Афганцы немедленно перешли Мургаб и Кушку и тоже стали у Ак-Тепе, на левом, то есть на нашем, берегу Кушки, затем заняли окружавшие русскую стоянку высоты и стали возводить укрепления.
Двадцать девятого марта утром Комаров через парламентера направил афганскому командующему Наиб-Салару письмо следующего содержания: «Требую, чтобы сегодня до вечера все подчиненные вам военные чины до одного возвратились в прежния стоянки свои, на правый берег Кушки и чтобы посты ваши на правом берегу Мургаба не спускались ниже соединения этих рек. Переговоров и объяснений по этому вопросу не будет. Вы обладаете умом и проницательностью и, вероятно, не допустите, чтобы я свое требование привел в исполнение сам».
Наиб Салар ответил, титулуя Комарова, как зовут старших начальников в Индии: «Его превосходительству Генералу Бехадуру, храброму и отважному». Он уверял, что не может исполнить русского требования вопреки приказаниям эмира и советам английского капитана Йета, для него обязательным. В то же время Наиб обещал, если нужно, исправить то или другое маловажное расположение своих постов.
До этого момента Ламсден внимательно контролировал события и сообщал обо всем в Лондон. Однако теперь, сделав все, что было в его силах для предотвращения столкновения, он решил все-таки отодвинуть свой лагерь подальше, чтобы не оказаться втянутым в сражение. В результате о том, что произошло далее, в Британии известно лишь по русским отчетам.
В тот же день, в десять часов вечера, отдавая приказ о бое на 30 марта, генерал Комаров послал еще одно, более мягкое письмо «уважаемому, отважному и благодарному» Наиб Салару, в котором говорил, что самой маловажной из перемен в афганских силах, по его мнению, будет являться полное очищение левого берега Кушки и правого берега Мургаба ниже Кушки и что если афганцы этого не исполнят, то ничего хорошего их не ожидает и вина за все, что произойдет далее, полностью ляжет на афганцев, которых он еще раз предупреждает в видах охранения дружественно-соседских отношений отойти, не слушая дурных советов. Он уверял, что советники афганцев, англичане, видимо, стараются разорвать дружественные отношения России и Афганистана. Заканчивалось же письмо следующими словами: «Да поможет вам Господь! в разрешении этого дела и установлении вместо вражды — дружественных соседских отношений, дабы не пришлось раскаиваться в том, что вы слушались бесполезных советов посторонних лиц… Выбор между дружбой и враждой зависит от вас самих!»
Затем Комаров, прекрасно зная, что все его требования останутся без внимания, отдал своему отряду следующее приказание: «Истощив все средства мирно уладить это дело… я решил удалить афганцев из этого урочища силой. Для чего предписываю: завтра в 4 часа утра Мургабскому отряду выступить… Во время движения, до рассвета соблюдать полную тишину, не курить, не разговаривать, приказания отдавать вполголоса. Особенное внимание обращаю на то, чтобы не было допускаемо ни малейшей суеты, спокойствие чтобы было полнейшее… строгое запрещение первым начинать действовать оружием», даже больше того — «не отвечать на неприятельский огонь без приказания, в надежде на мирный исход удалением афганцев за Кушку одним маневрированием».
И вот 30 марта в четыре часа утра, еще в темноте, в густом тумане и легкой измороси, русские войска выступили из лагеря. В начале шестого часа кавалерия стала выходить на плато Ташкепринского бугра и, развернувшись, остановилась шагах в четырехстах-пятистах от вдвое превосходящей русскую афганской конницы, которая была построена глубокой массой, до двух тысяч коней против Алиханова и около двухсот против пехоты Туркестанского линейного батальона. На левом фланге конной массы тотчас вышло и залегло около роты пехоты. Туркестанцы же к этому моменту еще не подошли, а Закаспийские стрелки, развернувшись, уже наступали. Вскоре подошли и туркестанцы, и генерал Комаров направил к ним полубатарею.
В это время к афганской коннице, составлявшей основную силу и надежду отряда, подъехал Наиб-Саляр и обратился к ней со словами: «Подвизайтесь во славу Божию!» Ему отвечали троекратным «Алла!» и обещанием сражаться во имя Господне. По всем сведениям, настроенные весьма воинственно афганцы и в самом деле собирались драться с неверными русскими всерьез.
Алиханов, полагая, что афганская конница тотчас ринется в атаку, быстро спешил казачьи сотни и тех туркмен, у которых (двадцать человек) были ружья. На правом фланге на коне осталась только сотня Мервской милиции, на левом — туркмены конвоя и свита Комарова. Огня все еще никто не открывал. Афганцы, видимо, по-прежнему не решались сделать это первыми. Но вот в их рядах кто-то все же не выдержал, и раздалось четыре ружейных выстрела по русской коннице, одним из которых была ранена казачья лошадь. Казаки тут же дали ответный залп, после чего начался частый непрерывный огонь.
Афганцы сразу же начали поливать огнем всю позицию из ружей и из пушек, и после этого ответный огонь открыли уже все русские колонны. Афганская кавалерия заколебалась, отхлынула, но тут же стала опять строиться к атаке и бросилась с бугра в равнину, охватывая конную колонну русских с левого и правого флангов и с тыла. Однако после пятого залпа казаков афганцы дрогнули и обратились в бегство вместе с ротой, выдвинувшейся на левый фланг их конницы.
Вся афганская кавалерия бросилась за реку Кушка в полной панике, прыгая с обрывов бугра, скапливаясь плотными массами у брода и у моста и неся под русским огнем большие потери. Афганская же пехота под частым огнем противника вообще попряталась в траншеи с бойницами; все их пушки действовали через амбразуры и, будучи хорошо прикрыты окопами, начали приносить русской стороне заметный урон.
По свидетельству туркестанцев, огонь афганских траншей на бугре был силен, особенно против казаков. Трупы людей и лошадей валялись по обоим берегам реки, темнели в русле и уносились быстринами.
Тогда спешенные части Алиханова, к которым присоединились и Мервские милиционеры, вместе с туркестанцами двинулись на афганские траншеи, прикрывавшие расположенную на бугре батарею, а Сводный Закаспийский стрелковый батальон атаковал в штыки равнинный участок Кушкинской позиции афганцев.
Афганцы, мужественно отстреливаясь, подпустили атакующих к своим траншеям шагов на сто и, хотя в отдельных группах дрались геройски, русской штыковой атаки все же не выдержали.
Русская артиллерия в этот период боя помогала пехоте своим огнем и сообщением дистанций. Выехав на позиции тотчас по завязке боя, она стреляла во фланг и тыл афганцам, потом по переправам, где скопился противник, затем по его толпам, строившимся на высотах другого берега, и по орудию, действовавшему с Ак-Тепе.
С начала боя неприятельская артиллерия, в количестве не меньше шести орудий, вела частый огонь по Закаспийскому стрелковому батальону, по цепи и резервам, с бугра, с долины и с Ак-Тепе. Но закаспийские стрелки обратили свой огонь на афганские батареи и быстро заставили замолчать два афганских орудия. Затем, подойдя перебежками на близкое расстояние к траншеям, цепь пехоты и резервы бросились одновременно на афганцев, которые тут же бежали к мосту, оставив три орудия.
Теперь, продолжая оборонять правый берег Кушки, афганцы стали строиться на южном краю лагеря, конница южнее пехоты. Но теперь у них оставалось уже лишь одно орудие в Ак-Тепе. И все-таки около восьми часов утра, после еще одного натиска русской пехоты, лагерь афганцев был занят, а еще через два часа перебиты или переловлены и все укрывшиеся в складках местности афганцы.
Генерал Комаров не позволил преследовать афганцев и даже вернул сотню, бросившуюся было к Пендэ. Отказавшись преследовать разбитого неприятеля, Комаров хотел дать всем понять умеренность наших требований; мы сделали только то, чего просили, и не более, освободили левый берег реки. А дальше — посмотрим.
Однако паника афганцев была столь велика, что в этот же день они преодолели более сорока километров до Меручака, и только там основная масса беглецов остановилась на первый ночлег. Защитники оазиса бежали, оставив на поле боя более восьмисот трупов, также многие утонули, в поисках спасения пытаясь одолеть разлившуюся реку. Потери Комарова составили только сорок человек убитыми и ранеными.
Итак, дело было сделано. На этот раз Россия, не испугавшись войны с Англией, сделала то, что считала нужным. Теперь интересно проследить, кто и как повел себя в пиковой ситуации столкновения интересов трех стран — России, Англии и Афганистана.
Наиб-Саляр, выслушав доклад о причинах, ходе и последствиях боя, пришел в ярость и приказал отрезать нос и уши начальнику конницы и кавалерийским офицерам за то, что конница первая подала пример к бегству. Но тут к нему прибыл русский гонец с письмом от генерала Комарова. Афганцы были уверены, что письмо наполнено издевательствами над позорно бежавшим с поля боя противником; в Азии это является обычным делом. Но вот что они прочли: «Высокостепенному, славному и благородному Наиб-Салару-Тимур-шаху. После добрых пожеланий, считаю необходимым уведомить Вас, что люди, попавшие в плен, из состава вверенных Вам войск, освобождены и отправились домой, снабженные продовольствием и деньгами на путевые расходы. Семнадцать человек раненых лечатся в госпитале и по мере выздоровления будут точно также возвращены Вам. Все убитые похоронены мусульманами и по-мусульманскому обряду. Вы можете быть спокойным, я добился только того, чего желал, и даже не переношу своего лагеря через Кушку. Остаюсь с афганскими войсками и подданными в добрых и дружественных отношениях, без всякой враждебной цели.
Командующий войсками генерал-лейтенант Комаров».
Афганцы были поражены. «Так может поступать только великий народ!» — вырвалось у одного из них.
Теперь взглянем на то, как реагировала на эти события Англия.
Новость о захвате русскими Пендэ дошла до Лондона через неделю и была встречена с такой яростью и тревогой, что даже правительство признало «чрезвычайную опасность» ситуации. Большинство наблюдателей, включая иностранных дипломатов, считали, что теперь война между двумя державами неизбежна. Гладстон, которого Гире, не говоря уже о самом царе, всегда выставлял дураком, осудил устроенную над афганцами резню как акт ничем не спровоцированной агрессии и обвинил русских в захвате территории, бесспорно принадлежащей Афганистану. В Палате общин он заявил, что ситуация серьезна, но не безнадежна, и, хотя на фондовой бирже уже наметились признаки надвигающейся паники, он получил от взволнованных парламентариев обеих партий кредит в одиннадцать миллионов фунтов. Таких огромных сумм не давали со времен Крымской войны.