тво не хотело, чтобы его обнаружили иностранные спецслужбы, выкрали и казнили, как Эйхмана.
— Кто такой этот Эйхман?
Вместо Валеры ответил Дима Шаткин:
— Нацист, ответственный за массовые убийства евреев. Его Моссад поймал и в Израиль переправил, где его судили и казнили уже после войны и Нюрнбергского процесса — ему в Аргентину бежать удалось от суда.
Ребята, до того настроенные иронично и недоверчиво, как-то сразу подобрались и посерьезнели.
— Ну? А дальше что с этим макаронником? — поинтересовался Андрей Масляев, нависая над рассказчиком знаком вопроса.
Валере внимание явно льстило, он приосанился, а в глазах появился азартный огонек:
— А дальше его привезли в нашу — пензенскую — тюрьму. И посадили в одиночку. Допускали к нему только некоторых ученых с «Биосинтеза» и сотрудников спецслужб. Ходили слухи, что советское министерство обороны заказало ему проект супероружия, которое бы смогло не просто уничтожать людей, а буквально менять их изнутри. То есть был Петя Иванов, недовольный советской властью, а стал Петя Иванов особью номер 1789 — то есть во всех смыслах образцовый гражданин.
— Да ну, фигня какая-то! — разочарованно протянул Долгов, сверкнув своей лысиной.
— И ничего не фигня! Ты себе только представь: живешь ты, не тужишь, и тут — бац! — тебя с ног на голову перевернули, и ходишь уже строем под бодрые команды партии и правительства… Не то робот, не то кукла.
— Тю, так для этого никакого оружия не надо, телевизора с головой хватит, — пожал плечами невозмутимый Шаткин. Однако Мазуренко сдаваться не собирался:
— Может, и так, но если грохнуть такой бомбой посреди города и все тут же превратятся в послушных роботов, то экономия времени будет о-го-го. Особенно если город, скажем, вражеский. Плюс если человека можно переделать под свое желание, то и в голову ему можно напихать все подряд. Например, убийцей сделать, или предателем, или террористом, или еще кем. А если такая возможность есть по отношению к целым городам и странам… Ты только вдумайся: это же реально страшно. От тебя ничего не остается, кроме внешней оболочки, которой крутят как хотят.
— Ну, да, это почище «одержимости дьяволом», — покивал Павлихин. — В Европе вон в средние века их огнем лечили. А тут и жечь не нужно никого — бахнул химической дрянью какой-нибудь, и все проблемы решены.
— То-то и оно, — согласился Валера и продолжил: — И это не единственная разработка была. Этот итальянец кучу всякой дряни понавыдумывал. На территории «Биосинтеза» есть даже захоронение (там же, где отходы производства складируют до вывоза), в которое сбрасывали трупы, оставшиеся после опытов этого, так сказать, ученого. В СССР ведь тоже не сильно о человеческой жизни пеклись, если так уж посмотреть повнимательней. Партия решила, что надо, и подопытных кроликов тут же миллион нарисовалось — из зэков, пьяниц и бомжей всяких, которых искать никто не будет.
— Ну с зеками в Пензе проблем не было: зона на зоне, — подвердил Долгов.
— Короче, много разной жути в лабораториях завода творилось, пока этот итальянец экспериментами занимался. Ну, и земля слухами полнилась, понятное дело. Но самое интересное даже не в опытах.
Валера сделал длинную театральную паузу, обведя торжествующим взглядом зачарованные лица слушателей.
— Говорят, на нижних ярусах завода — там, где секретные лаборатории, — благодаря этому фашистскому гению построили камеру, создающую альтернативную материю.
— Чего?! — чуть ли не в один голос возмутились ребята, так внимательно слушавшие историю одноклассника.
— Ну чтобы не только человека менять, а весь мир… Чтобы создать идеальный советский…
— Ну, ты, Мазурик, даешь. Это же натуральная лажа — даже кино про такое снимать бы не стали: никто не поверит, — махнул рукой Долгов и, не желая ничего больше слушать, пошел на свое место.
— Ничего не лажа! — запротестовал Валера. — А кино снимать не стали бы, потому что никто бы не разрешил — это все секретно.
— Так секретно, что даже ты знаешь? — скептически поинтересовался Андрей Масляев.
— Я знаю, потому что интересуюсь, копаю…
— И накапываешь обычно всякую белиберду, — закончил Артем Павлихин.
— Ой, да идите вы. Я тут распинаюсь, интересные факты вам рассказываю, а вы… Ничего больше не скажу! Тебе, Артем, кстати, первому должно было быть интересно, раз ты на исторический собрался.
— Ну, так я историком, а не сказочником стать собираюсь, — хохотнул Павлихин и тоже откололся от компании.
— Ну?! А вы что думаете? — тут же обернулся Мазуренко к Волкогонову и Шаткину.
Дима пожал плечами и благоразумно ничего не стал комментировать, сделав вид, что увлечен статьей в учебнике по биологии.
Роман помолчал немного, снова щупая карман с иридиевой платой — Валера уже отзвонился старшему брату на физмат, покупатель ждет, а вырученных денег как раз на новую гитару хватит.
— Я не знаю, Валерка, — начал он не совсем уверенно, — история, конечно, больше на сценарий какого-то дешевого сериала похожа, но мало ли… Может, и правда что-то на «Биосинтезе» есть.
— Есть! Есть, я тебе точно говорю. Только об этом не говорят — боятся.
— Ну, раз ты так уверен… Ладно, звонок скоро.
И стараясь быстрее закончить скользкий разговор, Волкогонов ретировался за свою парту. Ему совсем не хотелось верить в безумную историю Мазуренко, но, опять же, в байку про ефрейтора он тоже не поверил, да и опыт с сумасшедшим Червяковым вполне внятно доказывал, что в жизни случаются такие вещи, которые не каждый фантаст сможет придумать. Так почему бы не быть безумному фашисту с биохимическим оружием, подменяющим личность, и комнате отсроченного времени?
В классе стоял привычный гул голосов, но у парня было впечатление, что это гудит гигантский генератор, питающий адскую машину, способную изменять ход времени, засасывая людей в пучины прошлого, откуда уже нельзя будет найти выход. Серый свет из окон сочился отвратительной слизью, текущей по стенам, потолку и полу, а свет в классе никто включить не торопился. На улице продолжал шелестеть дождь, барабаня по цинковым карнизам, отстукивая неведомые коды, которые способны запрограммировать сознание, изменить его, извратить и подчинить неведомой, но враждебной силе, стремящейся заполучить душу, волю, естество.
И когда Роман уже готов был вскочить со своего места и в ужасе выбежать в коридор, грянул звонок на урок. Морок рассеялся, и вокруг все снова стало таким, как и должно быть: одноклассники бубнят, рядом листает «ВКонтакте» на планшете закадычный друг и соратник — Андрюха Масляев, а в кармане лежит иридиевая плата, за которую он получит приличные деньги. Все в порядке… Только Надя уехала.
Глава 4
После того как уроки наконец-то закончились, Роман быстро попрощался с ребятами, сказав, что надо погулять с собакой, и заторопился по важному делу — нужно было пристроить иридиевую плату, которая буквально жгла ему карман. Время назначенной встречи уже подходило, а опаздывать совсем не хотелось — лаборант, знакомый брата Мазуренко, с которым он разговаривал о продаже, судя по всему, был товарищем серьезным и деловым. Сделка была не то чтобы вполне официальной, потому хотелось расплеваться с этим щекотливым вопросом поскорее.
Спешно натянув в гардеробе свою кожаную куртку, Волкогонов вдруг замер на месте: в холле Димка Шаткин разговаривал с девушкой, аккуратно складывающей мокрый от дождя зонтик.
В самой этой ситуации, конечно, не было ничего необычного, если бы не девушка.
Роман смутно вспомнил, что, кажется, видел ее в автобусе № 8, и выходила она у Первой гимназии. Да и выглядела она тогда как-то иначе, не так, как сегодня. Парню показалось, что от тонкой фигурки гимназистки исходит нежный, едва уловимый свет. Ее точеное лицо обрамляли густые рыжие волосы, тяжелыми волнами падающие на плечи и спину. Из-под короткого темно-зеленого плаща виднелся край форменной юбки, открывающий коленки.
Девушка повернула голову, что-то разыскивая взглядом, и Волкогонов аж задохнулся, такое красивое у нее было лицо: высокие скулы, полные, чуть тронутые блеском губы, миндалевидные глаза и аккуратный носик. Роман просто не мог оторвать глаз и продолжал стоять, как огородное пугало, прямо в дверях гардероба. Мимо него протискивались спешащие по домам школьники, толкая и отпуская в сторону истукана разные нелестные эпитеты, но он этого даже не замечал.
Красавица подошла к зеркалу, поправила выбившуюся прядь и с улыбкой повернулась к Шаткину, из-за чего Роману захотелось пришибить своего одноклассника на месте. Но эта горячая волна беспочвенной злости его наконец расклинила, и он смог сделать несколько шагов, скрывшись за одной из колонн.
Чувствуя себя одновременно идиотом и героем шпионского романа, Волкогонов стал осторожно следовать за парой. Поднявшись по лестнице до третьего этажа, он убедился, что они действительно направляются к кабинету Греховой — на факультатив.
Перед дверью в класс Дима остановился, посмотрев на часы, и приглашающим жестом указал девушке на ближайшее окно. Она кивнула, и они встали в освещенном проеме у подоконника, о чем-то увлеченно беседуя.
«Видно, еще рано», — подумал Роман и решил, что это его шанс познакомиться с прекрасной гимназисткой. Но решиться подойти было не так-то легко: ноги решительно отказались идти вперед. До боли прикусив кончик языка, Волкогонов немного пришел в чувство, но сердце стучало раза в два быстрее обычного.
Такое состояние было для парня новостью, он всегда считал себя достаточно привлекательным (и благосклонность многих девчонок это подтверждала), чтоб не робеть перед противоположным полом. Но сейчас было все иначе.
В угрюмом сером свете дождливого дня, который превращал коридоры и классы в темные провалы бытия, рыжие волосы незнакомки сверкали благородной медью, а лицо, освещенное легкой улыбкой, было похоже на лик прекрасной богини. И как, скажите на милость, к этой богине подойти?!