ули просто. А эту свою коробку она отдавать отказалась, мычала, бомкала, из рук даже поначалу не выпускала. Ну, потом отошла маленько, но в сознание полностью так и не пришла. Так и жила тут при больнице, вон во флигельке – помогала как могла, убиралась, ее и выгонять-то некуда, а потом и слегла. А эта коробка так и хранится при ней.
Пока медсестра рассказывала, Дмитрий Николаевич подошел к Роману и заглянул через плечо. Парень снял с коробки крышку, и гости увидели, какие сокровища так долго оберегала Инесса Октябрева: старый алюминиевый крестик, прядку светло-русых волос, перевязанных красной ниткой, и зеленую пластинку непонятного металла размером с пятирублевую монету.
– Бом. Бом, – с нажимом произнесла старушка, и Волкогонов наклонился к ней, показывая содержимое чайной коробки. Трясущимися пальцами бывшая учительница с трудом извлекла оттуда чешуйку и крепко сжала ее в ладони, все время приговаривая свое «бом-бом».
Между тем медсестра пояснила:
– Насколько я знаю, крестик ее тетка принесла, вскорости после того как Ирина Сергеевна поступила. Сказала – это ее крестильный. Все надеялась, что он поможет племяннице. Да куда там! Старики говорили, та только головой махала и повторяла эти свои «бомы».
– А это что? – Волкогонов указал на руку Октябревой, в которой она держала непонятную чешуйку.
– Да шут его знает. Вроде бы в руке у нее зажато было, когда удар хватил. И так она эту штуковину и сжимала, пока кое-как уже здесь ей пальцы не разжали. Хотели выбросить, но она сильно волноваться стала, кричать. Так что положили ее ко всему остальному барахлу в коробку – так и хранится… А волосы неведомо чьи. Может, ее, а может, и нет. Я-то ее уже седой застала, так что не знаю.
Последние объяснения Роман уже не слушал. Ему показалось, что он догадался, что это за зеленая чешуйка, которую так берегла старушка. Он снова к ней повернулся, заглянул в глаза и подставил коробку.
– Вы можете мне ее отдать, – тихо проговорил парень, и, к огромному удивлению медсестры, старушка с готовностью положила туда свое сокровище, а на глазах у нее выступили слезы.
– Бом, – еще раз повторила она и без сил откинулась на подушку.
– Теперь-то, наверное, уж точно все, – кивнул Дмитрий Николаевич, переводя взгляд с притихшей Октябревой на Романа, коробку в его руках и обратно. Он чувствовал, что в последние пару минут произошло что-то важное, но пока не понимал, что именно. Ясно было одно – здесь они сделали все, что могли. – Пора возвращаться домой.
– Ага, – согласился Волкогонов, явно погрузившись в какие-то свои мысли, и пошел к выходу.
– Бахилы не забудьте снять, – деловито бросила им в коридоре медсестра и, закрыв дверь в палату, отправилась по своим делам.
Глава последняя
По дороге назад в Пензу Дмитрий Николаевич был задумчив и как никогда сосредоточен. Он следил за дорогой, но делал это на автомате опытного водителя, а мысли его витали где-то далеко. Из магнитолы доносилась тихая музыка, а на заднем сиденье Роман что-то сосредоточенно вырезал и клеил. Ножницы он, похоже, стянул в регистратуре больницы, но отчитывать его сейчас Инюшкин совершенно не хотел. Ему нужно было подумать над дальнейшим планом действий. Но никакого плана не было – он совершенно не представлял, что делать. И что они вообще МОГУТ сделать.
По дороге, обгоняя машину, несся порывистый ветер. Он не давал снежинкам упасть на землю, увлекая их в бешеном танце. Поэтому из-за плохой видимости приходилось ехать медленно и осторожно, хотя других автомобилей на трассе не попадалось. В салон, невзирая на работающий обогреватель, беспрепятственно пробирался холод. Он подстегивал посильнее вдавить педаль газа и побыстрее добраться до дома, но ледяная корка на асфальте не позволяла это сделать даже с зимней резиной.
В сообщении прогноза погоды передали, что температура опустилась еще ниже, установив новый рекорд – минус сорок два градуса.
– Тебя до дома подкинуть? – спросил Инюшкин, пытаясь в зеркале заднего вида поймать взгляд Романа.
– Нет. Надо на Советскую площадь ехать.
– Зачем?
– Там все началось. Поэтому там и закончится… Я надеюсь.
Дмитрий Николаевич непонимающе нахмурился:
– Ты о чем?
– Когда приедем, я все расскажу, – пообещал парень и вернулся к своей аппликации.
Инюшкин фыркнул, но потом подумал, что, возможно, у Волкогонова есть план, которого нет у него. А так как они уже въехали в город и до площади осталось совсем недалеко, можно было и потерпеть с расспросами.
Советская, бывшая Соборная, площадь продувалась ветром со всех сторон. Путникам с трудом удалось открыть дверцы машины и выбраться наружу. Но как только они это сделали, то тут же пожалели – мороз стоял зверский и кругом бушевала сумасшедшая метель, иссекая щеки плеткой-семихвосткой. Ничего подобного ни Инюшкин, ни Волкогонов раньше не видели.
– Ай! – вскрикнул Роман, схватившись за щеку. Когда он взглянул на свою перчатку, было на ней пятнышко крови – ветер нес льдинки и снег с такой скоростью, что они ранили кожу. – Ничего себе!
– Что мы здесь делаем? – попытался перекричать завывание ветра Дмитрий Николаевич. – Надо уезжать как можно скорее.
Когда он говорил, сосульки, в которые превратилась его борода, смешно дергались, но смеяться над этим было некому.
– Нам туда, – махнул рукой Роман и двинулся в ту сторону, где сквозь бешеную вьюгу метрах в десяти от него смутно проступали очертания недостроенного Спасского собора и высокой башни колокольни.
Собор начали восстанавливать несколько лет назад, но пока полностью отстроили только колокольню. Остальное здание все еще напоминало скелет какого-то доисторического чудовища, прячущийся за частоколом строительных лесов. Однако колокол уже висел на своем месте – в него даже несколько раз звонили, когда по благословению пензенского митрополита установили наверху золотой шпиль.
Пробравшись сквозь дыру в заборе, который огораживал строительную площадку, Волкогонов направился к небольшой двери, через которую можно было попасть внутрь собора. Он не оглядывался – парень был уверен, что Дмитрий Николаевич идет следом.
Выяснять, что Роман хочет сделать и как, времени не было – жуткая метель практически сбивала с ног. С трудом получалось просто идти, не то что разговаривать. Поэтому Инюшкин старался не терять своего ученика из виду и упорно продирался за ним сквозь снежную бурю.
Когда перед Волкогоновым из вихря белой крупы проступила стена, а в ней кривобокая техническая дверца, наскоро сбитая из досок, парень облегченно вздохнул. Из-за плохой видимости потеряться в метели было плевым делом. Не помогло бы даже то, что вокруг был родной город, который он знал как свои пять пальцев.
Еще раз отерев мелкие порезы, которые оставили на лице снежинки, Роман толкнул дверь. Безуспешно – она и не думала открыться. А когда он попытался отнять руку, оказалось, что перчатка намертво примерзла к дереву.
– Чччерт!
Рванув изо всех сил, парень оставил часть замшевой перчатки на двери. В ту же секунду совершенно озверевший ветер отбросил Романа на метр в сторону и повалил на землю. Парень попытался встать, но метель словно накрыла его плотным тяжелым одеялом.
– Поднимайся, поднимайся, – услышал он рядом голос Дмитрия Николаевича, и сильная рука подхватила его под мышку. Однако, когда Волкогонову почти удалось встать, очередной порыв ветра швырнул на землю уже обоих.
И тут же серое небо над ними закрыла гигантская фигура, проступившая прямо из метели. Она была черно-синяя и нависала над колокольней, поблескивая льдистыми искрами. В барабанные перепонки ударил низкий вой, похожий на звон.
– О господи! – прошептал Дмитрий Николаевич, неотрывно глядя на жуткое чудовище.
К ним потянулась исполинская рука, и стало понятно, что, если она их схватит, спасения не будет – они заледенеют насмерть.
Роман стал лихорадочно рыться за пазухой, сорвал с шеи цепочку и выставил руку вперед, показывая ледяному исполину образок. К огромному удивлению Инюшкина, фигура отступила и скрылась в мечущихся снежных хлопьях.
– Надо идти! – прокричал сквозь ветер Волкогонов. – К колокольне! Наверх надо!
И после того как, помогая друг другу, двое смельчаков смогли подняться, они направились сквозь пургу к башне, протыкающей небо.
Удача им сопутствовала, так как, добравшись до здания, они увидели окно, не закрытое досками. Видимо, метель их просто оторвала. Роман и Дмитрий Николаевич залезли через него внутрь.
В колокольне было поразительно тепло и тихо по сравнению с тем, что творилось на улице. Они минуту постояли, пытаясь отдышаться и прийти в себя, и Инюшкин спросил:
– Что ты ему показал?
– Вот. – Волкогонов вытянул посиневшую от холода руку, на которой остались ошметки перчатки, и показал небольшой образок, висящий на цепочке. – Иконка святого Прокопия. Бабушка дала. Сказала, он от морозов защищает.
– Ясно. А сюда нам зачем? И вообще, что происходит?
– Сюда нам надо, потому что здесь все началось. Я думаю, так мы сможем остановить этого… злобного Деда Мороза.
– Чем остановить? Как?
– Этим.
Роман из-за пазухи вытащил жестяную коробочку, которую им отдала Инесса Октябрева, и достал зеленую чешуйку.
Дмитрий Николаевич с сомнением посмотрел на непонятную вещицу, но понял, что времени на расспросы уже нет – они и так слишком задержались.
– Ладно. Надеюсь, ты не ошибаешься, – вздохнул он и стал подниматься по винтовой лестнице.
– Я тоже.
Волкогонов с надеждой посмотрел на зеленую чешуйку, убрал ее в коробочку и поспешил за учителем.
Когда они добрались до площадки, над которой висел колокол, оба еле дышали и, несмотря на мороз, совершенно взмокли. Площадка со всех сторон была открытой, и ветер, казалось, продувал ее со всех четырех сторон одновременно, отчего холод становился просто невыносимым. Но обращать на это внимание было совершенно некогда.
Роман подбежал под колокол, задрал голову, чтобы рассмотреть его «внутренности», и полез в карман. На свет появился листок бумаги, он его развернул и снова посмотрел на колокол. Дмитрий Николаевич подошел и тоже стал разглядывать рисунок. Это было то самое изображение непонятной снежинки, которую когда-то нарисовала Октябрева. Только теперь ее рисунок был полностью переклеен и представлял собой вполне нормальную картинку, на которой снежинка была заключена в круг.