— Но как я уже сказал, моим покровителем стал благословенный Виктор Амодей. Благодаря ему мне удалось добиться невероятных успехов… И, скорее всего, в некоторой степени именно ему я обязан тем, что жив до сих пор. — «Огарок» опять заперхал и забулькал, хихикая над какими-то своими мыслями. Но быстро успокоившись, снова продолжил:
— Его Светлость был уникальным человеком: одаренным, умным, страстным и любознательным. Под его эгидой я занялся поисками апейрона — легендарного первовещества, о котором говорили еще древние греки. Мы с герцогом рассчитывали, что из апейрона можно будет получить любую материю, как живую, так и неживую, но главное — золото. По сути, первовещество представлялось мне неким аналогом философского камня для алхимиков. Но, конечно же, оно не могло давать бессмертия — тогда я был уверен в этом. — Пазоротти опять развеселился, захрипев пуще обычного. — А в остальном апейрон, по моим расчетам, должен был превзойти любой гипотетический философский камень.
Работа спорилась. Я уволился из университета, чтобы посвящать все свое время изысканиям. Виктор Амодей предоставил мне все возможные удобства, так что я был уверен, что в итоге добьюсь успеха…
По коридору разнеслось какое-то громкое шипение, похожее на змеиное. Лампы на стенах мигнули, студенты непроизвольно вздрогнули и стали озираться. Через несколько секунд до них дошло, что жуткий звук — это вздох Карло Пазоротти. Кое-кто нервно хихикнул, почувствовав внезапное облегчение.
Тем временем итальянский ученый повел свой рассказ дальше:
— Собственно, можно сказать, что определенных успехов я действительно добился — в противном случае мы бы сейчас с вами не разговаривали. Но успехи эти могли бы быть много большими, не допусти я небрежность, которая навсегда изменила мою жизнь и меня самого.
Эксперименты давали самые обнадеживающие результаты: я выделил субстанцию, которая обладала многими свойствами первовещества, как их описывал Анаксимандр и как представлял себе их я сам. Мне помог случай. Элементали четырех стихий, умирающее солнце, кровь девы и мои собственные эмоции (страх, восторг, ненависть) привели к чуду: на моем столе появился крохотный сгусток цвета ушной серы, он словно дышал.
Не зная досконально, как апейрон будет взаимодействовать с окружающей средой, я придерживался всех возможных мер предосторожности, но, к сожалению, этого оказалось недостаточно. Я сам, будучи всего лишь человеком, подверженным телесным немощам, стал источником катастрофы. Чрезмерно переутомившись от постоянных экспериментов и ведения подробных зашифрованных записей, в один из дней, вместо того чтобы покинуть лабораторию и отдохнуть, я решил продолжить исследование, хотя буквально засыпал на ходу. Я не мог сосредоточиться, но продолжил работать с полученным апейроном и случайно коснулся его — это и определило мою дальнейшую судьбу.
Первовещество намертво приклеилось к коже и не желало с ней расставаться. Я поначалу не заподозрил опасности, хотя не отрезать, ни расплавить, ни заморозить его не удавалось. Перепробовав тысячу способов, ваш покорный слуга, погрязнув в своем невежестве, смирился, решив, что кусочек желтого воска вряд ли может стать проблемой — люди живут с куда большими увечьями.
Но я оказался преступно недальновиден. Со временем апейрон все глубже проникал в мое тело, реорганизуя его по своим собственным законам, которых я не знал тогда и, к моему великому стыду, не знаю и поныне.
Превращение проходило быстро, но мой организм отчаянно сопротивлялся. Я бился в конвульсиях и выл от боли несколько недель подряд. Мои слуги и помощники в ужасе разбежались, Виктор Амодей, уже получивший титул короля Сардинии, конечно же, тоже ничем не мог мне помочь… Титул и ответственность перед своей страной не позволили ему и дальше оказывать мне покровительство, а инквизиторы давно точили зуб на Карло Пазоротти — «отъявленного еретика и чернокнижника».
Когда в мой дом вломились «псы Господа», я не мог оказать им сопротивления. Тело мое перестало мне принадлежать, превратившись почти в то, что вы увидели сегодня. Я не мог ходить, есть, спать или отправлять другие жизненные потребности. Наверное, можно сказать, что я перестал быть человеком. Но религиозных фанатиков, жаждавших отправить меня на костер, не остановил даже ужас, который они испытали при виде того, что стало с их заклятым врагом.
Продержав меня недолго в казематах, они устроили тайное сожжение — показать людям то, во что я превратился, они побоялись. Каких же высот достиг их страх, когда оказалось, что мое новое тело не желает сгорать! Моя плоть загоралась, да. И я при этом испытывал невыразимую муку. Но сгорать апейрон не хотел.
Не зная, как поступить с таким святотатственным феноменом, инквизиторы бросили меня в самый глубокий каменный мешок монастыря Святого Архангела Михаила. И постарались обо мне забыть.
В казематах монастыря апейрон все больше оплетал мое тело. Мой разум. Монахи в ужасе отшатывались от жуткого зрелища и не прикасались ко мне. Убить меня они боялись и решили просто уморить голодом и жаждой. Но и тут просчитались.
Взращенный моей кровью, моим сознанием апейрон приобрел способность мыслить, питать сам себя и расти. Теперь он стал кормить меня.
Шли годы. А может, столетия. День был как год, а год — как минута. Я был словно в анабиозе. Спал и грезил, а в моей голове что-то мешалось, создавалось… апейрон без подпитки извне перестал расти и словно затаился.
Глава 8
Ш
Ш-ш
Ш-ш-ш…
Лицо Ларисы Николаевны оживилось. В классе стояла гробовая тишина, и учительница виновато обвела взглядом растерянных ребят.
— Простите, что-то я… — Она не договорила, смущенно поправила очки на переносице и глубоко вздохнула, отгоняя навязчивые мысли.
— Вернемся к нашей теме получения чистого органического вещества. Сегодня я хочу провести с вами один эксперимент, который будет затрагивать не только тему выделения органического материала, но и еще одну, вероятно, гораздо более важную, проблематику вещества как такового. Все вы, я надеюсь, слышали о теориях протовещества…
— Да ну, это же древние байки! Алхимические фантазии… — пренебрежительно вклинился в монолог учительницы конопатый парнишка с растрепанными золотистыми вихрами. Судя по всему, он был из другой школы, Роман его не знал.
— Я так понимаю, вы Константин Рыжков? — весьма прохладно осведомилась химичка, заглядывая в свои записи. Затем она встала из-за стола, отодвинув в сторону желтый окаменевший минерал, который использовался в качестве пресс-папье.
— Так точно, — хихикнул в ответ блондинчик.
— Очень странно от вас слышать такие заявления, зная, что ваша старшая сестра уделяет проблеме первовещества определенное внимание. Помнится, Ксения Рыжкова публиковала статью в журнале «Биомедицина и науки о жизни» как раз по вопросу апейрона.
— Публиковала, — буркнул конопатый смутьян с недовольной миной. — Только там же рассматривался как раз вопрос противоречия идеи протовещества современным научным тенденциям. И вообще…
— Я поняла вашу мысль, — оборвала ученика Грехова голосом, по теплоте очень близким к абсолютному нулю. — И у меня другое мнение. К тому же как химик… и должна отметить, весьма неплохой химик, имеющий ряд заслуг и наград, я оставляю за собой право выбирать темы для наших факультативов.
Лицо Греховой было белее мела и, скорее, походило на каменную маску. Тряхнув головой, Волкогонов попытался отогнать странный образ и недовольно нахмурился, потому что в мозгу остался отпечаток потрескавшегося лица. Вернее, лицо было даже не потрескавшееся, а словно оплавленное, стекающее вниз крупными каплями. «Ну, блин!» — ругнулся про себя парень.
Тем временем в аудитории уже снова царила тишина, а Грехова отвернулась к доске и написала на ней какие-то зубодробительные формулы.
— Итак, возвращаясь к концепции первовещества, я должна отметить, что сестра господина Рыжкова, безусловно, была права в своей статье, упомянув о том, что апейрон многими просвещенными людьми древности… и современности рассматривался и рассматривается исключительно как величина акцидентальная и потенциальная, а не субстанциональная. То есть, по мнению многих мыслителей, протовещество — это, скорее, онтологический принцип, нежели непосредственно вещество. Но существуют и те, кто с подобной, слишком узкой точкой зрения не согласен.
Она прищурилась — осеннее солнце вдруг игриво стрельнуло в глаза зайчиком.
— Издавна ученые исследуют возможности создания апейрона в качестве чистой субстанции. К сожалению, практически все эти исследования были неудачными. И сегодня мы с вами также проведем подобный опыт.
Ученики в классе зашумели, удивленно переглядываясь. На лице медноволосой красавицы появилось выражение восхищенного ожидания, и Роман отметил, что с порозовевшими щечками девушка стала еще красивее.
Грехова под разнобой возгласов отодвинула ширму, закрывавшую левый угол у кафедры, и перед глазами ребят появился стол, сплошь уставленный пробирками, перегонными кубами, колбами, мензурками, горелками, наборами реактивов и другим лабораторным оборудованием. По загоревшимся глазам учеников можно было предположить, что перед ними открылась золотая жила, и Волкогонов даже позавидовал.
Он бы тоже не отказался устроить какой-нибудь химический опыт со взрывами, вонючим дымом и бульканьем. Но корпеть для этого сутками над учебниками и тетрадками? Волкогонов несколько раз глубоко вздохнул и больно закусил губу, чтоб переключить мозги на что-то другое. Так, обо всех «влюбленностях» подумаем позже. Успокоив себя этим аутотренингом, парень снова переключил внимание на происходящее в классе.
А там как раз медноволосая красавица шла к столу с лабораторным оборудованием, и ее сопровождал монотонный голос Греховой:
— Само собой, я не гарантирую, что сегодня мы получим первовещество. — Учительница улыбнулась, как бы намекая аудитории, что никто и не ставит перед собой подобной цели. Но за этой улыбкой крылась почти такая же надежда, как и у юной гимназистки, уже занявшей свое место у лабораторного стола.