Андрей же продолжал смотреть на него, явно ожидая реакции. Внутренне обзывая себя параноиком, Роман собрал волю в кулак и, напустив на себя как можно более непосредственный вид, ответил:
— Ну, ты на Полковницком-то сразу крест не ставь, я слышал, он на самбо ходит, да и весу в нем — о-го-го. Так что кто кого — еще большой вопрос. А из-за чего вся каша-то заварилась? Что они не поделили?
— А фиг его знает. Слово за слово…
— Понятно.
Между тем мебель уже была убрана, и в центре столовой организовался «ринг». Зрители окружили импровизированное поле боя и молча уставились в центр, словно противники должны были там материализоваться из воздуха.
Роман еще внимательнее всмотрелся в знакомые лица и похолодел: они ничего не выражали. Совершенно ничего, ни единой эмоции. Одноклассники походили на внезапно оживших кукол, бледных, невообразимым образом «истончающихся» марионеток. Только конвульсивные подергивания пальцев и мышц еще говорили о том, что это живые люди. У парня от абсурдности ситуации даже голова закружилась, и в этот момент он ощутил в затылке отвратительное сосущее движение. Показалось, будто к его голове кто-то приставил трубочку, через которую пытается высосать мозг. Больно не было, но чувство было неприятным. Вдобавок к головокружению еще и затошнило. Конвульсивно сглотнув, Романа мгновение прикрыл глаза, а когда открыл….
Столовую пронизывало мертвенное зеленоватое мерцание, превращавшее помещение в декорации фантасмагорического фильма ужасов. Но не это пугало. На границе расчищенного «ринга» одноклассники покачивались в нескольких сантиметрах от пола, безвольно повиснув на невидимых нитях. Их подбородки плотно прижимались к груди, будто кто-то и им в затылки воткнул невидимые трубочки, концы которых уходили в потолок. Волкогонову даже показалось, что он на мгновение увидел эфемерные шланги, по которым из ребят выкачивалось что-то склизкое, похожее на мозговую жидкость. Это зрелище, появившись перед его взором буквально на один миг, снова заставило зажмуриться и сглотнуть.
«Сейчас вырвет», — пронеслась мысль, но ее тут же утащило куда-то вверх — туда, куда, судя по всему, тянулся шланг и из его головы.
С трудом повернувшись к зависшему справа от него Масляеву, Волкогонов попытался заговорить, как-то привлечь внимание друга, но ничего не вышло. Тело тоже слушалось с большим трудом. И душу начала затапливать настоящая паника. Ценой неимоверного усилия у него получилось взять себя в руки, сделать несколько глубоких вздохов, прикрыть глаза и кое-как свыкнуться с увиденным. Происходящее казалось безумием. Это просто не могло происходить на самом деле, но Роман привык доверять своим глазам и чувствам. Да и пережитые перипетии в школьных катакомбах, а потом еще случившееся с физруком и на заброшенной военной базе убедили Волкогонова, что и невозможное порой бывает возможным.
Попытавшись сосредоточиться, успокоиться и кое-как разложить шквал панических мыслей по полкам, парень почувствовал, что его слегка отпустило. И не только нервное напряжение. Его ноги снова стояли на полу, а отвратное ощущение в затылке почти прошло.
Роман медленно поднял руку и пощупал заднюю часть головы. Там ничего не было, только кончики пальцев странно кольнуло. Тогда он рискнул слегка дернуть за штанину Андрея Масляева в надежде привести его в чувство или хотя бы привлечь внимание… если, конечно, друг еще способен был в таком состоянии на собственные действия. Андрей закачался сильнее, других реакций не последовало.
Не успел Роман до конца успокоиться, как среди висящих вокруг «ринга» школьников началось движение. Раздвигая их, как занавес, в центр круга не спеша вышли Долгов и Полковницкий. Роман прикипел к обеим фигурам перепуганным взглядом, потому что ребята выглядели совершенно противоестественно. Они оба приобрели какой-то землисто-желтый цвет кожи, который больше подошел бы покойникам, а их тела постоянно меняли форму, то раздуваясь, то съеживаясь. «Бойцы» подпрыгивали на месте, словно примериваясь друг к другу, зависали в воздухе и плавно опускались вниз. Их потухшие глаза были сосредоточены в одной точке, только оставалось непонятным: куда же они смотрят?
От этой картины Волкогонова прошиб пот, и он до боли закусил губу, чтобы не закричать от страха.
В это время Полковницкий снова подпрыгнул — на этот раз поднявшись метра на полтора над полом — и резко раздулся, превратившись в отвратительного вида желеобразный ком. «Зрители» дружно выдохнули с легким подвыванием, словно одобряя стратегию бойца. А он резко устремился к полу, шлепнулся на него с влажным всхлипом и рванул к Долгову, который немного замешкался, меняя форму. Удар желейного шара оказался таким сильным, что соперника швырнуло к потолку. И когда Волкогонов уже подумал, что Шурик сейчас со всего размаху грохнется лицом на пол, тот завис, будто приклеился спиной, а его тело начала быстро поглощать желтовато-зеленая мертвенная масса, очень похожая на субстанцию, в которую превратился Полковницкий.
Живые марионетки стали раскачиваться сильнее и оглашать столовую нечленораздельными, хриплыми возгласами, ничем не напоминавшими человеческую речь. Их тела подергивались и извивались, тоже начав пульсировать, правда, не очень сильно. Эта пантомима вызвала у Романа новый приступ тошноты, и ему пришлось зажать рот рукой, изо всех сил вцепившись в челюсть пальцами. Боль немного отрезвила, и панический приступ отступил, но стало понятно, что долго ему не выдержать.
Не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг, Волкогонов во все глаза смотрел на марионеток, и его душу начинало затапливать отчаяние. Холодное и липкое, оно поднималось все выше, сдавливая горло, не позволяя дышать и думать. На плечи навалилась неподъемная тяжесть. Через невидимые трубки, тянущиеся к потолку, нечто могущественное, безжалостное и холодное высасывает их мысли и надежды, чувства и мечты, их эмоции — то, что делает каждого человеком.
Отрешиться от страстей, переживаний и страхов. Не нужно принимать никаких решений, просто живи, будь, существуй. Эмоции питают вселенную. Это всего лишь энергия, которая делает твою жизнь невыносимой и от которой легко избавиться, подарив ее пространству. Выигрыш очевиден: ты сможешь жить без навязчивых мыслей, без треволнений, без беспокойств о друзьях и близких, без разочарований в любви и привязанности, ведь всегда есть шанс, что тебя отвергнут, что Юля выберет Шаткина, что… Да какого черта?!
Роман дернулся, как от удара током. Откуда такие идиотские мысли? И почему это Юля должна выбрать Шаткина? Только потому, что они оба химией увлекаются? Так противоположности притягиваются, и если не опускать руки…
И тут Волкогонов замер, потому что его внезапно озарило: это были не его мысли!!! Кто-то или что-то пыталось проникнуть в его мозг, навязать ему свою волю. Видимо, именно это и происходит с остальными. Но ему каким-то чудом удалось вырваться, а им нет. Почему? Что его отличает от остальных учеников и преподавателей школы?
Роман еще раз вздохнул и поднял голову. Это было огромной ошибкой, потому что он увидел Сашку Долгова и уже не мог оторвать от него глаз. Фигура одноклассника была почти не видна сквозь слой желеобразной жижи, и только поверхность этого «кокона» непонятным образом двигалась. Но когда Саша всем телом дернулся, будто пытаясь вырваться из жуткой западни, нервы Волкогонова не выдержали, и он рухнул без сознания на пол.
Глава 15
Я понимаю, что я расту.
Я вижу, как вокруг что-то движется, что-то происходит. Я нахожусь наверху, приклеенный к камню.
И я хочу есть, чтобы расти и увеличиваться. Это делается очень просто. Я становлюсь камнем, а потом он становится мной.
Я могу стать воздухом, его много вокруг — но это невкусно и немножко больно. В воздухе нет знаний, нет вкуса. Воздух бесполезен — он ничто. В камне — есть вкус, камень старый, но тупой.
Самая лучшая польза — от людей. Но пока они чересчур сложные для меня, я могу лишь играть с ними и питаться тем, что есть у них в головах. Просто вытягивать. От этого я становлюсь больше и умнее.
Роман сидел за компьютером, мучаясь головной болью. Когда он грохнулся в обморок в столовой, видимо, приложился конкретно. Родителям он ничего не сказал: зачем понапрасну волновать? Тем более что описать ситуацию возможным не представлялось — мама бы тут же запаниковала, начала вызывать «Скорую» и все такое. Ну, как и всякая мама на ее месте. Отделавшись нечленораздельными ответами, он закрылся в своей комнате и засел за комп, чтоб попробовать накопать хоть какую-то информацию о случившемся. Особых иллюзий, что удастся нарыть что-нибудь внятное, Волкогонов не питал, но надежда была, хоть и призрачная. Это бы дало какую-то почву. Мысль о том, что он сходит с ума, нет-нет, да и возвращалась, наполняя сердце страхом и дурными предчувствиями.
За те пару часов, что он беспрестанно серфил по просторам всемирной Сети, ничего утешительного обнаружить не удалось. Шизофрения, истерия, болезнь Крейтцфельдта — Якоба, алкогольный психоз… Ну, слава богу, хотя бы последний вариант с уверенностью можно было сразу отмести. Господи, пусть за окном будет всего лишь противный осенний дождик, и можно резаться в «Баттл Филд» или «Доту» с друзьями, ни о чем не думая. Вообще ни о чем. Ну пожалуйста!
Но покой не приходил, и, бесцельно пялясь в монитор, Волкогонов на автомате зашел на страницу «ВКонтакте», чтобы отвлечься. На глаза попался пост Нади. Она теперь жила за тридевять земель, собиралась после окончания школы стать врачом и изредка писала ему вежливые послания. В сущности, они оба делали вид, что остались друзьями. И от внутреннего чувства вины — пусть Надя и не была его настоящей возлюбленной, она всегда была ему хорошим другом, — Роман продолжал отвечать на ее редкие письма.
И сейчас ему непреодолимо захотелось ей написать, разделить с кем-нибудь тот ужас, что пережил, почувствовать поддержку. Парень открыл окошко сообщений и стал строчить послание бывшей девушке. Он выливал в виртуальное пространство все, чему не было и не должно было быть места в реальности. Единственное, на что хватило самообладания, — не упоминать о Юле. А обо всем остальном писал без утайки. И про странную, угнетающую атмосферу, и про дождь, который не желал заканчиваться уже которую неделю, и про Виталю.