Я поставил ногу на выступающее, как ступенька, бревно и стал взбираться на кучу. Из-под ног посыпались ветки. Я старался лезть как можно аккуратней, потому что если бы я поскользнулся, то непременно свернул бы шею или сломал ногу. Валежник был очень непрочным, колючки все время кололи мне ладони, а ветки так и норовили выколоть глаза.
Вот я добрался почти до верхушки горы, оставалось пролезть еще пару метров, а там, наверное, можно будет спокойно идти дальше… Но вдруг случилось то, чего я боялся больше всего, – я поскользнулся на толстой скользкой ветке и полетел вниз, больно ударяясь о бревна. Злополучная скользкая ветка, вывернувшись из-под моей ноги, зацепила остальные ветки и толстые палки, словом, весь валежник. Внезапно вся конструкция задрожала, зашелестела и начала рассыпаться. Превозмогая боль, я вскочил с земли и отбежать от рассыпающегося валежника, иначе меня могло засыпать, и я остался бы до скончания веков погребенным под ветками и бревнами.
– Вот это да… – изумленно выдохнул я, освещая фонариком то, что оказалось замаскированным под валежником. А маскировал он старый разваливающийся домик лесничего. – Если этот домик спрятали, значит, он необычный и там есть что скрывать. Что ж, надо его обследовать.
Действительно, вдруг в этом трухлявом с виду жилище кроется то, что послужит ключом ко всем дверям, за которыми находятся ответы на мучившие меня вопросы? Или какая-то другая тайна… В любом случае, в него нужно проникнуть во что бы то ни стало.
Я положил фонарик на пенек. Подошел к рассыпавшемуся валежнику и принялся оттаскивать ветки и бревна в разные стороны, чтобы проложить себе дорожку к домику. Вскоре путь был расчищен. Я взял фонарик в руку и подошел к двери. Я был решителен в своих действиях, но вместе с тем меня одолевали сомнения – заходить в дом или нет? Ввязнуть в эту историю еще больше или пройти мимо? Или же мои опасения беспочвенны, и дом никак не связан с переживаниями последнего времени? Это вполне возможно. Но домик-то все равно наверняка скрывает какую-то загадку, в противном случае его вряд ли стали бы прятать под валежником…
«Чтобы выяснить, надо войти в дом. А там, если увижу что-то значимое, решу, как с этим быть», – подумал я и толкнул дверь в дом. Она протяжно заскрипела. Запах сырости и затхлости ударил в мой разбитый нос, пыль, кружившая по всему дому, попала в глаза, и они сразу заслезились. Еще в этой халупе витал непонятный и противный запах. Чем пахло, я не смог определить. Запах был мне незнаком, оставалось лишь строить догадки. Одно можно было сказать точно – пахло чем-то тошнотворным.
В доме не было ни столов, ни стульев, ни посуды, ни какого-либо другого скарба, не говоря уже о занавесках.
– М-да, ну и развалюха… – сказал я сам себе. Осветил еще раз фонариком помещение и узрел в земляном полу ледник, вырытый посреди дома и ничем не накрытый. Я удивился – ледник ведь принято закрывать деревянной крышкой, чтобы он не терял своих охлаждающих свойств… Значит, им, по-видимому, не пользуются… Но через минуту я отверг свое предположение. Ледником пользовались. Правда, выполнял он роль не холодильника, а… Однако я забегаю вперед.
Сначала я подошел поближе к глубокому леднику и посветил вниз. Там была довольно большая куча, накрытая грубой мешковиной. Я почувствовал, что наткнулся на что-то страшное. К горлу подобрался вязкий густой ком. Захотелось выбежать из домика и вернуться домой… Хотя с недавних пор я прекрасно знал, что и дом не может защитить от «воздействий окружающей среды».
Недолго колеблясь, я прыгнул в совсем не холодный ледник и подобрался к необычной куче. Я понял, что именно она являлась источником ужасного запаха. Вокруг нее я заметил нечистоты и гнилые остатки еды… С раскрытым от удивления ртом я обвел фонариком всю яму и обнаружил одежду – ту самую, в которую одевается оборотень, когда «выходит в люди». В ней он приходил и ко мне… Она была разорванная, грязная, окровавленная. Лежащие рядом мужские туфли находились в столь же плачевном состоянии.
С одежды я снова перевел взгляд на кучу. Взялся за край мешковины и резко сдернул ее. Посветил фонариком… То, что я увидел, повергло меня в ступор. От неожиданности и шока я замер и не мог сдвинуться с места.
«Кучей» были связанные веревкой человеческие тела. И неожиданно одно из них зашевелилось.
– А-а-а! – вырвалось у меня.
Изможденный человек тяжело вздохнул и с большим усилием повернул ко мне голову. Это была женщина. Ее длинные волосы напоминали мокрые спутанные нитки, лицо было опухшим, губы – потрескавшимися и окровавленными, тело – худым. Кости выпирали острыми углами, создавалось впечатление, что передо мной – туго обтянутый кожей скелет без каких-либо признаков мышц…
– Ты… – оглядев меня мутным взглядом, сказала женщина.
– А? – Я наконец вышел из оцепенения.
– У… убери свет… – прошелестела женщина, щуря глаза.
Только тут я сообразил, что свечу фонариком ей в глаза, как полицейский из какого-нибудь американского фильма в глаза преступнику.
– Извините… – я отвел фонарик в сторону. – Кто вы? Что здесь делаете?
– Помоги нам… Они еще живы… Развяжи… Пить… Есть… Волк… Человек… Карина… Алина… Алине плохо…
На мгновение мне показалось, что земля под ногами заходила волнами. Голова закружилась. Я все мгновенно понял.
– Подождите… Вы говорите о Зиминой и Броневич?
Женщина кивнула. Я всмотрелся в ее обезображенное лицо и узнал в ней Наталью Казаченко. Это ее вещи Принц нашел в кустах. Фотографии Казаченко не раз мелькали потом по телевизору и в газетах.
– Развяжи… Это оборотень. Все он. Он.
Как ужаленный я кинулся развязывать женщин. В сознании была только Казаченко. Остальные даже не шевелились. Но они были живы. Пока что.
– Скорее… Не то он придет…
Я старался побыстрее справиться с узлами на веревках, но, как всегда бывает в таких случаях, пальцы дрожали, никак не желая мне подчиняться и развязывать затянутые оборотнем узлы. В голове у меня крутилось две мысли. Первая: развязать веревки и освободить женщин. Вторая: в любую секунду здесь может появиться оборотень!
Впрочем, не ради ли встречи с оборотнем я и пришел сюда?
– Ну же… Ну… – поторапливала меня несчасная женщина.
Не знаю, сколько ушло времени на развязывание веревок, но с этой работой я справился. Однако выяснилось, что Казаченко идти не в состоянии, не говоря уж о Броневич и Зиминой. Ноги Наталью не слушались, да и сил идти у нее не было.
– Какое число? – спросила она.
– Двадцатое ноября.
– О, господи, сколько же я уже здесь нахожусь… Тебя как зовут?
– Егор.
– Позвони, Егор, в милицию и вызови «Скорую помощь», – было заметно, что духом Казаченко немного воспряла. – Или дай мне мобильник, я сама позвоню.
– У меня его нет. Придется сбегать в город…
– Жалко… Тогда беги, парень, скорее… Нельзя терять ни минуты. Алина и Карина уже долго не приходят в себя… Укажи милиции, где оборотень устроил свое логово…
– Да, да… Я быстро, – пообещал я, уже выбираясь из ледника.
Я бросил взгляд на Наталью, и краем глаза заметил возле ее босой ноги бумажку небольшого формата. Я замер. В моей памяти в один миг всплыли слова Аллы: «В правой лапе он держал какую-то не то бумажку, не то картонку…» Что, если это и есть та самая бумажка, которую заметила Алла?
Запомните: с этой минуты для меня началась новая страница в жизни.
Я сделал два шага и нагнулся к бумажке. Почему-то мое сердце забилось так часто, будто сейчас был урок физкультуры и я пробежал три раза вокруг школы. Дрожащими пальцами я медленно прикоснулся к картонке, еще медленней перевернул… Казаченко что-то возбужденно мне говорила, но я не слышал ее слов.
Я смотрел на картонку и чувствовал, что мне становится душно. Перед глазами поплыло. Я прислонился спиной к стене ледника.
Загадочной картонкой являлась наша семейная фотография. Та, на которой я, мама и папа.
И в самом низу фотоснимка кто-то выцарапал надпись.
Угловатые корявые буквы складывались в короткое фатальное слово.
Надпись гласила: «СЫНОК».
Глава VIПолночные воспоминания
Не успел я до конца осознать, что это значит, как где-то вдалеке послышался протяжный волчий вой.
– Ууу-ууу!
От воя разрывалось сердце – настолько он был жутким и одновременно жалобным, наполненным болью и страданием. Он как будто бы затрагивал самые тонкие струны души, и от этого хотелось плакать.
– Беги, Егор, – прошелестела Наталья. – Скорее приведи сюда… людей… скорее….
Я бросил фотографию себе под ноги и выскочил из логова оборотня, не приходя в себя от потрясения. Я выбежал из дома кошмаров.
Не обращая внимания на боль в ноге и разбитом носу, в одну секунду я взобрался на верхушку опавшей осины. Я старался дышать как можно тише, однако удавалось это с трудом. А стук моего сердца, казалось, слышен на весь лес…
– Ау-ау-ауу-ууу-ууу! – раздалось так близко, и я, из-за того, что дрожал всем телом от страха, чуть не отпустил ветку. Серебро, волнами льющееся от луны, озаряло рассыпавшийся валежник и прилегающие к нему территории. Сухостой придавал еще более жуткий вид этому участку леса.
Я увидел волка. Страшного, огромного, косматого. Он шел не так, как все волки, а твердо и уверенно, будто пружинящим и как бы властным шагом.
«Хоть бы он меня не заметил…» – как заклинание, повторял я про себя. Желание встретиться с оборотнем куда-то улетучилось.
Вдруг он упал на землю и перекувыркнулся через себя. И в следующее мгновение вместо волка я увидел совершенно голого мужчину, освещенного лунным светом. На моих глазах его тело стало обрастать шерстью, увеличиваться в размерах, и он принял облик уже знакомого мне человека-волка.
«Вот он. Наконец-то я его нашел. Только страшно мне до ужаса…» – затаив дыхание, подумал я.
Словно приплясывая, оборотень подошел к разрушенной куче валежника и, шумно втягивая в себя воздух, осмотрел домик с дырявой крышей и гнилыми деревянными стенами. Эти минуты показались мне вечностью… Затем он оторвал взгляд от халупы и медленно поднял голову вверх. От нового приступа страха мои руки ослабели, и я едва не упал с дерева. Мы встретились с ним взглядами. Его зеленые глаза вспыхнули еще ярче. Мое сердце дрогнуло.