бя, мог ли он поступить по-другому? Несмотря на то, что она его привлекала, привлекала все сильнее и сильнее, он находил в ней некоторые пугающие и довольно неприятные черты. Поэтому было необходимо, чтобы она об этом знала.
— Послушайте, — продолжал он, — я вижу, что вы собираетесь плакать, Луиза. Но вы же знаете, что я не могу выносить слез! Против них я чувствую себя совершенно бессильным! Как будто, меня заставляют делать что-то вопреки моей воле, и я рассматриваю такое положение, как самое худшее насилие над собой! Если вы станете плакать, то сможете добиться от меня всего, чего захотите. Все мои клятвы в таком положении будут сплошной ложью, но ведь вам именно этого и хочется, признайтесь!
Она закусила губы и постаралась сдержать слезы, которые уже готовы были пролиться.
Когда через какое-то время он отвернулся от нее, она сказала:
— Я и вправду никогда не думала, Реджинальд, что любовь к вам принесет мне столько горя. Один Бог знает, почему я все терплю от вас. Да, да, даже то, что вы стали уже так далеки от меня, я уже не чувствую, что вы принадлежите мне!
— Но на что же вы жалуетесь? — задал он вполне уместный вопрос. — Разве я не всегда с вами, не смотрю на вас, на красоту вашего тела? Разве все это не означает, что я принадлежу вам?
— Ах, я уже ничего не понимаю! — с горечью ответила она. — Да, вы рядом со мною. Вы попросили меня изменить прическу и сейчас смотрите на нее. Но о чем вы думаете? Я не могу понять, где ваши мысли? Ваши глаза глядят на меня, но сами вы далеко! Я бы многое отдала, чтобы узнать, что у вас в голове!
— Если бы вы открыли мою черепную коробку, — ответил он несколько дурашливым тоном, — то нашли бы там свой образ, Луиза.
— Мой образ и еще многое другое, это верно!
Он снова принял несколько обиженный вид и глубоко вздохнул:
— Снова упреки! Моя бедняжка! Я тоже подозревал, что наша любовь будет нелегкой! Но все же никогда не думал, что все беды начнут происходить из-за ваших требований, ревности и постоянной неудовлетворенности! У нас и без того много причин для беспокойства, и не надо искать чего-то нового, тем более устраивать такие несерьезные сцены!
Снаружи послышался стук дверей, грохот тяжелых каблуков по деревянному полу и звук голосов, однако слов из-за дальности расстояния нельзя было разобрать.
На короткое время Луиза затаила дыхание, а у своего собеседника заметила признаки волнения. И здесь она снова начала все сначала, но это было уже не то сильное негодование, а неясные стоны и жалобы, как будто она была одним из самых несчастных созданий на земле.
— Вот, вот, — начала она, — вот, о чем вы постоянно думаете! Будто я простая дурочка, которой пришло в голову, что она вас сегодня интересует. Вы со мною уже больше четверти часа, а до сих пор не уделили мне и минуты внимания! Вы знали, что к генеральше должен прийти Мерри Рулз! И именно его присутствие вызывало ваше волнение и захватило все ваше внимание: Мерри Рулз! Вы ставите политику выше всего остального!
— Я здесь именно для того, чтобы заниматься политикой, — заметил он вкрадчиво, — и не забывайте об этом, Луиза! Мне надо оправдать свое присутствие. Но вы ошибаетесь: превыше всего, что существует на свете, я ценю ваши руки, ваше свежее тело!
— С тех пор, как майор находится у Мари, вы совершенно отдалились от меня! Ведь это верно, и не говорите, что нет!
Она не верила ни в одно из своих собственных слов. Вообще, она была похожа на тех робких, беспокойных и постоянно недовольных влюбленных, которым необходимо все время спрашивать: «Вы думаете обо мне? Вы меня любите?» В самой глубине души она была абсолютно уверена, что Реджинальд думал только о ней, но предпочитала говорить неправду, но именно неправда и была самой настоящей истиной: для шевалье она была неинтересна, с нею он практически постоянно притворялся. Но если бы об этом ей рассказали, она ни за что бы не поверила.
Она встала и подошла к нему. Ее фигура была тонкой и изящной. Любовь совершенно изменила эту безразличную ко всему девушку, которая раньше не отличалась особой грацией; теперь же у нее была почти кошачья походка, шаг, как у танцовщицы, и весь ее облик приобрел очарование.
Она улыбнулась и обняла Реджинальда:
— А сейчас вы скажете, что вам надо уходить?
Вместо ответа он только слегка кашлянул. Однако этого было достаточно для Луизы, чтобы понять, что на этот раз она не ошиблась. Реджинальду не терпелось увидеть Мари и узнать, что сообщил ей Мерри Рулз. Луиза приблизила к нему влажные полуоткрытые губы, которые позволяли увидеть два ряда ослепительно белых зубов и маленький розовый язычок. Для Реджинальда это было слишком соблазнительно. Он уже хотел было поцеловать этот ротик, но она из кокетства отвернула голову и выскользнула из его объятий.
— Вот это как раз то, что я должен сделать, — объявил он, — оставить вас, моя дорогая Луиза. Мари может искать меня. Она может постучать ко мне в комнату, а поскольку знает, что я собирался лечь спать, то непременно спросит себя о причине моего отсутствия. Но ведь она может зайти к вам, и что будет, если она застанет меня в ваших объятиях!
— Все равно ей надо будет когда-нибудь узнать, что мы любим друг друга, что мы созданы друг для друга и что это — на всю жизнь, — агрессивно ответила она. — И я не могу понять, Реджинальд, почему вы ей об этом не скажете? Или, может быть, мне следует самой сообщить ей обо всем?
— Но, Луиза, нельзя же быть такой плохой дипломаткой! Я ведь вам говорил, что Мари должна быть нашей союзницей, а не врагом! Я уверяю вас, что она примет нашу любовь, но только в подходящий для этого момент. Сейчас она полностью погружена в траур и заботы по управлению островом! Она так осторожна и так боится ошибиться! Если вы вздумаете отвлекать ее внимание на посторонние дела, она может поступить, как боязливая лошадь, и тогда мы рискуем сильно пострадать!
Вместо ответа она прижала свои губы к его губам. Они были нежными и мягкими, влажными от охватившего ее желания, и тут абсолютное успокоение и мир завладели всем его существом. Он сильно прижал к себе это молодое, ждущее его ласки тело, которое горело любовью, желало его, он касался ее груди, бедер, а затем так сильно обнял ее, что чуть не переломил надвое. Ей было очень больно, но именно болью Луиза наслаждалась сильнее всего. Она всеми силами старалась оставаться соблазнительной для него в надежде, что желание заставит любовника забыть и Мари, и майора, их беседу и он останется с ней.
Возможно, это бы ей удалось, поскольку шотландец поддался на ее уловку и был готов обо всем позабыть, но в это время на лестничной клетке раздался голос Мари:
— Реджинальд! — звала Мари. — Реджинальд, где же вы?
Резким движением он отстранил от себя Луизу, затем быстро привел в порядок кружева и ленты своего платья.
— Сделайте вид, как будто ничего не было, — тихо проговорил он. — Но самое главное: молчите. Говорить буду я один!
После этого он подбежал к креслу, на котором лежала книга, и взял ее в руки. Уже с книгой в руке он выглянул в коридор.
Там с невинным видом он спросил:
— Это вы, Мари? Вы кого-то ищете?
— Но, друг мой! Что вы делаете? Вы, в такое время у Луизы?
В ее голосе слышалось невысказанное недоумение.
Реджинальд поднял над головой книгу и с улыбкой ответил:
— У меня не было ничего почитать, а вы в это время занимались с майором. Тогда я постучал к мадемуазель де Франсийон, чтобы одолжить у нее что-нибудь.
Генеральша шла по коридору с очень озабоченным видом. Луиза не стала закрывать дверь в свою комнату. Мари быстрым взглядом окинула ее фигуру и сразу заметила слишком прозрачное дезабилье. Луиза стояла, освещенная со спины светом канделябра, и сквозь тонкое полотно были совершенно ясно видны безупречные линии ее ног.
— Почему вы до сих пор не спите, Луиза? — сухо спросила Мари. — Если бы вы уже спали, шевалье, конечно, не стал бы вас беспокоить. А прическа?! Что за новости? Не могли бы вы что-нибудь надеть на себя? Вы хотя бы посмотрели в зеркало: ваш вид совершенно неприличен!
Реджинальд сделал шаг по направлению к генеральше.
— Мой дорогой друг, — уверенно начал он, — мадемуазель де Франсийон здесь абсолютно не при чем, во всем виноват один я, поскольку это именно я постучался к ней! Я постучал так тихо, что если бы мадемуазель де Франсийон спала, то как бы ни был легок ее сон, она бы меня не услышала, а я не стал бы настаивать и ушел!
— Не знаю, как принято у вас, в Шотландии, мессир, — заметила Мари, — но у нас визиты мужчины к молодой девушке в такое позднее время считаются неприличными! Ведь девушка после этого может потерять свое доброе имя!
— О, Мари! — с улыбкой ответил Мобрей. — Давайте не будем так далеко заходить! Не станете же вы утверждать, что из-за одной книги, за которой я зашел на цыпочках в ее комнату, мадемуазель де Франсийон окажется непоправимо скомпрометированной! Посмотрите на меня: разве похоже, что я могу кого-то скомпрометировать? Взгляните на мое платье!
Мари пожала плечами и обратилась к своей кузине:
— Идите и ложитесь! Вам вредно не спать в такое позднее время, и вы это знаете. Вы никогда не выглядели такой бледной, в вас почти не осталось крови, вы худеете на глазах! Если так пойдет и дальше, то вы совсем потеряете сон!
Луиза больше ее не слушала. Расстроенная, она предпочла закрыть дверь.
Как только Реджинальд и Мари остались одни, она сказала:
— Идемте… Идемте со мной!
— О! — вполголоса заметил он. — Визит майора, по всей видимости, не доставил вам особого удовольствия. Вы так нервничаете!
— И вы сможете убедиться, что на это есть причины!
Но он не собирался заниматься серьезными делами, поэтому решил улыбнуться и пошутить:
— Вы сердитесь на меня за визит к мадемуазель де Франсийон, а я, например, нахожу не вполне приличным визит майора к вам в такое позднее время!
— Мне не до шуток! У меня и на самом деле сердце не на месте!