– Ой, это же… Вы… Ой, вы же – Нино Мтварадзе?! Правда?!
– Она самая, – кивнула довольная бабушка Нино. – Надо же, еще кто-то помнит!
– Ой, конечно, помню! – Тереза даже запрыгала от восторга. – Я вас очень люблю! Мы ходили на ваш спектакль «Леди в голубом»! Я так плакала в конце, когда вы принимали яд! Ой, как я рада с вами познакомиться! Я всем-всем нашим в студии завтра буду хвастаться! А вы мне дадите автограф? А у вас еще будет антреприза в этом сезоне?!
Через десять минут в зале вовсю текла беседа о прекрасном. Беседовали Нино Вахтанговна, Тереза и Натэла. Парни и Полундра внимали им с видом ишаков, случайно забредших в Академию наук.
– …И когда Чхартишвили вздумал ставить еврипидовскую «Медею», никто не верил в его успех! – воодушевленно вещала бабушка Нино. – Я сама ему говорила: «Арчил, дорогой, ты не за то берешься! И я у тебя играть не буду! Особенно в этом костюме с обручами по всему фасаду! Медея – дочь колхидского царя, она не может быть похожа на зажаренную гусеницу!» Тем не менее я сыграла! В обычном черном платье – потому что всегда умела настоять на своем! И успех был такой, какого театр Марджанишвили не видел со времен… Белла, девочка моя, что это такое?!
– Вот, Тереза, твой Барон Самди. – Белка с облегчением поставила тяжелый рюкзак на пол у ног гостьи. – Абсолютно целый!
Мулатка резко выпрямилась, чуть не уронив книгу на пол. Ее смуглое лицо стало совсем серым. На Барона Самди, который, казалось, издевательски подмигивал ей снизу, она посмотрела с ужасом. Хрипло, тихо сказала:
– Это не мой… Он – мамин. Он… он умеет приводить мертвых!
– Вах, какие глупости… – пробормотала Натэла. И, решительно сев рядом с Терезой, обняла ее. – Вот что, ты расскажи нам все, а мы тебе поможем. Соня, Пашка, где вы там? Расскажите ей, где вы были вчера! Расскажите про Нину и Дэна! Тереза, это наша Соня, познакомьтесь! Ты представить себе не можешь, что они с Пашкой вчера узнали!
– Про Нину?.. – растерянно спросила Тереза, отводя руки от лица. – Вы виделись с Садовской? Но при чем тут она? И Дэн? И зачем?..
– Ты только не волнуйся, – попросила Соня, усаживаясь напротив нее и незаметно отодвигая подальше Барона Самди. – И слушай.
Когда Соня закончила свой рассказ, чай в кружках уже остыл, и Натэла отправилась на кухню заново греть чайник. Бабушка Нино сердито дымила сигаретой у форточки. Генерал Полторецкий сидел нахмурившись. Бледная Тереза сжала голову руками.
– Господи… – только и могла пробормотать она. – Господи…
– Кажется, она мне поверила, эта Нина, – жестко подытожила Соня. – Думаю, она больше не решится тебе вредить. Перья в твоем шарфе и вчерашняя рейка с потолка – это ее работа.
– Но… зачем вы все это делали? Почему вы мне помогаете? – недоверчиво посмотрела на нее Тереза. Соня не сразу нашлась с ответом, зато Юлька вскочила с кресла.
– Потому что мы первыми приходим туда, где нужна помощь! – отчеканила она любимую фразу своего любимого Тайгера. И тут же ворчливо добавила: – И Андрюха нам вообще-то друг, так что…
Закончить она не успела: Батон пнул ее под столом ногой. Завопив, Юлька треснула его по затылку, Атаманов заорал на обоих, задребезжали чашки, испуганно запищала Белка. Начинающуюся потасовку прервал голос Сони:
– Дети! Ведите себя прилично хотя бы в гостях! Извините, Нино Вахтанговна… Тереза, ты сказала, что Барон Самди принадлежал твоей маме, это так?
– Да… Я так думаю… Я… не знаю… – прошептала Тереза. В ее глазах снова появились слезы. Было очевидно, что она готова разрыдаться, и Соня поспешно спросила:
– Откуда ты знаешь, что он приводит мертвых?
– Это все знают…
– Ты видела это своими глазами?
– Да… да. Я видела! Роза показала мне! Она… умеет это делать, правда, правда! – Тереза, наконец, разрыдалась. – Я… ее боюсь. И… и даже папе не могу ничего рассказать! Я… я уже просто схожу с ума!
И тут от окна величественно отошла Нино Вахтанговна. Она села в кресло прямо напротив рыдающей Терезы и мягко взяла ее за обе руки.
– Рассказывай, девочка моя. Обещаю, что все останется между нами. Слово Нино Мтварадзе!
Мать Терезы звали Марией Мендоса. Пятнадцать лет назад молодая бразильянка из города Байи приехала в Россию учиться на врача. Мария была общительна и любознательна, ей было интересно в незнакомом северном городе все. Она старательно учила русский язык, бегала с друзьями в театры и консерваторию, на выставки и лекции, ездила на экскурсии.
Однажды, когда юная бразильянка, оцепенев от восторга, стояла в Третьяковской галерее перед картиной Врубеля, к ней подошел молодой человек с акварельной папкой под мышкой. Смущаясь, он попросил красавицу негритянку несколько минут попозировать ему для портрета. Возможно, Мария отказалась бы, но юноша обратился к ней на ее родном языке и объяснил, что учится в лингвистическом институте на факультете бразильской литературы. Это решило дело, и через несколько минут молодые люди уже вовсю болтали, а Вадим набрасывал карандашом портрет Марии. Из Третьяковки они ушли вместе. Через три месяца Мария переехала в квартиру Вадима Аскольского. Через год у них родилась дочь Тереза.
Молодая семья жила в небольшой квартире, в тихом переулке возле Третьяковки. Мария училась в институте, Вадим оканчивал аспирантуру, подрабатывая переводами с английского и португальского, а заодно продавая картины и скульптуры. Он всерьез интересовался искусством черного населения Бразилии, и жена охотно рассказывала ему о богах ориша, капоэйре и макумбе. Вадим Аскольский не оканчивал художественного училища, был самоучкой, но среди знатоков его работы были широко известны и хорошо продавались. Особенно популярным был его цикл «Боги кандомбле», для которого позировали Мария и ее друзья из института. А на знаменитую деревянную статуэтку «Барон Самди беседует со своей женой» знатоки приходили посмотреть, как в музей. Вадиму обещали за скульптурную группу огромные деньги, но он неизменно отказывался.
– Это была самая любимая вещь мамы! – рассказывала Тереза. – Барон Самди и Мама Бриджит сидели на поваленном дереве, пили ром и разговаривали. И все, кто их видел, говорили, что это настоящий шедевр! Папа всегда шутил, что, когда придет черный день, он ее, может быть, и продаст, но не раньше.
Но черный день все-таки пришел. Маленькой Терезе было три года, когда из Бразилии пришла отчаянная телеграмма: родители Марии попали в автокатастрофу и погибли. Мария срочно собралась домой. Именно тогда Вадим Аскольский по просьбе жены разделил свою знаменитую скульптурную группу на две части.
«Я возьму Барона с собой! – пояснила заплаканная Мария. – Он захочет вернуться к своей жене и поможет мне вернуться тоже. Я люблю тебя и Терезу. Скоро я снова буду здесь».
Вадим не смог проводить Марию в аэропорт: у маленькой дочки, напуганной разлукой с матерью, подскочила температура. В Шереметьево с Марией поехала ее лучшая подруга Роза Сентейрос.
В Москву мать Терезы больше не вернулась. Через два месяца из Бразилии пришло письмо от ее брата. Мария погибла, оказавшись в рейсовом автобусе Байя – Сан-Паулу, сорвавшемся с моста в реку. Не выжил ни один пассажир. Так Вадим Аскольский остался один с трехлетней дочерью на руках.
– Папа говорил, что без Розы он бы тогда просто пропал! – горячо рассказывала Тереза. – Ему надо было работать, оканчивать аспирантуру, растить меня… Я была совсем маленькая, плакала без мамы, все время болела, в детский сад ходить не хотела! Это Роза посоветовала тогда продать квартиру в центре и купить другую, поменьше. Чтобы были деньги на первое время. Роза тогда поселилась у нас, возилась со мной, папу утешала, готовила, стирала, все делала… Она на самом деле очень хорошая! И она осталась в России. Выучилась на фармацевта, но работы не нашла. Начала преподавать португальский… ну и… оказывать другие услуги.
– Роза – колдунья? – в упор спросила Полундра. Тереза, помявшись, кивнула.
– Она вообще-то не любит об этом говорить. Но… да, она умеет. К ней приходят люди, которым надо погадать или помочь… или вылечиться от чего-то… Тем более что за уроки португальского платят мало, а снимать квартиру – дорого. Она до сих пор живет не здесь, а в Апрелевке, там квартиры дешевле.
– У Розы есть семья, дети? – спросила Нино Вахтанговна.
Тереза улыбнулась:
– Нет. Она не захотела выйти замуж. Она говорит, что ее семья – это мой папа и я. У меня ближе ее никого нет.
Годы шли. Тереза росла, училась. Отец настоял на том, чтобы она изучала иностранные языки. Роза устроила девочку на курсы капоэйры, а позже отвела ее и в театральную студию при Бразильском культурном центре. У Терезы обнаружились недурные актерские способности. Вадим Аскольский работал, продавал картины и скульптуры. Жениться во второй раз он не захотел, объяснив подрастающей дочери, что ни одну женщину не любил так, как ее маму. Портрет Марии – большой, написанный маслом, – все эти годы висел на стене в спальне Терезы. Черная Мама Бриджит, оставшаяся без супруга, безмолвно грустила на письменном столе. Роза Сентейрос занималась воспитанием Терезы, проверяла ее уроки, помогала писать доклады для школы, учила готовить, гладить и шить костюмы для спектаклей, зубрила с ней роли, играла рядом с ней на сцене. Иногда Роза рассказывала Терезе о кандомбле – древней силе неба и земли, силе богов ориша, которые ссорились, мирились, обижались и любили, как люди, и поэтому всегда готовы были помочь. Тереза, уже прочитавшая о вуду все, что можно было найти в книгах и Интернете, не раз просила Розу научить ее общаться с ориша. Но тут госпожа Сентейрос была непреклонна. За все эти годы Терезе даже не удалось ни разу побывать в той комнате, где Мама Бриджит принимала клиентов.
– То есть ты всерьез веришь в это?! – переспросила пораженная Полундра.
– А ты веришь в то, что зимой снег идет? – спокойно поинтересовалась Тереза. – И что он белый?
– Это же и так все знают!
– Про магию тоже все знают. Кто хочет знать. Это… есть. Веришь ты в это или нет, как хочешь, – но это есть, – убежденно сказала Тереза. Юлька сочла за нужное промолчать.