Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть лет я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша».
Братья во Христе
Проповедники Кирилл и Мефодий, причисленные к лику святых, на иконах часто изображены вместе, да и в литературе редко упоминаются порознь. Они были братьями по крови, но далеко не всегда братьев связывают такие близкие отношения, какие были у Кирилла и Мефодия. Они вместе создавали славянскую азбуку, вместе проповедовали и вместе разделяли тяготы монастырской жизни. Старшим из братьев был Мефодий, причем превосходил он Кирилла по возрасту на целых двенадцать лет. Мефодий достиг больших высот на духовном поприще, он раньше брата оставил мир и ушел в монахи. Кирилл был более одаренным в науках, знал много языков и первым принялся за составление алфавита для славян, который позже в его честь был назван кириллицей.
Их совместной миссией было распространение православия, проповедь велась на славянском языке. Но у языка в то время не было письменности, а значит, не было возможности сохранить знания. Кирилл и Мефодий не только разработали славянский алфавит, но и перевели на старославянский язык Священное Писание.
Ян Матейко. Святые Кирилл и Мефодий, 1885
Противоположности притягиваются
Толстой был глубоко верующим человеком, Чехов слыл агностиком и нередко высказывал атеистические взгляды. Толстой писал крупную эпическую прозу, Чехов – короткие рассказы. Толстой призывал к опрощению и отказу от благ цивилизации, Чехов был сторонником прогресса. Два величайших русских писателя не совпадали во многом, но тем не менее их связывала крепкая дружба. Возможно, именно благодаря этой разности они могли восхищаться талантом и душевными качествами друг друга, ведь человек особенно ценит те достоинства, которых нет у него самого.
«Так эти два замечательных человека различны во многом, а между тем я никогда не видел, чтобы Лев Николаевич относился еще к кому-нибудь с такой нежной приязнью, как к Чехову. <…>
– Новый рассказ Чехова! Хотите слушать? – как бы анонсировал Лев Николаевич.
Все изъявили согласие.
С первых же строк чтения Л. Н. начал произносить отрывочные междометия одобрительного свойства. А затем не выдержал и во время чтения обратился ко мне с оттенком укоризны:
– Как же это вы сказали: „ничего себе“? Это перл, настоящий перл искусства, а не „ничего себе“.
Нет друга, так ищи, а нашел, так береги.
И после чтения Л. Н. с одушевлением заговорил о „Душечке“ и цитировал на память целые фразы. <…>
Через некоторое время к Толстым пришли свежие гости. Л. Н. поздоровался и спросил:
– Читали новый рассказ Чехова – „Душечку“? Нет? Хотите послушать?
И Л. Н. опять начал читать „Душечку“.
Более всего пленялся Л. Н. Толстой в последнее время чеховской формой, которая в первое время его озадачивала, и Л. Н. никак не мог свыкнуться с ней, не мог понять ее механизма. Но затем уяснил себе ее секрет и восхищался».
«О Толстом он говорил всегда с какой-то особенной, едва уловимой, нежной и смущенной улыбочкой в глазах, говорил, понижая голос, как о чем-то призрачном, таинственном, что требует слов осторожных, мягких.
Неоднократно жаловался, что около Толстого нет Эккермана, человека, который бы тщательно записывал острые, неожиданные и, часто, противоречивые мысли старого мудреца».
Лучший друг – тот, кто поможет нам проявить лучшее, что заключено в нашей душе.
Дружба, как истина, может родиться в споре
Едва встретившись, они тотчас же начинали горячо спорить по самым разным вопросам, от устройства семьи до предназначения русской интеллигенции. А после расставания каждый из них продолжал этот спор мысленно. Их дружба была непрерывным диалогом, непрекращающимся спором, интересным и важным для обоих собеседников. Этот спор помогал каждому из них лучше понять себя и вдохновлял на новые творческие свершения. Когда Леонид Андреев скончался, Горький сказал: «Как это ни странно, это был мой единственный друг. Единственный».
Никакая дружба невозможна без взаимного уважения.
«Спорили мы все чаще, все напряженнее. Наиболее острым пунктом наших разногласий было отношение к мысли.
Я чувствую себя живущим в атмосфере мысли и, видя, как много создано ею великого и величественного, – верю, что ее бессилие – временно. <…>
Леонид воспринимал мысль как „злую шутку дьявола над человеком“; она казалась ему лживой и враждебной. Увлекая человека к пропастям необъяснимых тайн, она обманывает его, оставляя в мучительном и бессильном одиночестве пред тайнами, а сама – гаснет.
Столь же непримиримо расходились мы во взгляде на человека, источник мысли, горнило ее. Для меня человек всегда победитель, даже и смертельно раненный, умирающий. Прекрасно его стремление к самопознанию и познанию природы, и, хотя жизнь его мучительна, – он все более расширяет пределы ее, создавая мыслью своей мудрую науку, чудесное искусство. Я чувствовал, что искренно и действительно люблю человека – и того, который сейчас живет и действует рядом со мною, и того, умного, доброго, сильного, который явится когда-то в будущем. Андрееву человек представлялся духовно нищим; сплетенный из непримиримых противоречий инстинкта и интеллекта, он навсегда лишен возможности достичь какой-либо внутренней гармонии. Все дела его – „суета сует“, тлен и самообман. А главное, он – раб смерти и всю жизнь ходит на цепи ее».
Женщина не разрушит истинной мужской дружбы
Говорят, что мужская дружба длится ровно до того времени, как появляется женщина. Может, иногда случается именно так. Но немало и других примеров, когда дружба между мужчинами проходит это непростое испытание. По вековому кодексу чести, никакая женщина не может стать между настоящими друзьями, ведь взаимные обязательства важнее, чем самые жаркие чувства. Подобную ситуацию описал Александр Куприн в рассказе «Картина».
«Он у нее сколько раз руки и сердца на коленях просил, но она ему все одно отвечает: „Что же я, говорит, сделаю, если я вас не люблю?“ – „Ну, не любите, – говорит князь, – может, потом слюбится, а без вас я несчастный человек“. А она ему на это отвечает: „Мне очень вас жаль, но вашей беде я помочь не могу“. – „Да вы, может быть, кого-нибудь уже любите?“ – „Может быть, и люблю“. И сама смеется. Затосковал князь. Лежит у себя дома на диване лицом к стене, хмурый, молчит, от еды его даже отбило. В доме все на цыпочках ходят… В одну из таких минут как-то приезжает Розанов, тоже лица на нем нет. Вошел в князев кабинет, поздоровался и молчит. И оба молчат. Наконец художник с духом собрался и говорит:
– Послушай, Андрей Львович, мне больно, что я тебе сейчас дружеской рукой удар нанесу.
Князь, лежа лицом к стенке, отзывается:
– Пожалуйста, без прелюдий, говори прямо.
Тогда художник прямо и объяснился:
– Теперь мне Марья Гавриловна вроде как жена.
Рассказал художник всю эту историю, а князь лежит, не шевелится и ни слова в ответ. Розанов посидел, поглядел, да и вышел тихонько из кабинета.
Однако через неделю переломил себя князь Андрей, хотя ему это многого стоило, потому что он даже сединой пошел. Приехал он к Розанову и объявил ему:
– Я вижу, насильно мил не будешь, а только я из-за бабы не хочу единственного друга терять.
Розанов его обнял и заплакал. А Марья Гавриловна ему руку протянула (она тут же была) и говорит:
– Я вас очень уважаю, Андрей Львович, и тоже хочу быть вашим другом».
Сердцами сходствуем; он – точно я другой: я горе с ним делю, он – радости со мной.
Друг мне тот, кому все могу говорить.
Я только исключил бы слово «обязанности» из чувства дружбы… Плохо, когда друг проводит в путь, встретит или выручит из беды по обязанности, а не по влечению.
В жизни есть только одно несомненное счастье – жить для другого.
Больше той любви не бывает, как друг за друга умирает.
Служба и дружба – две параллельные линии: не сходятся.
Дружба возможна с природой, с океаном, с горой, с лесом, с полем, с рекой…
Я более всего опасаюсь, чтобы ты худым товариществом не повредился. Худой наверно тот товарищ, который назирает жены и пиры… Блюди себя от таковых…
Друг помогает достичь новых высот
Выдающийся химик Дмитрий Менделеев очень интересовался живописью. У него было немало знакомых среди художников, но наиболее близкие отношения связывали его с Архипом Куинджи. Они оба считали, что живопись и естествознание имеют единые корни и общую цель: познание природы и самой жизни. Менделеев восхищался талантом художника,