Светало. Скелеты бродили среди могил, уныло ковыряя землю ступнями. Васька мы уже не видели, хотя знали: где-то здесь, в другом конце кладбища, все откапывает.
— Давай начнем, а? — предложил Сашка. — Не успеем — к утру они сами уберутся, а ночью вылезут опять. И будут вылезать, пока кто-нибудь вроде нас не зароет.
А я уже так замерз, что только и ждал, чтобы встать, повоевать со скелетами, помахать лопатой.
— Пойдем, — решил я и вскочил на ноги.
Первого захомутал Сашка: схватил за хребтину и столкнул в могилу, прежде чем тот успел что-то предпринять. Вдвоем без всякой лопаты мы забросали его землей. Только пока забрасывали — привлекли внимание остальных мертвяков.
Я поднял голову и увидел: сотни пустых глазниц, розовые в рассветном солнышке черепные коробки. Запах гнили, удушающий, наступал вместе со скелетами. Они видели, как мы закапываем их товарища, и не хотели обратно в землю.
— Бежим? — предложил я.
— А работать кто будет? — ответил Сашка и дал мне палку. Вовремя, палка пригодилась, не успел я ухватить ее поудобнее, как тут же пришлось отбиваться. Они наступали. Они тянулись своими длинными подгнившими руками, скрипели зубами, давили корпусом, а главное — их было много. Сашка действовал как автомат: стоял и махал палкой, на кого бог пошлет. Периодически бог посылал на меня, но жаловаться было некогда, тем более что по скелетам Сашка иногда все же попадал: вокруг уже образовалась целая кучка костей.
— Закапывай этих! — бросил мне Сашка. — Я отобьюсь.
— С ума сошел?
— Закапывай, не рассуждай! Опоздаем!
Отмахиваясь палкой, я отошел, взял кого-то за ногу и поволок к могиле.
Зарывать без лопаты — сомнительное удовольствие, а если при этом еще и не забываешь поглядывать на Сашку (как он, справляется или не очень), то совсем не комильфо. Я оттаскивал и закапывал, наверное, до следующего утра, хотя прекрасно видел, что еще даже не рассвело. Сашка отмахивался палкой, армия скелетов поредела.
— Смени меня, а? — попросил он, но поздно. Какой-то шустрый скелет выбил палку у Сашки из руки, набросился…
— Эй! — Одним прыжком я оказался рядом, но скелетам требовалось времени и того меньше. Сашка уже лежал на огромной костяной куче, шевелящейся и мутузящей его не на жизнь, а на смерть. Я зажмурился и двинул ногой в самый центр! Послышался хруст костей, Санек пискнул:
— Осторожнее!
Отлично, значит, пока цел. Я подобрал палку и стал месить эту кучу туда-сюда, кости хрустели, отлетали конечности (много ли им, прогнившим, надо, только что палочкой ударить), последнего я отпихнул уже ногой, он был весь переломанный и не сопротивлялся.
Санек лежал на земле, уставившись в небо, и разглядывал последние звезды.
— Закопай, а? Что-то мне нехорошо.
Я сел и стал его тормошить, но Санек вяло отмахивался и только ворчал:
— Закопай, сказал!
Пришлось закапывать. Быстро, как попало, я свалил в могилы оставшиеся скелеты и подумал, что могу сделать карьеру могильщика. Нормальные люди роют могилу несколько часов и закапывают вдвоем, тоже долго, а я за час-полтора успел зарыть сотню. Правда, Васек копал не глубоко, не до конца, а так, снимал верхний слой земли, дальше скелеты вылезали сами. Так что закапывать мне, получается, тоже было проще.
— Сань… — Санек лежал на земле, как я его оставил, и с любопытством разглядывал меня.
— Помоги встать, а? Пойдем, сейчас кладбище откроется, люди придут, а тут мы.
Я перекинул его руку на свое плечо и потащил почти волоком к лабиринту.
Глава XIIВ которой нам все-таки везет
— Вы психи?! — радостно встретила нас Танюха. — Нет, ну точно ненормальные! Нельзя вдвоем на такие дела ходить, нельзя! Я думала, вы несерьезно, пособираетесь и уйдете! Вы ведь не колдуны уже, вы люди! Не говоря уже о том, что так и компанию разорить недолго: кладбище — это ж дорогущий заказ! А вы… Не будет корпорации, будут скелеты по улицам разгуливать, народ пугать, хорошо?.. Что с ним? — Она наконец-то обратила внимание на Сашку.
Я молча сгрузил его на бревна у костра. Народ потеснился, а через секунду забегал!
— Кипяток неси!
— И травы.
— Здесь что, врачей нет?
— Издеваешься?! Танюхе когда зуб вырывали, так мы…
— Хватит! Нет тут врачей, никого тут нет, только мы. Давайте положим его поудобнее. Ну, Игорь, удружил!
Я стоял как дурак в стороне, подавая бинты и травки разные по команде, и соображал, что же мы наделали. Ничего особенного: просто угробили Сашку ни за что. Палыч, если захочет, раскурочит тысячу таких кладбищ. И все будут ему платить, чтобы покойники вернулись на свои места. Если ему мешать — компания разорится и не будет больше работать. Те, кому действительно нужна помощь, останутся без нее. Как Лидка сказала: будут скелеты по улицам ходить.
Врачей здесь нет. Только мы.
— Хорошо помяли.
— Что делать-то?
— Ни у кого чуда не завалялось?
— Шутишь!
— Может, правда к врачу?
— Не доедет. А доедет — так врача первого придется лечить. Шутка ли: такое чудище на прием принесли?
— Сам чудище! Надо ехать!
— «Скорую» надо вызвать!
— Сюда?!
Я понимал, что надо действовать, но не понимал как. Ребята тоже не понимали. Они думали, как люди: вызвать «Скорую», поехать в поликлинику. Или как колдуны: «Ни у кого чуда не завалялось?» А мы бывшие колдуны. Ни то, ни се. Неудачники. Как бывший колдун никто не думает, потому что даже здесь нет такой роли, и неизвестно, как они должны думать, эти бывшие колдуны. Неудачники. Мысли неудачника заранее обречены на провал, на то он и неудачник. Впрочем, если так…
Я развернулся и побежал. Пусть так. Мы — отстой, в таком случае мы имеем право просить помощи у бывшего начальника. Почти наверняка он нам откажет, но если есть какой-никакой шанс… А чего еще ждать от неудачника? Бывшего колдуна, бывшего человека.
Лабиринт тянулся и тянулся, я бежал и бежал. Я отлично помнил то место, с которого мы прибежали сюда вчера, только не знал еще, как я оттуда попаду к Палычу, он ведь выгнал меня щелчком пальцев. Я миновал последний поворот и увидел Палыча. Он стоял на том же месте, куда сам отправил меня вчера, и улыбался:
— Игорь? Наслышан о твоих подвигах. Что же ты молчал, что вы с Сашей такие молодцы?
Вопрос был дурацкий, как розовый бантик на унитазе. Мне вот сейчас делать нечего, кроме как идти и рассказывать Палычу, какие мы молодцы. А какие, кстати?
— Двое неудачников зарыли целое кладбище под носом у колдуна — похвально! — восхитился Палыч. — Сегодня отдыхайте, а завтра жду вас у костра, чтобы назначить моими преемниками. Я отойду от дел, и корпорация станет вашей. Без обид?
Я стоял как дурак и слушал, какие мы молодцы, а Сашка валялся у костра в клубе, и было ему очень плохо. Я сказал:
— Сашку помяли. Спасите его, а?
— Этот вопрос уже решен, — солидно ответил Палыч. — Завтра жду вас у костра. Поздравляю, партнеры.
Он уже занес руку, чтобы щелкнуть пальцами, но я крикнул:
— Подождите! — И он стал ждать.
Я сел на землю рядом с Палычем, пытаясь осознать происшедшее. Нас берут обратно. Мы больше не члены клуба неудачников, а снова колдуны. Мы опять сможем ночевать в Африке и разжигать огонь щелчком пальца. Мы больше не увидим друзей и родных, потому что целыми днями только и будем что гонять скелетов и устраивать свой ночлег в Африке. А потом завистливый Леха подстроит нам еще какую-нибудь гадость, и — снова-здорово, добро пожаловать в клуб неудачников. Я сказал:
— Хочу домой. И ребят из клуба отпустите. Танюха уже несколько лет мается.
Палыч удивленно вскинул брови:
— Ты хорошо подумал? Корпорация будет твоей и Сашиной, вы сможете сделать много…
— Знаю, — перебил я. — Отпустите нас, а?
Палыч пожал плечами.
…А я увидел свой компьютер, стол, стул, окно, пса и еще — двухлитровую бутылку с кока-колой. Сашка сидел на кресле и удивленно разглядывал эту бутылку, поворачивая на свет. Потом открыл, отхлебнул и выдал:
— Дрянь. Не стоила того, чтобы всю ночь носиться за трупами.
Я говорил, что Сашка дурак?
Чертова миссия
Глава IЖорка-предатель!
Все родители одинаковы. Они постоянно дают советы, что тебе делать и как себя вести. Они вешают на холодильник записки с ценными указаниями: «Вымой посуду, сделай уроки»; звонят с работы, чтобы дать дополнительные инструкции, а заодно проверить, дома ли ты (а если не дома, то изволь потом доложить: где был, с кем, чем вы занимались). И все это потому, что они, видите ли, за тебя беспокоятся: «Ну и что, что тебе двенадцать, мне уже тридцать шесть, а отец все равно встречает меня с работы»…
Но ни один родитель никогда не скажет: «Идешь гулять — бери бейсбольную биту (танк, пулемет или хоть Жорку-пса, фокс не фокс, а штаны порвать может)», — нет! Ничего подобного от них не услышишь! Они говорят: «Мой руки», «Чисти зубы», «Хорошо учись», «Не связывайся со шпаной» — и при этом считают, что уберегли тебя от всех на свете опасностей.
Я не жалуюсь, я привык. К тому же предатель Жорж смотался куда-то в кусты, танка у меня нет, а бейсбольная бита не помогла бы. Шлем куда лучше, но у меня и его нет, и вообще, дурная это манера — ходить по улицам в шлеме.
Чуть белели в темноте заснеженные сосны, в сугробе раскорячился обледеневший скелет-скамейка. Фонарь был предусмотрительно разбит. Мы с другом Витьком, когда были мелкие, боялись ходить в этот уголок парка. Здесь, за шеренгами сосен, стоит старый-престарый особняк. Не особняк, а развалюха, не знаю, как он до сих пор не рассыпался. У него перекошенное крыльцо, обшарпанные стены и окна аркой. За одним из окон круглые сутки сидит старуха и смотрит, смотрит. Наверное, кого-то ждет или ей просто скучно, а телевизора нет. Она никогда не зажигает в комнате свет (только свечи), и вообще, говорят, странная. Мы с Витьком долгое время считали, что она ведьма, и старались подальше обходить особняк. Потом, конечно, выросли и перестали верить в ведьм, но этот уголок парка по-прежнему не любим.