать дней после срока истечения ультиматума.
Как только англичане начали боевые действия, эмир, естественно, потребовал от Разгонова, как представителя миссии, исполнения обещаний Столетова. Яворский писал по этому поводу следующее: «Миссии не было известно, что обещал и чего не обещал генерал Столетов эмиру. А между тем эмир утверждал, что генерал Столетов обещал вернуться в Кабул во главе тридцатитысячного войска».
Положение Разгонова, которому Столетов не передал даже своей инструкции и не знавшего, в какой мере можно говорить эмиру правду, чтобы не разойтись с правдой Столетова и не краснеть за него и за себя, — было критическое. На его ответы «не знаю» эмир возражал: «Кто же будет знать? Ведь вы — посол России, вам именно и нужно это знать».
А когда ответ противоречил сказанному прежде Столетовым, эмир спрашивал:
— Так кто же из вас говорит правду?
Двадцать девятого ноября эмир объявил в стране священную войну — джихад, велел на базаре выдавать жителям оружие, освободил множество арестованных за разные провинности, раздал немало пособий бедным, приказал жителям городов отправить свои семейства в горы, а свою семью на девяти слонах и двух тысячах лошадей под конвоем батальона пехоты и двух полков кавалерии при четырех орудиях отправил в Мазари-Шериф.
Первого декабря генерал Робертс, намеревавшийся с ходу взять Пейварский перевал, потерпел неудачу. Страшно разгневавшись на поражение и еще на то, что афганцы развернули против тылов его колонны партизанскую войну, причем беззастенчиво грабили многочисленные обозы британцев даже купленные британцами хайберцы (которые в других местах называются мумынами), генерал решил наказать племена долины Хост, лежащей влево от его пути, и сжег там одиннадцать деревень. Затем он велел истребить девяносто человек связанных пленных и до четырехсот женщин и детей. Когда впоследствии корреспонденты воззвали к общественному мнению и притянули его к ответу, то генерал откровенно сознался во всем содеянном, только уменьшил количество жертв на порядок. Он оправдывал свои действия военной необходимостью… и оправдания его были приняты британским командованием.
На следующий день генералу Робертсу все же удалось взять перевал, и он двинулся в сторону Кабула.
Седьмого декабря эмир, получив известие о том, что колонна генерала Робертса перевалила через хребет, освободил, согласно совету Кауфмана, своего сына Якуб-хана, содержавшегося под домашним арестом, назначил его регентом и поручил вести борьбу с англичанами, а сам решил отправиться на север.
Девятого декабря визирь секретно сообщил Разгонову, что на днях эмир уходит с войсками в Афганский Туркестан, оставляя Кабул англичанам. Наше посольство стало готовиться к отъезду. Лошадей ковали ночью, приводя их для этого «в помещение миссии», как уверяет Яворский. Это делалось ради соблюдения тайны от афганцев, так как в народе заметно было сильное неудовольствие против посольства, и неудовольствие это было, скорее всего, вызвано обманутыми ожиданиями. Русские, вероятно, выглядели в глазах афганцев предателями.
Впрочем, сегодня нам легко выносить суждения о том, как следовало бы себя вести оказавшемуся в полной изоляции русскому посольству. На самом же деле ситуация оставалась довольно неоднозначной. Вот что писал доктор Яворский о начале войны, заставшей русскую миссию в Кабуле: «Известно, что западноевропейская пресса раздула тогда так называемый афганский вопрос до невероятной степени. На Афганистан обратили внимание даже и те люди, которые до сих пор, может быть, не имели ни малейшего понятия об этой стране. Некоторые из них, желали пособить эмиру афганскому или помочь делом — и посылали из Европы к эмиру и к нашей миссии советы о том, как лучше поступить при данных обстоятельствах. Предлагались разные планы ведения войны с Англией. Один гарибальдийский капитан, например, выказывал готовность стать руководящим офицером в армии эмира… предлагались и всевозможные партизанские методы».
Значит, предложения помочь эмиру делом все же были. Но, к величайшему нашему сожалению, приходится признать, что поступали они не от России и не от русских, а от «некого гарибальдийского офицера». В этом смысле британские офицеры в подобных ситуациях вели себя куда более достойно. Стоит вспомнить хотя бы поведение субалтерна Поттинджера — героя Герата! Получается, что Терентьев, утверждая тезис о крайне неудачном выборе послов, прав. Однако, на мой взгляд, в данной ситуации крайне неудачно был сделан не выбор послов, а совершенно неудовлетворительно определена задача миссии. Одно дело — послать опытного боевого генерала договориться о пропуске войск через территорию государства, и совсем другое — отправить к восточному правителю человека, который должен держать лицо при аморфной позиции; для этого и в самом деле нужны были другие послы.
Из письма Разгонова от 9 декабря: «Пленных из регулярных войск англичане отпустили, дав каждому по 5 рупий. Жителям объявили, что теперь они принадлежат Англии и освобождаются от податей на 3 года… Под Кабулом еще имеются 14 батальонов пехоты; эмир намерен дать последний бой; я употребляю все усилия отклонить эмира от этого гибельного намерения; не скрою, что имею мало надежды на успех». Скорее всего, как профессиональный военный Разгонов правильно оценивал ситуацию. Но в эту его оценку, естественно, не входило условие, что при грамотном руководстве профессионального европейского военного, которое он исключал здесь в принципе, сопротивление могло оказаться вполне успешным.
В том же письме Разгонов написал следующее: «По поводу начавшейся войны мне остается только прибавить, что эмир более чем кто-либо, желал избежать столкновения. На мои представления о крайней необходимости сохранить мирные отношения с англичанами, по крайней мере, до весны, он сказал: „Да я совсем не хочу воевать с ними — ни теперь, ни после! Но что же я буду делать, когда англичане сами врываются ко мне? Не могу же я согласиться добровольно, чтобы они надели мне петлю рабства на шею“».
На все настойчивые требования об отпуске посольства визирь отвечал Разгонову, что «до начала войны нас легко можно было отправить обратно, но теперь советники эмира и не позволят этого сделать; они говорят, что русские, накликав несчастие на край, сами хотят уйти». Вероятно, находя мало утешения в словах визиря, что русскому посольству нечего бояться, пока эмир жив, и опасаясь, как бы эмир не убежал из Кабула, покинув посольство на произвол судьбы, недовольного народа и еще более недовольных англичан, Разгонов поддержал эмира в его намерении отступить в Афганский Туркестан и затем ехать в Россию для свидания с нашим государем. Таким образом, миссия наша, не разлучаясь с эмиром, могла бы вполне безопасно покинуть Кабул.