I
На столике передо мной: баклажаны-гриль, фаршированные шпинатом и грецкими орехами, желе из голубики и печенье из арахисового масла.
Ребята расстарались: еда заказана в ресторане. Баклажаны нанизаны на нитку и похожи на экзотические цветы. Очень-очень красиво. Совсем-совсем не хочется есть. Тошнота подкатывает, как при виде мяса.
«Поделом им», – со злорадством думаю я о стараниях похитителей. Мои мысли перекидываются на родителей. Они, наверное, заявили в милицию о моем исчезновении. Интересно, как меня описали? Девочка, высокая, склонная к полноте, с длинными каштановыми волосами, всегда распущенными. Или отделались фотографией?
А если их спросят, в чем была Катя в день исчезновения? Вряд ли кто-то из них вспомнит, что на мне были голубые джинсы клеш, рубашка в цветочек и свитер брусничного цвета. Родителям не до меня. Папа с утра до ночи в «Мариотте», мама – в библиотеке. Что я только не делала, чтобы они обратили на меня внимание! И в олимпиаде участвовала, и в походы с биологами уходила. Им плевать.
Но ничего – может, хоть сейчас разволнуются. Так им и надо.
Я встаю и начинаю мерить кухню шагами. Восемь шагов в длину, шесть в ширину. Итак, Мишулик. Мишулик – игрушечный мишка, которого мне связала бабуля. Она обожала вязать игрушки, и вообще всякое рукотворчество, например готовку. Еще бы: она много лет отвечала за приготовление десертов в «Национале», а из сына вырастила шеф-повара «Мариотта».
Но чем Мишулик заинтересовал преступников? Обычная вязаная игрушка шоколадного цвета, с глазами-пуговицами и носом, вышитым мулине.
Дверь без стука распахнулась. Вошел Барс, как обычно – в защитной маске.
– Я смотрю, ты любишь ходить, – начал он, но тут же осекся.
Взгляд его упал на столик с едой.
– Почему ты не ешь?
– Не хочется.
Он помолчал. Я отвернулась, скрывая ухмылку.
– Я вижу, ты любишь ходить, – повторил Барс, – хождение помогает тебе думать. Выходи на балкон.
– Что?
– Я серьезно. Открой и выходи.
– Хотите меня столкнуть вниз?
– Отравить проще. Меньше хлопот. Нет, хочу, чтобы ты гуляла на свежем воздухе и вспоминала о Мишулике.
Я пожала плечами и открыла щеколду балкона. Дернула дверь на себя и вдохнула свежий воздух. Осторожно переступила через порог.
Обычный балкон, забитый рухлядью. Стулья, поставленные друг на друга, старый комод, какие-то коробки с надписями. Застеклен, но окна закрыты на щеколду.
Внизу – дворик и детская площадка. Малыши в песочнице и бабули на скамейке. Голуби.
Я берусь за щеколду окна – просто так, чтобы проверить реакцию Барса, тоже вылезшего за мной на балкон.
– Только не надо кричать, – попросил Барс, словно прочитав мои мысли.
– Я могу выходить на балкон и без вас?
– Конечно.
– То есть вы мне доверяете.
– Нет. Но у меня есть вот это.
Он протянул мне полароидный снимок. Я закричала. Барс шагнул ко мне и зажал рот. Я зажмурилась, но он пнул меня в бок. Пришлось открыть глаза и смотреть.
На картинке была Свити. Запертая в клетку, растянутая веревками в какую-то немыслимую позу. На задранной мордочке – страдание. У горла Свити – большой охотничий нож.
– Так что я на твоем месте вспомнил бы все быстрее, – услышала я бархатистый шепот Барса.
– Что, что я должна вспомнить?!
– Все, что касается Мишулика.
– Я уже вспомнила! Бабушка связала этого медведя, когда мне было пять. Он был темно-коричневый, с глазами-пуговицами. Небольшой.
– Неплохо. Но мало.
Он посмотрел на фотографию Свити и вздохнул:
– Придется ее избить. Видеоотчет сниму на свой телефон.
Он направился к двери. Я еле сдержала крик.
– Подождите, подождите! Я вспомню!
– Давай. У тебя есть время, пока я буду искать предмет, которым можно отдубасить твою подружку.
У меня похолодело в желудке. Это сон, страшный сон. Но человек, похожий на барса, не исчезал. Он спокойно открывал и закрывал ящики на кухне, взвешивая на руке продолговатые предметы.
– Я еще вспомнила! Как-то дома был пожар, и бабушка бросилась первым делом спасать из огня Мишулика. Когда мы все стояли на улице, она отдала мне медведя и сказала, что придет день, и я пойму ее безрассудство.
– Это правда?
– Да! Да, конечно!
– Хорошо. На сегодня твоя подружка спасена. Но завтра – новый день и новые воспоминания. Ешь грецкие орехи, они улучшают память. Гуляй на свежем воздухе и размышляй. Главная цель – вспомни, где ты видела своего медведя в последний раз.
– Но это было так давно! Я еще в школу не ходила!
Барс сунул в ящик фотографию Свити и молча вышел из комнаты. Я долго смотрела на закрытую дверь. Потом перевела взгляд на ящик, куда он сунул фотографию, но не решилась его открыть. Мне показалось: дотронься я до ручки, она обожжет мне руку.
Но я слишком хорошо помнила, что лежит в ящике. Поэтому решительно направилась к дивану, уселась и придвинула к себе тарелку с баклажанами. Меня замутило. Глубоко вдохнула и, давясь, стала запихивать их в себя.
Бабушка действительно спасла из огня Мишулика. Но не только его. Там были еще какие-то игрушки. Она не отдавала мне их и не говорила, что я пойму ее безрассудство.
Я это придумала, потому что поняла: меня похитили потому, что им очень нужен этот игрушечный медведь. А значит, любая ложь о его ценности им понравится. Но только на лжи долго не продержишься. Остаются орехи и прогулки.
Баклажаны были скользкие и острые, но я проглотила их и принялась за печенье из арахисового масла, которое тоже улучшает работу мозга.
Я приложу все усилия, чтобы вспомнить все, отдать им Мишулика и вернуть бедную маленькую Свити.
II
– А где ваш брат? – спросил Информатор, поглаживая по загривку Свити.
– Ушел.
– Куда?
– Ага, я тебе скажу, а у тебя опять приступ начнется?
– Значит, на охоту. Не боитесь, что его поймают с огнестрельным оружием?
– У него пастка. Как по-вашему? Капкан. Поймает некрупного зверя – зайца, барсука или лису.
– С живым барсуком еще больше хлопот…
– С запасом снотворного и шприцами хлопот нет никаких. Брось эту крысу!
– Я люблю животных, – ответил Информатор, протягивая Свити кусочек яблока.
– На тех животных, что ты любишь, и смотреть противно. Что у тебя в банке, тараканьи личинки? Я бы пальцем раздавил эту пакость.
– Не смейте так говорить! Если вы не любите животных, зачем вам живой барсук?
– Запасы лося скоро кончатся.
– То есть… то есть вы хотите его съесть?!
– Да. Убью, почищу, зажарю, тебя, хлопец, покормлю.
– Пожалуйста… Нет…
– Цьфу!
Старший с досадой сплюнул, поняв, что у Информатора начался новый припадок.
III
– Все, – сказал Миша и положил трубку, – то есть – ничего.
– Ты обзвонил все фирмы? – округлил глаза Мак. – Все тридцать фирм, что я тебе вчера нагуглил?[46]
– Да. Все фирмы, предлагающие взять напрокат фургоны для перевозки хлеба без водителя. Ни в одной не числится автомобиль с дипломатическими номерами.
– Ты что-то напутал, ламер! – набросился Мак на Мишу.
Они сидели у Миши дома, в комнате, напоминавшей лабораторию зелеными подставками для пробирок, всевозможными ретортами, пинцетами, тиглями, стаканчиками, белыми халатами и фартуками на стене и коробками «Юного химика».
Мать Миши не обрадовалась их приходу, решив, что ее навестили три юных химика. Она даже не ставила чайник на кухне, все время прислушиваясь к гостям и ожидая взрывов. Поэтому вопль Мака прозвучал в гробовой тишине очень громко.
– Я? – возмутился Миша, нервно комкая кусочек ваты. – Я хорошо помню! Номера были дипломатическими! Почему вы мне не верите!
– Я никому не верю, – заявил Мак, – я верю только в базу данных.
– Да? – завопил Миша. – А может быть, твоя база данных неверна!
Он швырнул комок ваты в Мака. Тот уклонился. Маркиз вздохнул и принялся разглядывать реторту с чем-то светло-зеленым.
– Как неверна? Я всю Сеть вчера облазал! Это ты напортачил, Михаил. Даже ради своей Кати постараться не можешь!
– Не с-спорьте, – попросил Маркиз, отставляя реторту и беря в руки ступку.
Он заглянул внутрь и помешал в ступке пестиком.
– У меня отличная память, – возмутился Миша, – а Катя не моя.
Маркиз понюхал содержимое ступки и, поморщившись, отставил на край стола.
– У тебя паршивая память, – отмахнулся Мак, – в весенних школьных «Что? Где? Когда?» мы из-за тебя проиграли. Ты продул восьмиклассникам! А говорил, знаешь все о теории Большого взрыва. Кстати, раз Катя не твоя, то я могу пригласить ее в кафе, когда мы ее отыщем.
– Я сейчас тебе покажу Большой взрыв! При чем тут Катя?! – завопил Миша и опять швырнул в Мака кусок ваты, – там и помнить нечего! Обычные дипломатические номера! Красные буквы на белом фоне!
В ярости он кинул в Мака новый комок ваты. Снова промахнувшись, он попал в ступку. Та упала. Раздался грохот. Маркиз еле успел отскочить.
– Так и знала! – закричала мать, появившись в дверях. – Они не могут без взрывов!
Миша вскочил, сдернул со стены плотный фартук и принялся молча гасить огонь.
– Что эт-то было? – испугался Маркиз.
– Ацетон, – буркнул Миша, направляясь к окну.
– Ух. Хорошо, что я ж-жив остался.
– Все, Михаил! – возмутилась мать. – Я сейчас отменю заказ новых реактивов!
– Мам, ацетон совершенно безопасен! Если бы мы не начали ругаться…
– А зачем вы ругались? Спокойно проблемы обсудить не можете? Обязательно спорить?
– Спорить обязательно, – сказал Мак, – потому что в споре рождается истина. Дипломатические номера, Михаил, – это белые буквы на красном фоне. А красные на белом – это белорусские. Так что, Маркиз, коли жив остался, обзвони-ка еще раз все тридцать фирм, что я вчера нагуглил. Спроси, есть ли у них клиенты-белорусы.
– Почему ты думаешь, что на грузовике с белорусскими номерами будут разъезжать белорусы? – пробурчал Миша.
– Я думаю, что номера поддельные, – снисходительно произнес Мак, – конечно, белорусские номера могут и папуасы прикрепить, но никто не мешает проверить эту зацепку.