Идя вдоль этой трассы, можно было довольно скоро попасть на просторный речной берег. Сразу у дороги поднималось из сугробов какое-то несуразное строение с полинялой вывеской «У Фани». Должно быть, когда-то здесь было небольшое кафе, а потом его то ли закрыли на зиму, то ли вовсе забросили. На берегу, почти напротив бывшего кафе, виднелся огромный старый-престарый дебаркадер[2] – облезлый, давно потерявший первоначальный цвет. Чуть поодаль торчали прямо из снега почерневшие перила. Наверное, там был погребен в сугробах небольшой причал для лодок. Вообще весь берег был сплошь покрыт снегом, однако рыбаки протоптали к воде множество причудливо сплетающихся тропинок.
Валюшка уже знала, что Городишко исстари жил браконьерством, особенно летом. Судя по рассказам Сан Саныча, как потеплеет, много народу из Нижнего наезжает, да так все лето и проводит у реки, а дома, которые сейчас кажутся необитаемыми, оживают. Но и зимой речной лед был испещрен пятнами прорубей. В ясные дни около них несходно сидели люди в тулупах и валенках, то и дело странно взмахивая правой рукой, а порою и высоко вздергивая ее – с болтающейся на крючке щукой.
Валюшка однажды подошла и полюбопытствовала, что же это они делают и почему машут руками. Оказывается, у каждого рыбака было короткое удилище, а леска у него, как объяснил Валюшке один словоохотливый рыбак, очень длинная: такая, что блесна в виде маленькой серебристой рыбки ложится на дно. Чтобы рыбка поблескивала и казалась щуке живой, чтобы щука захотела на нее броситься и, значит, попасться на крючок, блесну надо постоянно вздергивать, шевелить. Вот рыбаки и помахивают рукой, отчего сама удочка называется «махалка».
Этот словоохотливый рыбак даже показал Валюшке полосу чистого, свободного от снега льда (такие полосы причудливо вились между сугробами, и было невозможно понять, почему где-то снег громоздится сугробами, а где-то даже не задерживается на льду), и она, встав на колени и низко-низко нагнувшись, разглядела под толщей темной воды, между колышущимися на дне растениями, серебряный промельк рыбки-блесны.
А когда Валюшка выпрямилась, рыбак уставился на нее так ошарашенно, словно только что ее увидел, и воскликнул:
– А я-то думаю, что ж в тебе такого странного?.. Ты чего так легко одета?! Неужели не холодно?!
Ну да, он сидел около своей проруби в тулупе, ушанке и валенках, а Валюшка стояла перед ним с непокрытой головой, в кроссовках, джинсах и ветровке. Все это купила ей Марина Николаевна. Она и новую теплую зимнюю куртку купила (очень красивую, не то что невзрачная детдомовская, которая у Валюшки раньше была!), только в ней было очень жарко…
Вообще чуть ли не все, кто видел Валюшку на улицах, начинали расспрашивать, не холодно ли ей, не сошла ли она с ума и не желает ли отморозить руки, ноги, уши и прочие части тела.
Еще спасибо, что не спрашивали, почему у нее на морозе не вырывается парок изо рта, как у всех нормальных людей!
Ну что ответишь людям? Не станешь ведь каждому рассказывать свою историю и сообщать, что ты, прямо скажем, не вполне нормальная! Поэтому Валюшка предпочитала гулять в туман. Ведь в это время улицы Городишка почти вымирали, а уж берег и вовсе пустовал. И на льду никто не сидел, и к Валюшке никто с дурацкими вопросами не приставал. Такое ощущение, что тумана в Городишке боялись – хотя как можно бояться едва заметной белесой дымки, которая и видеть-то ничего не мешала?
И вот однажды в такой приятный туманный денек Валюшка собралась спокойно прогуляться.
Лёнечка, встретившийся ей в коридоре со своим словарем-неразлучником, поглядел вприщур и пробормотал кислым голосом:
– Под стреху сорока лезет – к вьюге.
Валюшка насторожилась было – неужели погода испортится? – однако Лёнечка, по своему обыкновению, тут же брякнул несусветное:
– В метель черти кружатся в снежных вихрях вместе с ведьмами и колдунами.
Валюшка только плечами пожала и пошла своей дорогой.
Лёнечка крикнул вслед:
– Видеть во сне прорубь есть знак великой опасности! – но Валюшка даже не оглянулась.
Надоело, честно! Слова просто так не скажет – все несет какую-то пургу!
Валюшка долго бродила по берегу. Было очень интересно петлять по причудливым тропинкам, оказываясь совсем не там, куда направлялась сначала.
Внезапно она заметила какое-то движение на льду. Пригляделась – и увидела вдали две приближающиеся к ней темные фигуры.
В первую минуту она удивилась: неужели кто-то из жителей Городишка все же вышел в туман на лед? – однако через некоторое время разглядела, что это двое мальчишек. Причем совсем маленьких. И они шли одни, без взрослых.
Валюшку даже в жар бросило. Там ведь проруби кругом! А вдруг поскользнется кто-то и провалится?!
– Эй, вы! – крикнула она, помахав им. – Осторожно! Под ноги смотрите!
Дети замерли. Похоже, они только сейчас осознали опасность.
– Вот кто их, интересно, таких маленьких, отпустил одних? – проворчала Валюшка. – Может, они тоже детдомовские, как я?
Впрочем, в Городишке детдома не было. Значит, просто родители у них такие безалаберные, что за детьми не смотрят.
Но малышню придется выручать. Вон как напугались, бедолаги: встали и стоят, будто с места сдвинуться не решаются.
Валюшка побежала по тропинке, ведущей на лед, и невесть откуда взявшийся ветер ретиво подгонял ее.
Что-то чернело сбоку. Валюшка глянула туда – и чуть не упала. В оледенелом сугробе лежала мертвая черная собака с оскаленной пастью. Лежала она здесь, наверное, уже давно – ее почти занесло снегом.
Валюшка передернулась, отвернулась и хотела было обойти этот сугроб, как вдруг увидела, что дети сорвались с места и помчались к ней, держась за руки и совершенно не глядя, куда бегут.
– Стойте! – крикнула она. – Я вас проведу! Стойте!
Но было поздно! Один из мальчиков поскользнулся на краю проруби и сорвался в нее, утащив за собой второго.
Черная вода в белом ледяном круге всплеснулась – и улеглась…
– Нет! – закричала Валюшка и кинулась вперед не разбирая дороги.
Она даже не замечала, что плачет, пока не обнаружила, что все плывет перед глазами. Остановилась, смахнула слезы, огляделась.
Там и сям темнело несколько прорубей. Но в которую из них провалились дети?..
– Что же делать? Что же делать? – бормотала Валюшка, растерянно озираясь.
Она металась между прорубями, всматривалась то в одну, то в другую, но никто не пытался из них выбраться и вода в каждой была спокойна и подернута тонким ледком. Он успевал затянуть пробури за ночь. Когда рыбаки приходили, они первым делом кололи ледок пешней и вычерпывали его специальным черпаком.
Проруби подернуты ледком?.. Но если бы в прорубь кто-нибудь провалился, ледок треснул бы, вдруг осознала Валюшка.
Значит, никто не провалился!
Неужели дети померещились ей? Да, наверное, померещились.
Туман… вот почему здесь боятся тумана. В тумане невесть что мерещится!
Внезапно Валюшка заметила, что оказалась на чистой полосе льда, не покрытой снегом. Стоя на такой же полосе, она недавно разглядывала рыбку-блесну.
Вот и теперь что-то смутно белело внизу. Блесна у кого-то сорвалась? Нет, белое пятно медленно поднималось вверх…
Что это? Лицо?! На нее из-подо льда смотрело чье-то лицо!
Валюшку вдруг перестали держать ноги, и она плюхнулось на колени. Лицо приблизилось, теперь она видела его совершенно ясно.
Это было лицо ребенка – мальчика лет пяти. Его глаза были вытаращены, рот широко открыт, светлые волосы стояли дыбом и медленно шевелились, словно подводные растения.
Он был мертв, этот малыш… и своими мертвыми ручонками он сжимал руки другого мальчика, у которого тоже были вытаращенные глаза и широко открытый рот. И волосы у него точно так же шевелились.
Подводное течение медленно поворачивало тела, и теперь Валюшка увидела, что малыши одеты в одинаковые черные шубки… а через миг она разглядела, что один обут в валенки, а второй остался лишь в толстых шерстяных носках.
И Валюшке почудилось, что она снова стоит под осклизлыми древесными корнями, обвивающими трупы людей и животных… что она снова в Хельхейме! Ведь именно там она видела этих несчастных детей!
Валюшка вскочила и понеслась к берегу. Снежный вихрь несся навстречу, завиваясь белыми кольцами, но прямо на ее пути рассеялся по сугробам.
Внезапно послышался какой-то странный треск. Похоже было, что где-то рядом рвется ткань – но какая ткань могла рваться на заснеженном берегу?!
Валюшка повернула голову и увидела… увидела, что мертвая собака, которую она видела в сугробе, пытается встать. Однако шкура ее примерзла к снегу и при резких движениях собаки отрывалась кусками. Поэтому и слышался треск.
Пес наконец поднялся и стоял теперь на подгибающихся лапах, качаясь под порывами ветра. Бока его в тех местах, где шкура осталась примерзшей к снегу, зияли тускло-красными пятнами.
Поднял голову. Из оскаленной, застывшей пасти вырвалось хриплое рычание.
А потом пес двинулся к Валюшке.
Она отпрянула – и чуть не рухнула в сугроб. Неведомо как удержалась на ногах, снова выбралась на тропинку.
Собака приближалась рваными, неуклюжими, какими-то замороженными скачками.
Валюшка побежала от нее к реке, но собака не отставала. Глядела тусклыми, мертвыми глазами, исторгала из оледенелой разинутой пасти натужный хриплый рык и бежала все проворней, все быстрей, неудержимо приближаясь к Валюшке.
И вдруг до нее дошло, что пес загнал ее на лед и теперь гонит к прорубям!
Она остановилась, обернулась, пытаясь понять, как вернуться на берег, как обойти это чудище, – и тут кто-то закричал невдалеке:
– Стой где стоишь!
Человеческий голос.
Знакомый голос…
Голос Сан Саныча!
Валюшка застыла, опасаясь даже случайно взглянуть вниз, на чистый лед, чтобы снова не увидеть под ним призраков Хельхейма, явившихся за ней, явившихся, чтобы забрать ее, – теперь она понимала это!