Я тянула носом, боясь услышать запах крови, но зря: запах Падали заглушал все остальные. Еще я звала их. Знаю, что бесполезно, знаю, что большинство людей глухие как стена, если их долго не дрессировать – как Кильку. Но я не могла не звать. И не могла забыть, как выглядит человек, попавшийся Падали.
«Ни кровинки в лице» – это самое подходящее. И никакой возможности встать или пошевелиться. Говорят, это больно, но тот парень, которого мне доводилось видеть, не жаловался. И наивно просил добить его, пока он не вскочил и сам не стал Падалью. Нет. Оборачиваются такие люди долго, если вообще выживают. Я не знаю, выжил ли тот. Я боюсь этой правды. Малодушно, но честно. Он был слишком хорошим человеком, чтобы стать Падалью.
Я звала Фиалку и Витька, а сама размахивала факелом, отбиваясь от серых узловатых рук. Почти каждый целился вцепиться в горло, один или двое попытались ударить, но я уворачивалась.
Меня оглушал их запах и эта мышиная поступь, но я расслышала, как скатываются крупные камешки с путей: кто-то спускался по насыпи. Затем послышались шаги: человеческие, торопливые, кто-то бежал, громко чавкая по мокрому снегу. У Халка нога, он не побежит.
Я не смотрела туда, чтобы не отвлекаться от Падали.
Шаги человека приближались. Я все-таки подняла глаза. Фиалка. Живой!
Он бежал прямо к нам, и пара кусков Падали уже потянулась ему навстречу. Я крикнула «Курсант, назад!» – зная, что напрасно. Этот придурок притормозил рядом с Халком и нагнулся за камешком.
Этой секунды хватило. Кусок Падали подскочил, вцепился в Фиалку двумя руками и притянул к себе.
Я успела. Я влетела между ними двумя, тюкнув обоих лбом в переносицу, и сумела оттолкнуть Фиалку:
– Убегай уже! Видел?! Убегай и делай факелы!
В этот раз он меня послушал – развернулся и помчался прочь.
Тогда-то мне и стало страшно. Тот, у которого я отбила Фиалку, еще не понял, что произошло, и я успела его оттолкнуть на ходу. Ткнула факелом второго, выронила…
Третий сразу вцепился мне в горло. Я автоматически схватила его за руки, но оторвать их от себя – все равно что пытаться разжать тиски двумя пальцами. Они очень сильные. Одна радость: хоть кусать меня не будут. Я невкусная. Им подавай людей. Ногой я пыталась поддеть его под коленки, надеясь вывести из равновесия, но стоял он плотно. Уже темнело в глазах, когда я услышала резкий свисток поезда.
Он на секунду ослабил хватку, и я успела. Подсекла под коленку, подтолкнула в плечо, и мы кубарем покатились по земле, прежде чем над нами застучал поезд. Я даже успела вскочить и отбежать на несколько шагов, но другие куски Падали были рядом.
Они окружили меня полукольцом, впереди все еще ехал поезд. Надеюсь, Халк успел отойти?
Курсантов было не видно. Нас разделял движущийся поезд. Я надеялась, что все трое остались по ту сторону рельсов.
– Делайте факелы. А еще лучше – бегите. Но на это я уже не рассчитываю.
Тишина. Глухие люди. Мне показалось, я вижу огонь: кусочек пламени мелькнул где-то сбоку и пропал. В затылок мне прилетел удар будто булыжником, кто-то из Падали схватил меня за горло, и, кажется, только это не давало мне упасть. Перед глазами опять поплыли веселые разноцветные круги, и я подумала, что второй раз мне уже не повезет.
Очнулась я от трелей полицейского свистка. Надо мной стояло низкое небо, без звезд, но все еще черное. Тепло. За головой потрескивал огонь, чиркала зажигалка, совсем рядом перекрикивались люди и, не затыкаясь, заливался свисток. Не показалось. Несколько секунд я лежала, пытаясь сообразить, что вообще происходит, пока не умолк свисток и женский голос за головой не крикнул:
– Проснулась!
Господи, это еще кто?!
Свисток взвизгнул опять, и я запрокинула голову. В полуметре от лица разгорался костер. Рядом грелись ноги в огромных валенках. У самых носов болтались полы шинели кого-то из курсантов. Я увидела кусок форменной юбки, форменный рукав, руку, бросающую в костерок горящую бумажку. Повернулась. Проводница. Не наша, из другого вагона, но я ее видела спящей. Сидит, укрытая шинелью кого-то из курсантов, в запасных валенках кого-то из курсантов (что-то я не видела на мальчишках такого ужаса), разжигает костер и не переставая дует в свисток. Это правда какой-то безумный сон.
Сырые ветки и бумага потихонечку занимались. Совсем рядом валялись выпотрошенные рюкзаки. Из ранца Фиалки торчали тетради с танками на обложке. Проводница порвала одну из них и бросила в костер.
Потом настала очередь моего рюкзака. На свет посыпались майки с волками (у нас, у уродов, свой юмор. А уж какой юмор у наших мамочек!), книжка (не трогай, положи, убью!), прозрачный кисет с щеткой-пастой-расческой и здоровенным пузырьком смывки для лака.
Проводница молча оценила находку и стала рвать в лоскуты простыню с печатями РДЖ. Рядом с ней еще лежала пара сырых веточек, и я догадалась, для чего она их оставила. Вот тебе и глухие люди. Хотя про костер и факел я столько орала вслух, что трудно не услышать.
Еще она не переставала дуть в свисток. У меня уши заложило, и мальчишек я увидела уже в тишине.
Они стояли к нам спиной (Фиалка без шинели) и держали на вытянутых руках по факелу. Этакие памятники олимпийцам посреди степи. Огоньки факелов поглощали свет, и я не видела, что там дальше. Зато знала.
Голова еще гудела, но это скоро пройдет. Я подгребла на четвереньках к проводнице, отобрала недоделанный факел.
Еще полоску ткани с казенной простыни, брызнем сверху смывкой для лака, подожжем…
Костер затухал. Сырые ветки, к тому же мало. У ребят небось не было времени бродить по степи собирать хворост. Странно, как это успели набрать! Проводница ничего не сказала про отобранный факел (она все еще дула в свисток), положила на колени еще одну палку и продолжила рвать простыню. Она что, думает, ее трели отпугнут Падаль? Скорее просто боится.
– Вас, что ли, в степи бросили? Когда все спешили на поезд?
– Не знаю. Ко мне кто-то зашел и попросил чаю. А потом я проснулась в степи на простыне.
– Кто зашел?
– Не видела. Стояла спиной, а потом отключилась. Замерзла. Что вообще происходит? Где поезд, кто это?
– Это мы! – подал голос Халк. Кажется, он всегда весел и всем доволен. То ли характер ангельский, то ли идиот. – Спасибо, что перестали свистеть, нервирует очень. – А это, – он кивнул в темноту, – боится огня. Поддерживайте огонь.
– Ветки сырые и мало…
Я молча встала и пошла к мальчишкам. Падаль стояла полукругом, не решаясь подойти к нашему жалкому костерку. Он освещал их лица, и я в очередной раз подумала, что Падаль ведь тоже были людьми. Вполне человеческие лица, только цвет выдает и эти мутные глаза. Фу.
За спиной проводницы была насыпь и пути, один или два черных силуэта торчали прямо на рельсах, но к нам не спускались. Мальчишки стояли спиной к костру, вытянув перед собой факелы, и это не давало Падали приблизиться. Я встала к ним и тоже вытянула вперед руку с факелом.
Огонь осветил сероватый капюшон, надвинутый по самые брови. Близко. Очень близко. В носу давно поселился запах Падали, но зрелище дало новый толчок моей ненависти. Он стоял в полуметре от моего огня, надо быть ненормальной, чтобы не ударить.
Я сделала выпад, как будто дерусь на шпагах. Падаль взвыла, отпрянула, но все зря: огонь мазнул по краю капюшона, коротко вспыхнул и погас, оставив бахрому обугленных ниточек.
– Не зли их!
Еще чего! С другой стороны ко мне приближались сразу двое. Посмотрим, может у этих одежда лучше горит? Я взмахнула факелом, но они тотчас отпрянули в темноту.
– Прекратите! Мне страшно! – Проводница.
– Мне тоже. Поэтому их надо сжечь.
Вместо ответа проводница опять засвистела в свой свисток. Я оглянулась на нее всего-то на пару секунд – и сзади тут же вцепились в мое плечо.
– Ты еще жива?! – У него был обесцвеченный стариковский голос, тихий и низкий, как из-под земли.
Я ткнула факелом наугад, вывернулась из захвата и ткнула еще и еще. Он был выше и сильнее меня, но вид огня его пугал. Одежда на нем, старая, засаленная, занялась почти сразу. Он упал на землю и стал кататься.
Сыро. Скупой осенний снег и грязь легко затушат огонь. Ну уж нет!
Я метнулась к костру и раньше, чем проводница успеет возразить, цапнула из рюкзака смывку для лака. Умри, Падаль! Весь флакон я вылила ему на одежду и ткнула факелом.
Теперь отлично горело! Он визжал и катался, а одежда на нем полыхала, пламя вздымалось на добрых полметра, а он выл, выл. Проводница свистела. Мальчишки ругались в голос, как положено курсантам, но из-за свистков и воплей их все равно было плохо слышно. Я убила Падаль! И никто и ничто не могло омрачить моей радости.
В ушах метались разноголосые вопли: вой Падали, свисток, ругань мальчишек. Я стояла оглушенная и абсолютно счастливая. На черном небе – ни звездочки. Степь. Еле живой костерчик у меня за спиной – и огромный костер у меня в ногах.
– Курсант Варшавская! – Фиалка подскочил и стал пинать Падаль ногами. Кажется, он пытался ее затушить, гуманист несчастный.
– Не смей! Ты еще не понял, кто это?! – Я отдернула его за шиворот – и вовремя: на нем уже занялась форменная штанина. Я с удовольствием прихлопнула пламя ногой так, что Фиалка взвыл, и объяснила для маленьких: – Либо ты – либо тебя. А не тебя, так еще кого. Это Падаль, понимаешь?
Курсант сидел на земле, ошарашенно уставившись на костерчик из Падали. Проводница еще дула в свисток, Витек с Халком отбивались чуть в стороне, им было не до нас. А может, они специально не смотрели на полыхающую Падаль – зрелище не для впечатлительных.
– Прости. Не так-то легко на это смотреть. А уж понять…
– Это точно. Я и сама еще толком не осознала.
– Мне кажется, это все страшный сон.
– Хорошая мысль, курсант Фиалка. Давай так и считать.
– Ты только проводницу не убивай. А то мне самому уже хочется. – Ну вот, юмор вернулся, пациент будет жить.