Лариса Николаевна снова взглянула на Романа, но в этот раз ее взгляд не вызывал страха: на него смотрели глаза обеспокоенной, напуганной и растерянной женщины, которая искала поддержки. И, видимо, была ему искренне благодарна. Волкогонов почувствовал, как невольно к его щекам приливает кровь.
— Да ладно, — засмущался он.
— Не ладно. Ты меня спас. И я тебе безмерно благодарна. Только… — Грехова замялась, но продолжила: — Как тебе это удалось? Ты же школьник, по сути, еще ребенок… Что ты сделал?
— Ну, у меня есть иридиевая плата и фотография… Юли.
— Что?
— Просто я заметил, что, если взять в руки иридиевую плату или положить ее, скажем, в карман джинсов… в общем, чтоб она поближе к телу была, — влияние апейрона почти не ощущается.
— Логично. Иридий — металл, который чаще всего встречается в метеоритах, на Земле его очень мало, почти нет. Можно сказать, что это внеземной элемент… И земному протовеществу, вероятно, тяжело с ним взаимодействовать… А фотография? При чем тут фотография? Это уже к химии никакого отношения не имеет.
Волкогонов усмехнулся с видом умудренного опытом старца и знатока жизни:
— Лариса Николаевна, вы же сами говорили, что апейрон питается человеческими эмоциями, чувствами и мыслями. Это, по идее, тоже мало совместимо с химией.
Грехова немного растерялась и кивнула:
— Пожалуй.
— Ну вот. И я выяснил, что сильные чувства к кому-то тоже могут защитить, выпереть из башки склизкие щупальца этой дряни. Любовь, как говорится, творит чудеса!
— И ты, значит, влюблен в Юлю?
Роман поперхнулся и покраснел до самых корней волос. Но отступать было некуда:
— Ну, получается, что так. Потому и подумал, что вам может помочь фотография вашей семьи — то есть тех, кого вы любите. Так и получилось!
— Кого любите… — повторила Лариса Николаевна, и взгляд ее опять затуманился. Но на этот раз лицо женщины выглядело совсем иначе: оно было мягким и немного растерянным, на глаза навернулись слезы. Тряхнув головой, она несколько раз моргнула, потерла виски и резко выдохнула.
— Спасибо. — Теперь ее голос звучал куда уверенней и четче. — Но рассиживаться некогда.
Глава 20
С полной уверенностью я могу утверждать, что научился управлять всеми живыми существами города.
Это оказалось куда проще, чем я ожидал.
Они очень примитивны, эти люди.
И те самые эмоции, секрет которых я разгадать не мог, оказались просто неким подобием инстинктов, которые тормозят и отравляют человеческую жизнь.
Это всего лишь набор определенных химических реакций, разгадать которые не стоило никакого труда.
Особенно для того, кто уже познал природу человека.
Для меня.
Я могу управлять страхом. Ненавистью. Яростью. Отчаянием.
Я могу даже дать человеку радость.
Восторг.
Но это не нужно человеку.
Когда я познаю человека до конца, я изменю всю материю.
Я создам свою Вселенную.
— Ладно, — сказала Лариса Николаевна, тяжело поднимаясь со ступенек крыльца. Роман услышал, как хрустнули ее суставы, и, наверное, впервые подумал, что у учительницы химии сил гораздо меньше, чем хотелось бы. — Мне нужно возвращаться в школу, а ты домой иди.
Она посмотрела на Волкогонова своим знаменитым «педагогическим» взглядом и плотно сжала губы, превратившись в ту самую «химичку», которую недолюбливали все ученики четвертой пензенской школы. Роман тоже поднялся на ноги, и стало отчетливо видно, что он почти на голову выше Ларисы Николаевны.
— Никуда я не пойду, — спокойно возразил он. — Без меня вы тут загнетесь через пять секунд…
— Волкогонов! Ты забываешь, с кем говоришь!
— Ой, да помню я. Не начинайте. Неужели так сложно согласиться с тем, что помощь вам не помешает? Или все дело в том, что я ученик?
Грехова ошарашенно смотрела на парня, и видно было, как она лихорадочно подыскивает слова для ответа. Женщине было страшно, но инстинкт учителя, судя по всему, укоренился уже гораздо глубже, чем любой страх:
— Конечно, в том, что ты ученик. Роман, я очень тебе благодарна, но я несу ответственность за каждого…
Волкогонов не стал дослушивать эту пургу до конца.
— Да перестаньте уже! — гаркнул он. — Неужели вы не видите, что происходит? Да завтра уже всем будет плевать, кто там ученик, а кто учитель. Мы все умрем! Все!
Между ними на несколько бесконечно долгих секунд повисла тяжелая тишина. Лариса Николаевна с ужасом глядела в поблескивающие в поздних сумерках глаза старшеклассника. В них читались такие решимость и упрямство, что было понятно: она для него больше не авторитет.
«Как же быстро они растут», — промелькнуло в голове преподавательницы, и Грехова ощутила настоящий ужас от того, что эти подросшие дети, доверенные и доверяющие ей, завтра могут оказаться безвольными куклами на нитках чудовища, которое она сама же и выпустила… Но еще больше Ларису Николаевну испугало осознание собственного бессилия: одной ей не справиться. Как бы она ни хорохорилась, у нее одной просто нет шансов… а значит, и у детей. Для гордости и ложного «педагогизма» времени не было.
Женщина прикусила губу и кивнула.
— Ты прав, Роман. Пойдем вместе.
Волкогонов стал деловито шарить у себя по карманам.
Учительница химии следила за его резкими напряженными движениями, и осознание того, что человек перед ней уже не подросток, становилось все более отчетливым.
— Вот, думаю, надо держаться за нее, — прервал размышления Греховой Роман, протягивая иридиевую плату. — И фотографию тоже не выпускайте.
Лариса Николаевна кивала, не вполне понимая, что Роман говорит, но сомнений у нее больше не было. Может быть, все эти годы она слишком сильно недооценивала своих учеников. Может быть, стоило доверять им немного больше. Однако прошлого не воротишь. А сейчас есть шанс начать новую главу… и хотя бы частично искупить свою чудовищную вину за одержимость апейроном.
Войдя в школу, они сразу же ощутили накатывающие волны чужой воли. Чувство, что склизкие щупальца проникают тебе в голову, было хорошо знакомо обоим, но сейчас казалось, что они буквально атакуют каждый миллиметр черепа.
Голова начала раскалываться, а перед глазами поплыли красные круги. Однако, не сговариваясь и даже не взглянув друг на друга, Лариса Николаевна и Роман продолжали продвигаться в сторону кабинета химии — откуда все началось. Не вполне отдавая себе отчет в том, что собираются там обнаружить или сделать, защитники целеустремленно пересекали коридоры и лестничные пролеты. Они молчали — на разговоры просто не было сил, их все приходилось пускать на борьбу с ментальной атакой протовещества и на то, чтобы заставлять ноги перемещаться.
Роману казалось, что они идут сквозь густую патоку. Мышцы болели, и в глубине души росло опасение (хотя парень ни за что не признался бы в этом даже самому себе), что ему просто не хватит сил, если все и дальше будет продолжаться именно так.
В конце концов странная пара спасателей мира добралась до кабинета химии. Закрыв за собой дверь, учительница и старшеклассник, не сговариваясь, облегченно вздохнули: здесь влияние апейрона ощущалось почему-то не так сильно. Голова болела меньше, и движения не требовали титанических усилий.
Рискнув отпустить иридиевую плату, Волкогонов ощутил, что ментальное давление щупалец стало заметно слабее и ему можно было сопротивляться и самостоятельно.
Он поделился своим наблюдением с Греховой. На бледных губах учительницы химии даже мелькнуло легкое подобие улыбки. Впрочем, оно очень быстро пропало, и Роман получил указание исследовать стены и потолок с левой стороны класса. Правая сторона оставалась за Ларисой Николаевной. Химичка была убеждена, что где-то должны сохраниться следы присутствия апейрона. И, чтобы понять, как он действует, стоило эти следы изучить.
— Надо свет включить, — шепнула Лариса Николаевна и вопросительно посмотрела на Романа. Было понятно, что в темноте они ничего не увидят, даже если на потолке окажется гнездо апейрона. Но зажечь свет означало оповестить всех, что они здесь. Это был большой риск, но выбора не было. Фонарик на телефоне не поможет, а иначе не узнать, как протовеществу удалось так разрастись и наделать столько бед.
Поколебавшись пару секунд, Волкогонов щелкнул выключателем и зажмурился от яркого света. Еще минуту они простояли неподвижно, напряженно вслушиваясь в звуки из коридора. Кто-то прошаркал мимо кабинета, с разных сторон доносились обрывки голосов и непонятных звуков, но никто не спешил ворваться в аудиторию. Это хоть и не сильно, но обнадеживало: исследователи получили немного времени.
Прежде чем пойти изучать свою сторону класса, Грехова сказала:
— Плату положи пока в карман. Здесь мы справляемся и без нее, но иридий явно своего рода противоядие. И не стоит оставлять его просто так.
— А как же вы?
— Ну, пока у меня есть фотография. А если почувствую, что становится хуже, скажу. Между рядами вдвоем ходить неудобно.
Роман согласился и сунул спасительную плату в задний карман. Потом он неоднократно проклинал себя за то, что сделал это, но в тот момент слова учительницы показались разумными. Да и кто бы мог предвидеть дальнейшие события? По сути, все происходящее больше походило на кошмар, чем на реальность.
Лариса Николаевна стала медленно продвигаться в проходе между стеной и партами. Волкогонов делал то же самое с другой стороны. Они придирчиво осматривали каждый миллиметр пола, стен и потолка, приседая и взбираясь на столы. Но нигде не было никаких зацепок. Задача усложнялась еще и тем, что они совершенно не представляли, что именно ищут. Время шло, думать становилось все труднее, в ушах звенело, виски нещадно ломило от постоянного напряжения.
Вдруг Лариса Николаевна сдавленно вскрикнула, заставив Романа подпрыгнуть на месте.
— Иди сюда! Смотри, что я нашла, — прошептала учительница, указывая на что-то между стеной и шкафом. — Похоже, теперь понятно, как протовещество осталось незамеченны