[25] в поилку накапаю.
Мы зашли в дом. Те же клетки, так же пахнет птицами, так же громко поют канарейки разных цветов. Только потайной вход в пристройку прикрыт не ковриком, который можно было легко сдвинуть, а массивным сервантом. Словно хозяин хотел забыть о пристройке и никогда не вспоминать о ней.
– Садитесь, – грустно произнес Никив, – я заварил ромашку с медом, угощайтесь. Говорят, успокаивает.
– Как вы? – осторожно спросила я.
– Живу, – пожал плечами Никив. – У меня же вон какое птичье хозяйство, за всеми жильцами уход нужен. А вообще тяжело. Не ожидал я такого от Таи. Она давно прямо помешалась на том, что мы – потомки незаконнорожденного сына Юсупова. Но похищать мальчика и требовать выкуп, чтобы Родионовы сдались и уступили ей усадьбу… Я этого не понимаю.
– Правильно, Николай Иванович, – с чувством произнесла я, – вы понимаете гораздо более важные вещи.
Я обвела рукой клетки с птицами.
– Спасибо вам. Вряд ли мне еще когда-нибудь в жизни доведется покормить вьюрков и своими руками сделать совок, то есть садок для парижского кенара.
– А я благодаря вам открытие научное совершу, – сказал Никив торжественно. – Ведь это какое чудо – колония канареек в заброшенном доме, а? Я обязательно упомяну с благодарностью ваши фамилии в послесловии к своему докладу.
– Рады были вам помочь, – поклонился Ботаник и встал с кресла.
– Уже уходите? – расстроился старик.
– Не только уходим, но и уезжаем, – пояснила я. – Сначала в Москву, домой, а потом я лечу в Америку. Моего папу переводят туда по работе.
– В Америку? – оживился Никив. – Как думаешь, тебе удастся переслать мне парочку американских кенаров?
Я энергично закивала.
– Тогда запиши адрес.
– Думаю, Николай Иванович, – со значением сказал Ботаник, – нам ваш адрес уже не забыть.
Я с ним была полностью согласна.
– Давай по яблочку съедим? – предложил мне Ботаник, когда мы вышли от Никива.
Мы спрыгнули со скрипучего крыльца и приблизились к антоновке, которая скрывала пристройку. Жаль, что мы не заметили ее раньше…
Никив высунулся в окно.
– Я вас обманул, – признался старик смущенно, – у меня не восемьдесят пять, а восемьдесят шесть канареек. Я совсем забыл про Чичика. Когда-то я подарил его Тае, но он иногда прилетал навестить меня. Теперь Чичик вернулся насовсем.
Никив вытянул руку. Через секунду на нее приземлилась канарейка. Мне показалось, она узнала меня.
– Чичик – хороший, – любовно произнес Никив.
– Чичик – самый лучший, – подтвердили мы с Ботаником.
И, сорвав по яблоку, вышли на улицу.
Вверх по Почтовой промчались школьники-велосипедисты, сигналя и обгоняя друг друга. Мы проводили их взглядом.
– Что ж, – бодро сказал Ботаник, – мне пора в «Созвездие». Надо оторвать мою бабушку от господина Лопуховского. Боюсь, придется пустить в ход стреляющую клюку. Проводить тебя на автобусную остановку?
Я покачала головой.
– Нет, Сережа. Возвращайся в гостиницу, а у меня в Звенигороде еще одно дело есть.
– Как скажешь, – кивнул Ботаник. – Тогда я продиктую тебе свой телефон.
– Ты мне диктовал его уже два раза, – засмеялась я. – Какой же ты все-таки рассеянный!
– В таком случае – всего доброго. И до встречи в Москве.
Отойдя на несколько шагов, Ботаник обернулся и хитро добавил:
– Я бы на твоем месте поторопился. Обеденный перерыв в «Звезде» вряд ли длится более часа.
«Не такой уж он и рассеянный», – с удивлением подумала я.
Слава как-то упоминал, что ходит обедать домой. До всей этой истории с желтой канарейкой я бы не отправилась к нему сама. Но теперь, когда мы пережили столько приключений и нашли Антона, меня переполняла решительность.
Я резко потянула на себя тяжелую железную дверь подъезда, взлетела по ступенькам на второй этаж. Из квартиры, которая, по моим подсчетам, была Славиной, доносилась музыка – громкая и бодрая. Я нажала на кнопку звонка.
Музыка стихла. Дверь распахнулась. На пороге стояла темноволосая женщина в джинсах и вишневой футболке с логотипом «Звезды». В руках она сжимала трубу пылесоса. Женщина слегка улыбалась, раскрасневшись особым образом – у нее розовели только верхушки щек. Так же покраснел Слава, когда прижал мои руки к своим губам. Моя решительность испарилась.
– Здр-равствуйте… – пробормотала я.
– Добрый день!
За спиной Славиной мамы виднелись прихожая и комната – опрятная и уютная. Из магнитофона, стоящего на столике, понеслась новая танцевальная композиция. Славина мама улыбнулась. Я догадалась, что она пылесосила и танцевала.
– А Слава… Слава дома?
– Нет. Он уехал с отцом за спортинвентарем.
– А… Спасибо, – тихо произнесла я, ожидая, что вот сейчас дверь в квартиру захлопнется.
Заставила себя оторваться от созерцания прихожей, где висела Славина куртка. И, порывшись в кармане, вытащила маленький резиновый мячик с Пуккой.
– Передайте, пожалуйста, Славе, – попросила я.
Славина мама отставила в сторону пылесос, взяла мячик, недоуменно покрутила его в руках. Я развернулась и начала спускаться.
– Погодите! – окликнула меня Славина мама. – Вы… Гайка? Гаянэ?
– Да.
Я удивленно посмотрела на женщину, которая явно что-то вспомнила.
– Сын оставил вам письмо.
Славина мама снова улыбалась, но на этот раз – не музыке, а мне.
На пути к автобусному парку я остановилась у продуктовой палатки – купить в дорогу сандвич. У окошка стояли две пухлые туристки-американки в штанах цвета хаки и грубых сандалиях. Они что-то возбужденно обсуждали.
– Девушка! – окликнула меня тетка-продавщица, высунувшись из окошка ларька. – Ты по-английски понимаешь?
– Немного, – осторожно ответила я. – А что?
– Да эти американочки чего-то хотят. Только я их не пойму никак. Что им надо-то, а?
– Can I help you?[26] – обратилась я к «американочкам».
– Wow, yes! – обрадовалась одна. – We seek for «kachalochka». Do you know this kind of Russian salami?[27]
«Качалочка». Им нужна колбаса, которую звенигородцы называют «качалочкой». В памяти сразу всплыло: «Слава, а что такое «качалочка»?» В ответ он назвал меня инопланетянкой. Руки сами потянулись к рюкзаку, в котором лежало письмо. Но – нет, сейчас не время.
– Колбаса, – растолковала я продавщице, – им нужна качалочка колбасы.
– Спасибо! – вздохнув с облегчением, сказала тетка.
– Збазибо! – повторили радостно американки.
Я вспомнила, что скоро поеду в Америку. Как замечательно! Ведь Америка – родина комиксов о Супермене и человеке-пауке. Я улыбнулась на прощание американкам, купила сандвич и отправилась дальше.
На остановке почти никого не было. Подъехал автобус, современный, просторный, блестящий.
Я вошла в салон. Села на самое дальнее сиденье. Подняла колени и уперла их в кресло перед собой. Глубоко выдохнула три раза и вскрыла конверт.
Внутри оказался букетик ромашек. Я прижала его к губам и развернула письмо.
Крупные буквы, уверенный почерк. «Гайчонок! В моей голове давно живут три важных слова. Они предназначены тебе. Я не могу надеяться, но вдруг…» Я захлопнула письмо. Потому что боялась задохнуться от счастья.
Город мелькал за окном. Улицы, домики, фонари, собаки…
В голове звенели три важных Славиных слова. «Станешь моей девушкой?» – спросил он. Да!
Церкви, велосипеды, колонки для воды, заброшенный парк… Мне будет не хватать вас. Я не прощаюсь. Я говорю вам: «До свидания!»
Охотники на похитителей
Глава 1. «Три М» и Катя
I
– Коробка, – повторил Макинтош, усаживаясь на парту, – ИМХО[28], обычная, железная. Гоните версии!
– М-м, – пробормотал Маркиз, – м-могу п-предложить т-теорию, но…
– А на дне, говоришь, стрелка? – перебил Миша.
Мак кивнул и ухмыльнулся. Но при виде меня ухмылка слетела с его лица.
– Ты все-таки привел ее, – упрекнул он Мишу.
– М-м, – начал Маркиз.
– Привел, как и договаривались, – возразил Миша и повернулся ко мне, – Кать, там была коробка.
– Я все слышала, – кивнула я, добравшись до парты, за которой они собрались, – железная коробка с крышкой. На дне стрелка. Принадлежит пограничникам.
– Может, в нее что-то прячут? – предположил Миша.
– Ее используют, если пограничники идут на вызов. А вызывают их, только если кто-то перешел границу, – сказал Мак.
– Я выпущу Свити? – спросила я, усевшись за соседнюю парту.
Мак закатил глаза.
– Ну вот. Она с нами три минуты и уже отвлекает. Ты ее даже в школу с собой таскаешь?
– Мы расставались со Свити только один раз, – спокойно ответила я, – в прошлом месяце. Я ездила в Калугу на межгородскую олимпиаду по биологии.
– То есть, приняв тебя, надо будет принять и свинку? Никогда. Иначе команде конец.
Макинтош, или просто Мак, – костлявый, глаза узкие и зеленые, как у рыси. От него немного пахнет резиной – и зимой, и летом он не снимает плащ, которому обязан своим прозвищем. Впрочем, не только плащу.
– Почему конец? – спросил Миша.
Миша – коротышка. Доброе лицо с пухлыми щеками, темные кудри и вечно красные уши. От него всегда пахнет ванильными ватрушками.
– Потому что…
Мак дернул себя за длинный, почти прозрачный нос и отбросил назад светлые волосы.
– Потому что придется менять название. А мы уже заявлены на школьном «Брейн-ринге» как «Три М». Мак – Миша – Маркиз.
– А по-моему, – заспорил Мишка, – важно не то, как мы звучим, а то, как соображаем все вместе. Твой Маркиз тормозит процесс. А на городской олимпиаде по биологии, между прочим, Катька заняла второе место.
– Ну, – начал обижаться Маркиз.
Марк Изотов, сокращенно – Маркиз. Прозвали его так за бледность кожи, изящные манеры и за то, что живет с бабулей, которая не в курсе, что двадцать первый век наступил.
Он рыжий, даже руки у него в веснушках. На нем все бежевое – и джинсы, и рубашка, и жилет, и даже шейный платок. От него пахнет простудой. Запах похож на чесночный, только менее резкий и более горький.
Не обращая внимания на спор мальчишек, я выпустила из мягкой войлочной сумки мою Свити. Морская свинка с благодарностью царапнула меня коготком и отправилась исследовать парту.
Миша прав, Маркиз тормоз. Но в команде он ценен: Маркиз ведет досье на всех людей, которых когда-либо встречал, и собирает информацию о необычных явлениях. Он мечтает поступить на историко-архивный факультет, который когда-то возглавляла бабуля Маркиза. Интересно, тогда она знала, в каком веке живет?
Макинтош разбирается в компьютерах. Так что он Мак не только из-за плаща.
А у моего соседа Мишки в квартире все время пахнет дымом и что-то взрывается. Миха – химик. Он часто шутит, что устроит Большой Взрыв исключительно для меня, чтобы я могла прийти на чистую планету и заселить ее только животными и растениями, от которых без ума. Я нравлюсь Мишке. Он мечтает пригласить меня на свидание, но как это сделать робкому семикласснику?
Тем более он ниже меня. Они все трое несимпатичные и жутко умные. Просто ходячие энциклопедии. Они часто остаются вот так, после уроков, обсудить проблему подледникового озера Восток или проблему человеческого сна. И мне они нравятся гораздо больше, чем наши накачанные хоккеисты Самсонов и Лимонов.
– Гоните версии! – напомнил Макинтош.
– Они н-несут в этой к-коробке п-приборы для слежения за п-преступником, – предположил Маркиз, разглядывая портрет Наполеона на стене.
Мы остались в классе исторички. Историю у нас преподает сама директриса, и хотя посещаемость ее занятий невысокая, портреты и карты, украшающие стены, всегда новые, красивые и готовы к визиту любой комиссии.
– Или документы, которые отнимут у нарушителя, – предположил Миша.
– Стрелка, ламеры![29] – торжествовал Мак. – Зачем на коробке стрелка?
– Свити, – тихонько позвала я.
Морская свинка ловко развернулась на чернильной надписи «смерть истории», пересекавшей деревянную парту, и устремилась ко мне.
– Свинка у нас главным советчиком будет? – разозлился Мак.
Я провела рукой по длинной шерсти, дотронулась пальцем до холодной точки носа.
– А какого размера коробка? – спросила я.
– Ну…
Мак развел руками. Я разглядела дырку на его резиновом плаще, который он носил не снимая.
– Как из-под обуви, – определил размер коробки Миша.
– След, – сказала я, – след нарушителя границы.
– М-мм, довольно сложно п-подцепить след и п-переложить его в коробку, – заспорил Маркиз, – если только не б-брать с собой какие-то специальные л-лопаточки…
– Они накрывают ею след, – растолковала я, – чтобы его не размыл дождь. А стрелка указывает, в какую сторону была перейдена граница.
Воцарилось молчание.
– Так нечестно! – закричал Мак. – Она смотрела!
– Она не смотрела, – еле выговорил Миша сквозь плотно сжатые губы.
Он был на грани взрыва.
– Мы же специально договорились с тобой вчера – пока будет играть команда Козлова[30], мы с Маркизом и Катькой будем у меня дома готовить презентацию по химии для первоклассников.
– Вы что, два часа смешивали оксид хрома с азотом для «Вулканчика»?
– Нет! Потом мы читали «Популярную механику». Мак, ты запарил своими придирками! Катька разгадала загадку! Ты сам разгадал?
– Ну, – сказал Мак, – да.
– А мы нет. Надо ее принять! И вообще, нам нужен биолог.
– Она не подходит.
– Почему?!
– Ее материнская плата. Не нужна нам тут элита.
– У нее мама библиотекарша, а папа – повар. Они не элита. И вообще, почему ты командуешь?! Возьму и проголосую в следующий раз против Маркиза.
– М-мм, почему? – промычал Маркиз.
Я перевернула Свити на спинку и почесала ей животик. Против своего обыкновения, она не заурчала. Так, пора на выход.
– А знаете, – сказала я, укладывая Свити обратно в сумку, – я и сама с вами не хочу оставаться.
– М-мм, почему?!
– Потому что вы все врете. Ненавижу врунов. Ты, Макинтош, явно не отгадал загадку. Ты, Маркиз, не скрывал бы простуду, а шел домой лечиться. А ты, Мишка, сам знаешь, про что врешь. И вообще, что вы за команда, если даже друг друга ненавидите? Всем пока!
– Подожди, Катя!
Мишка бросился за мной. У порога он обернулся к Маку и выпалил:
– Эх ты, взвесь прокисшая!
II
– Я ничего не с-слышу, – прошептал младший, – может, Информатор ошибся?
Повсюду разнеслось жутковатое эхо-шепот, похожее на змеиный свист.
– Заткнись, балбатун[31], – отозвался старший, – еще рано.
– А он точно ее п-подведет к люку?
– Ты заткнешься?
– Т-ты сам г-говорил, что не доверяешь п-посторонним.
– Я ему и не доверяю. Я ему заплатил. Он незаметный, как тень. Она его не запомнит. Усё, циха![32] В прошлом году из-за твоей балбатни такой вяпрук[33] ушел!
– Ой, кто-то идет…
III
– Как она д-догадалась про п-простуду? – недоумевал Маркиз.
– Миха говорил, у нее нюх, как у зверя. Она помешана на животных.
– А что, простуда пахнет?
– Я откуда знаю? – разозлился Мак.
– Ты извини, но ты какой-то н-нервный, когда р-речь заходит о К-к-кате.
– Тебе показалось.
Мак отвернулся к окну.
– Н-ну, я п-пошел.
– Куда это?
– Есть срочное д-дело. Извини, Мак, правда, п-пора.
Макинтош не повернулся. За окном простирался школьный двор, по которому шла уверенным шагом Катя, а за ней вприпрыжку несся Миха и в чем-то ее убеждал, размахивая руками.