им чередом. И это было в чем-то неплохо – создавалась иллюзия постоянства, которой так не хватало.
Ну и, конечно, на горизонте маячили новогодние праздники. В Четвертой пензенской школе Новый год всегда отмечали с размахом: в зале ставили огромную елку, ученики младших классов украшали все от пола до потолка бумажными снежинками и гирляндами, выпускалась красочная стенгазета, проводился новогодний праздник с конкурсами и призами, а для старшеклассников Дмитрий Николаевич Инюшкин – учитель русского языка и литературы – устраивал дискотеку. Разумеется, ее все ждали с нетерпением, ведь на дискотеке можно было общаться и танцевать с теми, к кому в обычных условиях подойти не хватало смелости. Да и вообще там могло произойти все что угодно.
А что именно – это уже было делом фантазии. Тем более что Дмитрию Николаевичу всегда удавалось на дискаче создать такую классную атмосферу, что удовольствия не получали только самые деревянные зануды.
Кроме всего прочего, в этом году каждый класс готовил свою программу, и из этих выступлений выходило настоящее соревнование. Все, кто хоть отдаленно имел отношение к самодеятельности, добровольно-принудительно вовлекались в процесс и «трудились на общее благо».
Само собой, Романа уговаривать не пришлось – он не мог упустить лишнюю возможность спеть перед публикой.
«Черт, а все ведь складывается удачно, – внезапно для себя самого подумал Волкогонов, еще глубже зарываясь лицом в шарф. – Жизнь прекрасна!»
Улыбаясь и напевая мелодию зажигательной песни, которую они вчера с одноклассниками репетировали, он уверенно распахнул дверь школы. Выпускной год обещал быть прикольным и запоминающимся на всю жизнь!
Глава вторая
Ужасен холод вечеров,
Их ветер, бьющийся в тревоге,
Несуществующих шагов
Тревожный шорох на дороге.
Холодная черта зари –
Как память близкого недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого круга [23].
Учитель литературы Дмитрий Николаевич Инюшкин подул на озябшие ладони и продолжил:
– На Россию 1902 года накатывали холода – холода предстоящего ужаса революций и войн, в которых пал и воин поэтического фронта Александр Блок. О нем мы сегодня и поговорим… Что, Саша?
– Дмитрниколаич, – спросил Долгов, подтягивая варежки, – а нынешние холода – это не предстоящий ужас революций и войн?
Учитель часто заморгал:
– Я не пророк и даже не поэт, так что не знаю. Будем на-деяться, что нет.
– А то мне бабушка говорила, что это, по древним пророчествам, приближается конец времен!
Инюшкин улыбнулся не особо радостной улыбкой:
– Александр, насчет пророчеств сказано одно – конец света придет, как тать в ночи, то есть неожиданно. Так что это просто природный катаклизм…
– А то, что волки стали выть в зоопарке как бешеные, – это тоже катаклизм? – не сдавался Долгов. – Даже отсюда слышно.
– Ну, животные чутко реагируют на такие перепады температур. Но это вы у Личуна на биологии лучше расспросите, у нас тут литература. И мы переходим к стихам… Александр, пожалуйста, к доске!
Три урока до большой перемены тянулись катастрофически долго. Из-за холода казалось, что само время остановилось и превратилось в ледяную статую, окаменев где-то в углу класса. Из-за снежных туч, постоянно закрывавших солнце и сыпавших белое крошево на землю, в классах стоял неуютный полумрак. И хотя лампы на потолках горели весь день, это не слишком помогало.
За окном постоянно мело, а когда ветер попадал в водосточные трубы, раздавалось утробное завывание, похожее на крик какого-то неведомого зверя. Этот вой заставлял ежиться всех, даже учителей. Звук был одновременно нереальный и осязаемый, и казалось, от него начинали слегка потрескивать стены школы, перекрытия и мебель. Казалось, что весь мир промерз настолько, что начинал трескаться и рассыпаться.
Чтобы избавиться от неприятных ассоциаций, Роман рисовал в тетрадках карикатуры на учителей, подсовывал свои творения Масляеву, и они оба начинали давиться смехом, делая вид, что усиленно дуют на окоченевшие ладони.
Из-за аномального холода и невозможности нормально прогревать помещения руководство школы разрешило ученикам не снимать верхнюю одежду. Поэтому большинство ребят сидели на уроках в шубах, куртках и пальто. От этого классы больше походили на вокзальные залы ожидания, чем на помещения, где люди чему-то учатся. И настроение в классах царило соответствующее – нетерпеливое и напряженное. Всем хотелось, чтобы урок побыстрее закончился, а за ним и следующий, и следующий: многие приходили в эти дни в школу, только чтобы поучаствовать в подготовке новогоднего праздника, а учеба как досадное неудобство отошла на второй план.
Но если на всех занятиях царили бесконтрольное уныние и хаос, то, когда начинался урок литературы, который вел Дмитрий Николаевич Инюшкин, ученики преображались. Исчезали апатия и раздолбайство, старшеклассники снова становились самими собой. Словно и не стояла в классах минусовая температура, за окном не мело, а в трубах не завывал пугающий зверь-ветер.
Дмитрий Николаевич был еще довольно молод, ему только-только стукнуло тридцать, и в манере преподавания не успела пробиться нотка усталости от многолетней тяжелой работы с подрастающим поколением. На приятном интеллигентном лице поблескивали очки, а в аккуратно подстриженной бородке пряталась чуть лукавая усмешка.
Был у Дмитрия Николаевича еще один плюс, который притягивал многих старшеклассников, как магнит. Учитель русского языка и литературы организовал в одной из школьных пристроек нечто вроде клуба, куда допускались только избранные. Инюшкин сам выбирал, кого пригласить в свой «бункер» (так его именовали между собой школьники, поскольку помещение было квадратное, глухое, с единственным окном). И такое приглашение свидетельствовало о том, что тебя признали лучшим, особенным, уникальным. А ведь каждому хочется быть таким! Поэтому поголовно все старшеклассники, даже самые отпетые хулиганы и лодыри, лезли из кожи вон, чтобы попасть в заветный бункер.
К сожалению, большинство тех, кто его посещал, являлись учениками класса, в котором Дмитрий Николаевич был классным руководителем. Оно, конечно, и понятно – своих ребят он знал лучше всех остальных, но это не мешало другим «соискателям» жутко завидовать своим более успешным товарищам.
В бункере Инюшкин проводил увлекательные факультативы, тематические вечера и чаепития, приглашал туда интересных людей, организовывал различные интеллектуальные соревнования – короче, наполнял досуг тинейджеров таким количеством новых впечатлений, знаний и эмоций, что поводов для зависти действительно хватало. И нужно сказать, что учитель никогда не оставлял без внимания старания каждого, кто хотел присоединиться к его «элитному клубу». Если у тебя получалось обратить на себя внимание Дмитрия Николаевича своими успехами, неординарными идеями или настоящей тягой к самосовершенствованию, приглашение в бункер не заставляло себя ждать. А вот сможешь ли ты и там себя проявить – это уже оставалось на твоей совести. Но шанс был всегда.
Волкогонов тоже страшно хотел получить приглашение от Инюшкина и очень надеялся, что его новогоднее выступление станет для этого отличным пропуском. Масляев посмеивался над другом, но тот не обращал внимания: он прекрасно знал, что в клубе Инюшкина можно не только развлекаться, приобретать новые знания и интересно проводить время – там можно познакомиться с разными людьми, которые в дальнейшем, возможно, помогут в его музыкальной карьере. Так что поводов для стараний было более чем достаточно.
Четвертым уроком у Волкогонова как раз была литература, и на урок он шел как на праздник. Они проходили творчество Александра Блока: нужно было выучить одно из его стихотворений и сделать анализ. Роман выбрал «Жду я холодного дня…» – оно показалось ему очень созвучным и его отношениям с Юлей, и погоде, и своему настроению в последнее время. Так что когда он продекламировал последнюю строчку и подробно разобрал идеи стихотворения, то с удовлетворением отметил, что взгляд Дмитрия Николаевича заметно потеплел после катастрофического провала Долгова и стал более заинтересованным.
– Отличная подготовка, Роман. Мне кажется, вы с Александром Александровичем прекрасно поняли друг друга. – Учитель улыбнулся и закончил: – Садись. Пять.
Волкогонов уселся с видом победителя и стал активно растирать руки, которые совершенно задубели, пока он вдохновенно читал стихи.
Когда прозвенел звонок, Инюшкин подозвал Романа.
– Думаю, тебе стоит заглянуть в бункер, – буднично произнес он, делая вид, что не замечает, как у мальчишки загорелись глаза. – Ты сегодня свободен? Мы собираемся начать подготовку к новогодней дискотеке…
– Конечно! Я совершенно свободен!
– Прекрасно. Тогда заходи после уроков. Ты же знаешь куда?
– Знаю.
– Вот и хорошо. – Дмитрий Николаевич проницательно посмотрел на Волкогонова и тепло улыбнулся. – Пора готовить достойную смену, так что я на тебя рассчитываю.
Роман на секунду даже растерялся, но бодро отрапортовал:
– Я не подведу!
– Не сомневаюсь. – Учитель еще раз улыбнулся и кивнул. – Увидимся после уроков.
Из класса Волкогонов выскочил чуть ли не вприпрыжку. Свершилось! Теперь он тоже стал признанным членом элиты школы. И пусть все обзавидуются!
Первым новость узнал, конечно же, Андрей Масляев, как только Роман догнал его в коридоре.
– Прикинь, Инюшкин позвал меня в бункер!
– Звучит как-то настораживающе, – позубоскалил друг.
– Дубина ты! Мог бы и порадоваться за меня.
– Да ладно, ладно. Поздравляю! Теперь ты избранный, богоравный и неповторимый. Почти что Нео.
– Андрюха, ты реально дурачок, – засмеялся Роман и ткнул товарища локтем в бок.
– От дурачка слышу. А если серьезно, я правда рад за тебя. Думаю, тебе там будет интересно. Ты ж у нас поэт и музыкант.