Роман сидел в своей комнате, закутавшись в одеяло, грелся о свою любимицу бедлингтон-терьершу Лемми и смотрел на улицу в очищенное от инея окно. Он чувствовал, как мороз пробирается под одежду, заползает в каждую прореху, растекается по телу леденящим ощущением безнадежности. По улице изредка проходили люди, машин практически не было вообще, за исключением аварийных. Службы, призванные реагировать на чрезвычайные ситуации, метались по заснеженным дорогам Пензы в бессильных попытках наладить нормальную жизнь.
Но горячей воды уже не было почти повсеместно, кое-где пропало и электричество, потому что на проводах намерзали гигантские ледяные сосульки и рвали их своим весом. Интернет и телевидение в тех районах, где электросети были еще в порядке, продолжали работать, но это не слишком утешало, потому что за спиной постоянно маячил призрак крупномасштабной катастрофы.
Листая страницы городских форумов, «ВКонтакте» и блогов, Волкогонов узнавал, что холод стал по-настоящему опасен. Невзирая на показатели термометров, которые пока были еще не такими уж заоблачными, организм многих людей реагировал на стужу совершенно неадекватно. Как говорили пострадавшие, холод вымораживал тело изнутри, создавалось ощущение, что кости, органы и даже кожа превращаются в лед. При всем этом медики не находили следов обморожения или других свидетельств переохлаждения. И поначалу слова пациентов воспринимались как мистификация. Однако теперь, когда подобные свидетельства стали появляться все чаще и чаще, отмахиваться от них было уже нельзя – проблема стала фактом. Только как с ним справляться, пока никто не знал.
В Сети появились инструкции, которые описывали симптомы переохлаждения и рекомендовали людям следить за своими близкими и за собственным состоянием. Роман даже ходил с мамой проведывать бабушку. Она отказывалась перебраться к ним домой и уверяла, что прекрасно переждет холода и в своей квартире, где у нее есть обогреватели и запасы еды.
Посидев у бабушки в гостях, Волкогоновы отправились домой. Но через пару кварталов парень заметил, что ноги у мамы начинают подкашиваться, а рука, которой она держалась за локоть сына, ощутимо дрожит.
– Мам, тебе нехорошо? – озабоченно спросил Роман, останавливаясь.
– Нет-нет, все в порядке. Все прекрасно, – каким-то чужим голосом ответила мама и расплылась в счастливой улыбке. Парень видел, что она вся дрожит и еле держится на ногах, но продолжает улыбаться и бубнить, что все хорошо. А через минуту глаза у матери стали закатываться, из горла послышался невнятный клекот, пересыпанный отдельными словами: – Какая красота… вижу… да-да, конечно.
Она начала вырываться из рук сына, будто хотела бежать куда-то, к чему-то, что видела только она одна:
– Пусти! Пусти, мне жарко. Мне надо идти!
Чуть не плача, парень сжимал ее руку, но мама вдруг пришла в себя и как ни в чем не бывало быстро зашагала рядом с сыном. Он решил ничего ей не говорить.
Потом несколько подобных приступов случилось и в школе. Теперь на занятия ходили только старшеклассники, и то не все. Нескольких госпитализировали, а некоторые вынырнули из забытья в медпункте и не захотели ехать в больницу. Но у всех эти приступы протекали одинаково, как по учебнику, если бы вы читали статью о симптомах переохлаждения: сначала дрожь в теле, потом ощущение эйфории, проблемы с координацией, галлюцинации, потом человеку становится жарко, он начинает сбрасывать с себя одежду, а в конце просто падает и засыпает.
Те, кто очнулся в медпункте и решил остаться в школе, рассказывали одно и то же. Перед ними представал какой-то другой мир – темный и недобрый, где все было укрыто льдом. В небе пламенело северное сияние, а вокруг стояла такая оглушительная тишина, что казалось, слышно, как падают снежинки. Но ты не успеваешь испугаться – через мгновение на тебя накатывает приступ всепоглощающего счастья, восторга и радости. Окружающий ледяной мир кажется до невозможности прекрасным и манящим. Хочется остаться в нем навсегда. Хочется, чтобы сон не заканчивался. А потом приходит обжигающий жар. Он вырывает тебя из эйфории, и ты просыпаешься и снова оказываешься здесь. И прежде чем открыть глаза, ты думаешь, что это тепло собственного тела вернуло тебя назад из той ледяной пустыни, в которой ты чуть не остался навеки. Все это звучало для Романа не более чем странно, пока однажды он и сам не очнулся в медпункте.
Вспоминая об этом, парень решил, что нужно сходить в бункер и поговорить с Дмитрием Николаевичем. Роману сейчас очень нужна была поддержка, кто-нибудь, кто сказал бы, что все будет хорошо.
На следующий день он сразу после уроков пошел в литературный клуб. Инюшкин сидел за столом в пальто, закутанный толстым шарфом, придвинув поближе обогреватель. Перед ним, как обычно, были разложены бумаги, рисунки и наброски – новогодний утренник пока так и не отменили, поэтому к нему понемногу продолжали готовиться. Из магнитофона лилась тихая музыка, плавая посреди холодного помещения.
– Дмитрий Николаевич, можно?
– Да-да, Роман, конечно. Заходи. – Учитель сделал приглашающий жест и потер озябшие пальцы. – Что-то случилось?
Парень нерешительно подошел и уселся на край стула, пристроив рядом свой рюкзак.
– Ну, пока не то чтобы случилось. Просто… – Начать разговор было ужасно сложно. Однако чем больше Волкогонов говорил, тем легче слова складывались в предложения. Когда он дошел до описания своих видений в момент обморока, Дмитрий Николаевич нахмурился, но слушал не перебивая.
– И когда я очнулся, внутри было пусто и холодно, словно тепло осталось только на поверхности кожи.
Инюшкин кивнул:
– А перед тем, как ты окончательно пришел в себя, ты не видел гигантскую фигуру… сущность, словно сотканную изо льда и огня?
Парень на миг задумался, а потом широко открыл глаза от удивления:
– Точно! Да, я видел ее. Она шептала в моей голове какие-то странные слова… Но я не помню какие – они были бессмысленные. Или на другом языке.
Учитель русской литературы помрачнел еще больше, встал со стула и прошелся по комнате. Он постоял минуту у полок с книгами и дисками, потом резко развернулся и заговорил глухим от напряжения голосом:
– Ты видел Деда Мороза, Роман. – И, прежде чем старшеклассник успел что-то сказать, продолжил: – Настоящего Деда Мороза. Не сказочного. На Руси его называли Студенец, Мороз Иванович или Карачун. Тот, «который железо ломает и на лету птицу бьет». В славянских поверьях говорится, что он приходит, чтобы сковать льдами всю землю.
Последние слова повисли в воздухе двумя снежными глыбами.
Роман во все глаза смотрел на Инюшкина и не мог поверить. Но в то же время внутри крепло осознание, что все, сказанное учителем, правда. И от этого становилось жутко.
– Как гибель мира? Почему? – Глупые вопросы срывались с языка сами собой, и Волкогонов ничего не мог поделать. Он не хотел, чтобы услышанное становилось реальностью, и всеми силами пытался оттянуть этот момент, дать себе еще минутку пожить в мире, где не бывает чудес и армагеддонов.
– Но самое страшное, Роман, – продолжал между тем Дмитрий Николаевич, глядя в пустоту и не слыша слов ученика, – что, похоже, это я его призвал. Я прочел заклинание на рисунке со снежинкой и открыл Морозу ворота… И не знаю, что теперь делать.
Глава десятая
Для того чтобы закрыть ворота из чертогов Мороза, надо было понять, как же их удалось открыть.
Обсуждая сложившуюся ситуацию, напарники пришли к заключению, что великий Мороз вызвало к жизни то самое заклинание, которое по неосторожности прочитал на рисунке Дмитрий Николаевич. А раз Мороза можно было вызвать, значит, должен существовать и какой-то способ загнать его обратно. Учитель русского языка ходил по библиотекам, а Волкогонов лопатил Интернет. Они перебрали обряды всех доступных культов, прикладывали к словам на снежинке различные языки, добрались даже до мордовской группы, но ни мокша, ни эрьзя им не помогли.
Следующие несколько дней Инюшкин и Волкогонов посвятили поискам зацепок, которые помогли бы им найти Инессу Октябреву или кого-то из ее родных. Они обзвонили все больницы и «Скорые помощи», нашли даже архивы комсомольских ячеек, которые работали в Пензе до 91-го года, но, к огромному своему разочарованию, ничего не достигли.
Между тем холода все усиливались, и число людей, пострадавших от переохлаждения, росло. Смертельных случаев пока не было, но можно было не сомневаться, что еще неделя таких жутких морозов – и они появятся.
Волкогонов последнее время очень плохо спал, до утра засиживаясь за компьютером и не прекращая поиски. Нужно было бы сделать перерыв, немного передохнуть, но парень не мог – он понимал, что от него снова слишком многое зависит. Да и Дмитрию Николаевичу больше не на кого положиться, кроме него. Однако взять паузу все-таки пришлось – мама попросила сходить к бабушке и утеплить получше ее квартиру, несмотря на то что Зинаида Степановна уверяла, что сама утеплилась лучше некуда.
Поначалу Роман попытался отказаться, но мама была непреклонна. И хотя она чувствовала себя неважно, когда нужно, умела настаивать. Так что пришлось идти по морозу и по третьему разу проклеивать злополучные окна, проходить поролоном и малярным скотчем и засовывать между балконными дверями детские матрасики.
Зато у бабушки, как всегда, внука ждали горячий чай с лимоном и пирожки с картошкой. Их Зинаида Степановна делала собственноручно, и ничего вкуснее Роман никогда не пробовал.
– Любит Таня из мухи слона делать, – покачала головой бабушка, кладя в свою чашку ложечку варенья. – Я и сама справилась – все же проклеила. Тем более что мороз нынче так себе. Я и похуже видела. Чего тебя по холоду гонять?
– Да ладно, – отмахнулся Роман, делая большой обжигающий глоток. Кисло-сладкий вкус бабушкиного чая приятно согревал и настраивал на позитивный лад.
– Я тебе серьезно говорю. Я когда в шестьдесят шестом в школе работала, так там стекла в окнах от холода полопались. А сейчас что? Тьфу.