Инессу Октябреву на самом деле звали Ирина Попова, но обычное имя владелице явно было не по вкусу, и она именовала себя Инессой – в честь «товарища Арманд». Ну а насчет фамилии было все понятно. Мысли пылкой и по нынешним меркам очень наивной девушки вызывали улыбку и даже какие-то теплые чувства. Чтение ее заметок затягивало словно прикосновение к живой истории. Ведь Инесса не была персонажем книги или фильма, она жила по-настоящему, дышала, участвовала в событиях, которые сегодня вызывали столько противоречивых точек зрения.
28 октября.
Как здорово будет, когда коммунизм наконец-то наступит во всем мире и великие заветы товарища Ленина и товарища Сталина принесут счастье всем угнетенным народам, – писала девушка после политинформации, на которой она с детьми разбирала новости советских газет, посвященные капиталистическим державам. – Правильно Маяковский писал: «день твой последний приходит, буржуй». Скоро все эти злопыхатели на своей шкуре ощутят, что народный гнев – страшное оружие, которое сметет их толстые зады с тронов, стоящих на натруженных хребтах крестьян и рабочих. Иногда читаю передовицу – и просто оторопь берет: как еще рабочие и крестьяне в буржуазных странах это терпят. Я бы, честное комсомольское, не смогла!
Цитата вызвала у Дмитрия Николаевича невольную улыбку – неужели когда-то люди верили во все это и действительно хотели построить на всей земле рабоче-крестьянское государство? Конечно, идея коммунистического общества сама по себе прекрасна, но насаждать ее силой… В общем-то, теперь уже все знают, к чему это приводит.
Читая дальше, Инюшкин стал пропускать пролетарские лозунги, которыми пестрел дневник Октябревой. Что ни говори, а мозги в Советском Союзе промывали знатно – граждане не просто подчинялись – они от души верили, что без коммунизма мир погибнет.
21 ноября.
Эх и холода настали! Как ни топить печку, классы не прогреваются. Мы с ребятами работаем карандашами: акварелью или гуашью писать невозможно, все замерзает. Сегодня рисовали красных богатырей, наших доблестных героев: Чапая, Буденного, Ворошилова, Олеко Дундича, Лазо, Железняка, Щорса. Как у них горят глаза! Я поневоле думаю – какие же они счастливые!
Инюшкин грустно вздохнул на этих строках. Да, такого счастья и врагу не пожелаешь.
25 ноября.
Сашка Кочанков сказал, что его бабка заказала в Спасском соборе молебен святому Прокопию, чтобы прошли морозы, и спросил, что делать. С одной стороны – чепуха это, а с другой – а вдруг поможет, пока все от холода не околели! Так прямо и сказал: околели. Смешные они! Я объяснила, что никакого Прокопия нет и не было, и привела стихи Маяковского:
Это церковь, божий храм,
Сюда старухи приходят по утрам.
Придумали картинку, назвали – бог.
И ждут, чтобы этот бог им помог.
Глупые тоже:
Картинка им никак не поможет!
Скоро сровняем с землей все церкви и тюрьмы – и тогда не будет таких вопросов у наших пионеров. Начнется новая, правильная жизнь!
Инюшкин поежился, заметив, что было то же число – 25 ноября. Странно, что холода вернулись. Ладно, где же сценарий? Его, как назло, не было. Дмитрий Николаевич начал листать дневник наугад и вскоре наткнулся на такое, чего пропустить не мог.
Сегодня ходила с ребятишками на Советскую площадь смотреть взрыв так называемого Спасского собора. Народу было тьма. Неудивительно. Всем хочется воочию увидеть, как рушатся пережитки старого. Теперь на месте этого нелепого церковного идола воздвигнут что-нибудь по-настоящему прекрасное и достойное советского человека, например памятник вождю всех пролетариев товарищу Карлу Марксу. Видела, как несколько старух начали рыдать. Не понимаю, что они оплакивают. Видно, религия уже неискоренимо въелась в их мозг. Такие люди нам не нужны, они только тормозят развитие и засоряют головы молодому поколению. Хорошо, что я детдомовская. Нам учителя вкладывали правильные жизненные ориентиры, без всякой этой религиозной чуши.
Когда на землю рухнул церковный колокол и с грохотом развалился на части, я ощутила настоящий восторг – теперь пути назад, в рабство и угнетение, больше нет! Теперь только вперед, в светлое будущее!
Дмитрий Николаевич даже перестал замечать пробирающий до костей холод, который просачивался в бункер из коридора и маленького окошка под потолком. Слова молодой учительницы вызвали у него приступ настоящего ужаса своей безжалостностью и дикостью. Речь в ее записи явно шла о Спасском соборе, который коммунисты взорвали в 1934 году. Сколько в те годы погибло исторических памятников, даже думать было страшно. Духовное наследие искоренялось и уничтожалось с той фанатичной исступленностью, которая не поддавалась никакому здравому объяснению. Тем ужасней было осознавать, что большинству граждан СССР тех лет это казалось правильным и нормальным.
Инюшкин вспомнил, что под руинами Спасского собора на добрых 60 лет были погребены и могилы пензенских епископов. И только в 1998 году их останки извлекли из-под развалин и перезахоронили по-человечески. А в 2010-м начали восстановление храма. Как же долго русских учили плевать на свои корни, самобытность, историю! Теперь возрождать все это ох как непросто.
Учитель надолго задумался, перебирая в голове факты из четырехсотлетней истории Пензы. Но сейчас его должны были волновать не столько зарисовки прошлого, сколько насущные проблемы. Так что он встряхнулся, заварил себе еще одну кружку горячего чая, потому что уже задубели не только руки, а, казалось, и все внутренности, и сосредоточился на поиске информации о школьных праздниках.
Он пролистал дневник ближе к началу и сразу, буквально через несколько страниц, ему на глаза попалось заглавие, аккуратно выведенное красными чернилами: «Новый год».
– Наконец-то! – воскликнул Дмитрий Николаевич и стал внимательно просматривать записи.
Прочитала сегодня в «Правде» статью товарища Постышева и надолго задумалась. Дальше была аккуратно вклеена уже даже не желтая, а коричневая от времени вырезка из газеты: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев.
Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе как «левые», загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею.
Следует этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец…»
Дмитрий Николаевич прочел статью до конца и даже восхитился смелостью автора – в сталинское время за такое предложение можно было и на Соловки отправиться с клеймом буржуазного прихлебателя. Впрочем, через несколько лет после публикации Постышева действительно осудили и расстреляли, хотя с Новым годом это уже никак связано не было.
Но Инесса еще ничего не знала о дальнейшей судьбе автора статьи и, похоже, от души разделяла его точку зрения. После вырезки она записала: Считаю, Павел Петрович прав. Конечно, всякие там поповские пережитки, вроде крестин и Рождества, не должны существовать в коммунистическом обществе. Но нашим детям необходимы настоящие революционные праздники. И, как он отметил, «комсомольцы примут в этом деле самое активное участие и искоренят нелепое мнение, что детская елка является буржуазным предрассудком». Завтра пойду к директору!
Дальше в записях Октябревой начиналось самое интересное. Она рассуждала о возможных путях реализации новых идей, о взгляде на новогодний утренник не просто как на детское торжество, но как на возможность распространения свежего взгляда на мир.
Мою идею о проведении елки одобрили. Так что нужно начинать подготовку. На праздник придут не только школьники, но и их родители, старшие братья и сестры и просто гости. Поэтому моя задача – показать им, что сегодня наше наследие – это взгляд в будущее. Грохот того колокола при взрыве собора открыл передо мной отчетливую перспективу: нам нужно видение, незамутненное старорежимными предрассудками и религиозной ерундой. Новый год станет новым этапом жизни, и его идеей будет революционный авангард! Назад пути нет и быть не должно!
– А неплохая идея, – подумал вслух Дмитрий Николаевич, перечитывая последний абзац. – Революционный авангард… Конечно, вся эта коммунистическая чепуха сегодня совсем не к месту, но обращение к авангардистам действительно может оказаться весьма плодотворным. Кандинский и Малевич до сих пор считаются революционерами в искусстве, и визуальное оформление можно сделать в каком-нибудь созвучном им ключе. Вон на сочинской Олимпиаде эту тему очень хорошо развернули. Мы, конечно, не такие масштабные, но тоже кое-чего могём…
Инюшкин заулыбался, отхлебнул горячего чая и выдохнул облачко бледного пара.
– Господи! Ну как же холодно… Так, ладно, идею я, в общем-то, изначально взял неплохую. Но теперь ее можно будет углубить и оформить по-настоящему круто – спасибо товарищу Октябревой, хе-хе. А качественный продукт не стыдно показать и сторонним наблюдателям. Представителей РОНО пригласить, например, или Пашу Прохоренкова с городского телеканала. А что? Думаю, он не откажется поснимать – материал для новостей может оказаться весьма и весьма. Глядишь, и перспективы новые откроются, и не нужно будет мозг себе выедать по поводу скучной работы в школе и потерянных возможностей. Дорога из золотых кирпичей прямо перед вами, господин Инюшкин!
Дмитрий Николаевич вскочил со стула, чувствуя такой прилив энтузиазма, какого не бывало с институтских времен. Благодаря дневнику Инессы Октябревой он наконец-то нащупал реальную возможность изменить не только унылый школьный праздник, но и собственную жизнь. Оставалось только включить все свои творческие возможности – а их у Инюшкина было в избытке, в этом он не сомневался, – и удачно реализовать представившийся шанс.