— Это ты звонить будешь? — не слишком дружелюбно поинтересовался парень, но, заметив, что девочка испугалась, тут же улыбнулся и постарался исправить ситуацию. — Я тебя понесу. Меня Романом зовут. А тебя как?
— На…
У Волкогонова упало сердце, он подумал, что сейчас окажется, что первоклашку зовут Надя, и ему останется только треснуться головой об соседнее дерево.
— На… Настя.
— Очень приятно.
— И мне.
Девочка покраснела и опустила глаза.
Через пару минут преподаватели и выступающие потянулись на спортплощадку, а за ними и остальные. Классные руководители строили своих учеников, чтобы периметр площадки был равномерно заполнен, а в центре осталось свободное пространство, где и должно происходить основное «действо». Когда директриса взяла микрофон и начала свою приветственную речь, Роман уже успел основательно заскучать.
— Волкогонов! — одернул его скрипучий голос. — Не спи!
Дернувшись, как от пощечины, парень быстро водрузил Настю себе на плечо и пошел по квадрату площадки. Сверху раздавался оглушительный звон медного колокольчика, а первоклашка больно упиралась в грудь каблуками.
Когда наконец опустил раскрасневшуюся и улыбающуюся во весь рот девочку на землю, показалось, что с плеч сняли целую гору. Вымученно улыбнувшись в ответ, он достоял до конца линейки и побрел в класс, под дружеские тычки и насмешки своих товарищей.
«Да что со мной? Какого черта?!» — зло одернул себя, плюхаясь за парту. Рядом тут же уселся Андрей Масляев.
— Ну не западло, а, Ромео? — тут же наклонился он к другу. — Первый урок, и сразу химия.
— Слабо сказано. Отстой полный.
— Что-то ты какой-то совсем квелый сегодня, дружище. Из-за Нади?
— Да черт его знает, — пожал плечами Волкогонов. — Наверное, и из-за нее тоже. И погода еще эта гадская, и химия…
Со звонком в классе, как по команде, наступила тишина: характер Ларисы Николаевны знали все, ее было лучше не злить.
— Доброе утро, класс! — заскрипела химичка, становясь перед доской. — Еще раз с праздником, и приступим к занятиям. Так как мы давно не виделись и к учебнику химии летом, я уверена, вы даже не приближались, немного освежим в памяти, что же это за наука, чему она посвящена и к чему стремится.
Я бы назвала химию королевой точных наук, именно благодаря ей человечество движется к прогрессу, обеспечивает себя новыми материалами, делает открытия об окружающем мире и вообще эволюционирует…
— А как же физика и математика? — подал голос Роман, совершенно забыв о чувстве самосохранения. Все знали, что у Греховой химия — настоящий пунктик, и спорить или возражать ей по этому поводу не стоило, если не хотелось нажить заклятого врага.
Ходили слухи, что в 70-е сразу после института она работала на заводе «Медпрепарат» и даже вроде бы заведовала лабораторией. Правда это или нет, никто не знал. Но потому про химичку ходили по школе всякие страшилки: жуткие эксперименты, растворение трупов в кислоте и другие подобные «радости». Во все это никто особо не верил, но характер у Ларисы Николаевны и правда был не из приятных.
— А физика и математика, Волкогонов, лишь ноги, подпирающие колосса, — стараясь сохранить спокойствие, ответила учительница. — Без химии эти науки не принесли бы людям такой пользы. Математика — это вообще абстракция, мало соотносящаяся с действительностью…
— Да почему же абстракция? Если вы возьмете два яблока…
— Кол! — взвизгнула Грехова, хватаясь за журнал. — Я ставлю вам кол, Волкогонов! У нас здесь химия, а не математика! И как вы смеете перебивать учителя?!
— Начало-о-о-сь, — еле слышно протянул с соседней парты Артем Павлихин, стараясь не смотреть на нее.
— Еще кому-то что-то не нравится? — тут же встрепенулась Грехова. — Вы тоже, Павлихин, имеете что сказать о математике и физике?
— Да нет, Лариса Никола…
— А мне вот кажется, что ваше бурчание себе под нос относилось непосредственно к высказыванию господина Волкогонова.
— Ничего подобного. Я…
— Не смейте мне врать, Павлихин! Вам тоже единица.
— Да за что?!
— Если вы будете продолжать попытки сорвать мой урок, я вас к завучу отведу.
В классе наступила гробовая тишина. Если бы сонная сентябрьская муха решила перелететь с портьеры на книжную полку, ее жужжание, наверное, прозвучало бы громче выстрела.
Помолчав минуту, химичка продолжила свою прерванную речь:
— Даже если вы не интересуетесь химией (что, на мой взгляд, свидетельствует об узости мышления и отсутствии любознательности), она все равно окружает вас повсюду. В двадцать первом столетии это наука номер один, и именно ей уготована честь стать для человека проводником в светлое будущее.
От такого пафоса у Романа буквально заныли зубы, но еще один кол он получать не собирался, а потому призвал на помощь всю свою выдержку. А вот Андрей, не удержавшись, прыснул. И тут же по классу раздались и другие смешки. Лицо Греховой моментально окаменело.
— Если вы считаете мои слова смешными, то вы ничего не понимаете в современных научных тенденциях. И уж тем более ничего не смыслите в химии… Масляев, вам, по-моему, особенно весело, как я погляжу. Думаю, с единицей первого сентября вам будет еще веселее. Больше никто не хочет высказаться или посмеяться? Нет? Тогда продолжим.
Итак, свою вступительную речь я вела к тому, что, помня о передовой роли химии в нашем обществе, возможно, некоторые из вас захотят продолжить свое обучение в этой сфере. Для таких учеников я организую факультатив. Он будет проводиться для учащихся разных школ, подготовит к вступительным экзаменам, расширит ваши знания и откроет дорогу в дальнейшую профессиональную деятельность.
«Хорошо хоть, не сразу в светлое будущее», — ехидно подумал Роман, но предусмотрительно смолчал.
— Время и дни проведения мы согласуем позднее, в зависимости от количества людей и моей занятости. В вашем классе есть желающие записаться?
Ребята стали переглядываться.
— Я хочу записаться, — прозвучал с задней парты спокойный голос Димы Шаткина.
— Вы планируете углубленно изучать химию? — Грехова была немного удивлена, судя по всему, она поставила на этом классе крест и не ждала, что здесь найдутся люди, способные «широко мыслить». — Хорошо, я запишу вас, Шаткин. Теперь вернемся непосредственно к предмету нашего изучения — к химии…
Ученики быстро вспомнили, каким преподавателем была Лариса Николаевна Грехова, так что до конца урока в кабинете был слышен только ее голос и скрип мела по доске.
Глава 3
Со звонком на перемену по классу пронесся отчетливый вздох облегчения.
— Ну ни фига себе, Димас самоубийца, — высказал вслух мысль Романа Андрей Масляев.
— Да он с дуба рухнул — к Греховой еще и на факультатив ходить! Мало ему уроков! Зачем ему это?
— Надо у него спросить…
Шаткин сидел за своей партой и вынимал тетрадь и учебник для следующего урока из сумки.
— Эй, Димас, — окликнул его Масляев. — Ты сдурел, что ли? На кой тебе этот факультатив занадобился? Тебе Греховой на уроках мало?
— Ну, главное, что препод она очень сильный. И если я хочу поступать в академию, то химия мне нужна как воздух. Такие дела.
— Черт, не повезло тебе, чувак, — посочувствовал Волкогонов.
— Да ладно. Я ее с пятого класса терплю. Потерплю еще немного.
— Молоток! — Андрей хлопнул будущего героического взрывника по плечу и пошел на свое место, а Роман задержался, покачал головой собственным мыслям и, усмехнувшись, сказал:
— Ну, удачи, брат. Держись.
— Буду, — улыбнулся в ответ Шаткин.
Но отойти от Диминой парты Волкогонов не успел, подошел Валера Мазуренко и спросил заговорщицким полушепотом:
— А вы, кстати, слыхали, что Грехова в молодости на «Биосинтезе» работала?
— Ой, да где только она не работала, — отмахнулся тут же Долгов, скривившись в саркастической ухмылке. — Может, и у Гитлера затесалась ненароком?
Валера поначалу надулся, но, скорчив рожу бритому однокласснику, продолжил свою историю — судя по раскрасневшейся физиономии, его так и распирало от желания поделиться ценной информацией.
— Нет, балда, у Гитлера работала не она…
— А кто? — тут же подал голос Масляев, вернувшись на покинутое место рядом с Романом. Но рассказчик его проигнорировал, заканчивая свою мысль:
— Она с «Биосинтезом» сотрудничала много, когда кандидатскую писала.
— Откуда ты это знаешь? — недоверчиво поинтересовался Волкогонов, зная про любовь друга ко всяческим страшилкам. Впрочем, далеко не все они в итоге оказывались враньем. Чего стоит история про черного ефрейтора, которая на поверку оказалась правдой. Ннапоминанием служила ощутимая тяжесть иридиевой платы, оттягивающей карман пиджака. Парень неосознанно погладил ее, словно пытаясь убедиться, что все, происходившее в прошлом году, было реальностью, а не плодом больного воображения.
— Оттуда! — запальчиво парировал Мазуренко, распалившись еще больше. — Я слышал, как об этом приятель отца рассказывал. Дядя Саша Дорошенко! А он на этом «Биосинтезе» всю жизнь работает, зам по производству, не такое знает.
Возражений больше не нашлось, Валера уселся за парту, стоявшую прямо перед местом Шаткина, повернулся к нему лицом и поманил желающих послушать:
— Короче, история эта тянется как раз с самой войны, тут Долгов угадал. Завод работает уже много лет и занимается кучей разных секретных исследований, в основном в военной сфере. Говорят, под землей там гораздо больше помещений, чем в наземной части, и основные, самые секретные лаборатории расположены именно там. После войны нашим удалось взять в плен одного из ведущих фашистских ученых. Не то из Италии, не то из Германии. Имени этого ученого почти никто не знает — оно до сих пор засекречено. Но известно, что он принимал участие в разработке множества проектов по созданию сверхоружия: бактериологического, химического и всякого такого. Есть сведения, что он проводил опыты на живых людях, потому его имя и не афишировалось никогда — советское правительс