ний факта тот опыт, что все живое умирает в силу внутренних причин, возвращается к неорганическому, то мы можем только сказать: цель всякой жизни есть смерть, и, возвращаясь к прежней идее: неживое существовало раньше живого.
Когда-то под воздействием неких сил, которые пока еще совершенно невозможно представить себе, в неодушевленной материи были пробуждены свойства живого. Возможно, это был процесс, аналогичный и послуживший образцом другому процессу, который позднее привел к возникновению сознания в определенном слое живой материи. Напряжение, возникшее в неживой дотоле материи, стремилось прийти к равновесию; таково было первое влечение – влечение вернуться к неживому. Жившая в то время субстанция могла легко умереть, ее жизненный путь, вероятно, был короток, а его направление определялось химической структурой молодой жизни. Наверное, на протяжении долгого времени живая субстанция создавалась снова и снова и так же легко умирала, пока внешние определяющие воздействия не изменились настолько, что вынудили субстанцию, перед которой по-прежнему стояла задача выживания, к еще большим отклонениям от первоначального жизненного пути и ко все более сложным окольным путям для достижения цели смерти. Эти окольные пути к смерти, надежно закрепленные консервативными влечениями, дают нам сегодня картину жизненных явлений. Если придерживаться идеи об исключительно консервативной природе влечений, то к другим предположениям о происхождении и цели жизни прийти невозможно.
В таком случае так же странно, как и эти выводы, звучит то, что можно сказать о больших группах влечений, стоящих, по нашему мнению, за жизненными проявлениями организмов. Идея о существовании влечений к самосохранению, которые мы признаем за любым живым существом, удивительным образом противоречит предположению о том, что вся жизнь, определяемая влечениями, служит достижению смерти. С этой точки зрения теоретическое значение влечения к самосохранению, влечений к власти и к признанию существенно ограничивается; это парциальные влечения, предназначенные для обеспечения организму собственного пути к смерти и недопущения других возможностей возвращения к неорганическому состоянию, кроме внутренне ему присущих. Таким образом, отпадает загадочное, ни с чем не связанное стремление организма утвердить себя наперекор всему миру. Остается признать, что организм лишь хочет умереть по-своему; также и эти защитники жизни первоначально были пособниками смерти. При этом возникает парадокс – живой организм самым энергичным образом сопротивляется воздействиям (опасностям), которые могли бы ему помочь достичь своей цели жизни кратчайшим путем (так сказать, путем короткого замыкания), но это поведение характеризует как раз чисто инстинктивное стремление в противоположность интеллектуальному.
Но задумаемся – ведь этого не может быть! Совсем в другом свете предстают сексуальные влечения, которым в учении о неврозах отведено особое место. Не все организмы подчинены внешнему принуждению, побуждавшему их развиваться все дальше и дальше. Многим вплоть до настоящего времени удавалось удерживаться на своей низкой ступени; еще и сегодня живут если не все, то все же многие существа, которые, должно быть, аналогичны предшествующим формам высших животных и растений. И точно так же не все элементарные организмы, из которых состоит сложное тело высшего живого существа, проходят весь путь развития до своей естественной смерти. Некоторые из них, например зародышевые клетки, вероятно, сохраняют первоначальную структуру живой субстанции и через какое-то время отделяются от организма, наделенные всеми унаследованными и вновь приобретенными задатками влечений. Возможно, именно эти два качества и позволяют им существовать самостоятельно. Оказавшись в благоприятных условиях, они начинают развиваться, то есть повторять весь цикл, которому они обязаны своим существованием, и это завершается тем, что опять-таки одна часть их субстанции продолжает свое развитие до конца, тогда как другая в качестве нового зародышевого остатка начинает развитие с самого начала. Таким образом, эти зародышевые клетки противодействуют умиранию живой субстанции и достигают того, что должно показаться нам потенциальным бессмертием, хотя это, возможно, означает лишь продление смертного пути. Для нас необычайно важен тот факт, что эта функция зародышевой клетки укрепляется или вообще становится возможной лишь благодаря слиянию с другой клеткой, похожей на нее, но все же отличной от нее.
Влечения, заботящиеся о судьбах этих элементарных организмов, которые живут дольше отдельного существа, стремящиеся поместить их в надежное место, пока они беззащитны перед раздражителями внешнего мира, обеспечивающие их встречу с другими зародышевыми клетками и т. д., образуют группу сексуальных влечений. Они консервативны в том же смысле, что и другие, воспроизводя прежние состояния живой субстанции, но они консервативны в большей степени, оказываясь особенно устойчивыми к внешним воздействиям и, кроме того, еще в более широком смысле, сохраняя саму жизнь на долгие времена. Они, собственно, и есть влечения к жизни; в том, что они противодействуют намерению других влечений, по своей функции ведущих к смерти, проявляется противоречие между ними и прочими влечениями, значение которого уже давно было признано в теории неврозов. Это похоже на колебательный ритм в жизни организмов; одна группа влечений стремится вперед, чтобы как можно скорее достичь конечной цели жизни, другая группа на известном этапе этого пути устремляется назад, чтобы начиная с определенного пункта проделать путь снова и тем самым увеличить его продолжительность. Но даже если сексуальность и различие полов в начале жизни наверняка не существовали, то все же остается возможным, что влечения, которые впоследствии стали обозначаться как сексуальные, действовали изначально, и их противоборство с «влечениями Я» началось именно тогда, а не в какое-то более позднее время.
Но теперь давайте впервые вернемся назад, чтобы спросить, не лишены ли основания все эти умозрительные заключения. Действительно ли не существует, если не считать сексуальных влечений, других влечений как таковых, которые стремятся восстановить прежнее состояние, и нет ли таких влечений, которые стремятся к состоянию, еще никогда не достигавшемуся? В органическом мире я не знаю ни одного надежного примера, который противоречил бы предложенной нами характеристике. Разумеется, в мире животных и растений нельзя констатировать всеобщего влечения к высшему развитию, хотя фактически такое направление развития остается неоспоримым. Но с одной стороны, это, скорее, всего лишь вопрос нашей оценки, когда одну ступень развития мы объявляем более высокой, чем другую, а с другой стороны, наука о живых существах показывает нам, что более высокое развитие в одном очень часто достигается или возмещается за счет регресса в другом. Кроме того, существует достаточно видов животных, ранние формы которых позволяют нам говорить, что их развитие скорее приняло регрессивный характер. Более высокое, равно как и регрессивное, развитие может быть результатом влияния внешних сил, вынуждающих к приспособлению, и роль влечений в обоих случаях, возможно, ограничивается тем, что они закрепляют вынужденное изменение в качестве внутреннего источника удовольствия[392].
Наверное, многим из нас трудно будет отказаться от веры в то, что в самом человеке живет влечение к совершенствованию, которое привело его на современную высоту духовных достижений и этической сублимации и от которого можно ждать, что оно обеспечит его развитие до сверхчеловека. Но я лично не верю в существование такого внутреннего влечения и не вижу способа сохранить эту приятную иллюзию. Мне кажется, что все прежнее развитие человека объясняется так же, как и развитие животных, а наблюдаемое у небольшой части людей неустанное стремление к дальнейшему совершенствованию легко можно объяснить последствием вытеснения влечений, на котором и зиждется все самое ценное в человеческой культуре. Вытесненное влечение никогда не перестает стремиться к своему полному удовлетворению, которое состоит в повторении первого переживания удовлетворения; замещающих образований, реактивных образований и сублимаций недостаточно, чтобы устранить его сдерживающее напряжение, а вследствие расхождения между полученным и требуемым удовольствием при удовлетворении возникает побуждающий момент, который не позволяет останавливаться ни на одной из создавшихся ситуаций, а, по словам поэта, «вперед влечет неудержимо»[393]. Путь назад к полному удовлетворению, как правило, прегражден сопротивлениями, сохраняющими вытеснение, и, таким образом, не остается ничего иного, как продвигаться в другом, пока еще свободном направлении развития, правда, без перспективы завершить процесс и достичь цели. Процессы при образовании невротической фобии, которая, по существу, есть не что иное, как попытка к бегству от удовлетворения влечения, служат нам образцом возникновения этого мнимого «влечения к совершенствованию», которое мы, однако, не можем приписать всем человеческим индивидам. Хотя динамические условия для него существуют повсюду, экономические условия способствуют возникновению этого феномена, по-видимому, лишь в редких случаях.
Однако следует в нескольких словах указать на вероятность того, что стремление эроса объединять органическое во все большие единицы заменяет не признаваемое нами «влечение к совершенствованию». Вкупе с воздействиями вытеснения оно могло бы объяснить феномены, приписываемые последнему.
VI
Наш предыдущий вывод, устанавливающий полную противоположность между «влечениями Я» и сексуальными влечениями, сводя первые к смерти, а последние – к продолжению жизни, несомненно, во многих отношениях не удовлетворит нас самих. Добавим к этому, что о консервативном или, точнее, регрессивном характере влечений, соответствующем навязчивому повторению, мы могли говорить, собственно, только в случае первых влечений. Ибо, согласно нашему предположению, влечения Я восходят к оживлению неживой материи и стремятся восстановить состояние неживого. Сексуальные влечения ведут себя совершенно иначе – очевидно, что они воспроизводят примитивные состояния живого существа, но цель, к которой они стремятся всеми возможными средствами, состоит в слиянии двух определенным образом дифференцированных зародышевых клеток. Если этого соединения не происходит, зародышевая клетка умирает подобно всем остальным элементам многоклеточного организма. Только при этом условии половая функция может продлевать жизнь и придавать ей видимость бессмертия. Какое же важное событие в ходе развития живой субстанции повторяется благодаря половому размножению или его предтече – копуляции двух индивидов среди одноклеточных? На это мы ничего ответить не можем и поэтому восприняли бы с облегчением, если бы все наши мыслительные построения оказались ошибочными. Тогда противопоставление влечений Я (к смерти) и сексуальных влечений (к жизни) отпало бы само собой, те