Водопад с потолка прекратился. Дождевая вода набиралась в резервуар. Я чувствовала себя победителем. Победителем с полным желудком грязной воды.
Из-за кроссовки высунулась крыса, она тянула носом в мою сторону и быстро шевелила усиками. Я даже внимания не обратила: победители великодушны. А она пробежала вдоль моей ноги, остановилась у самой грязной лужи, которую я успела набрать во время своих инженерных экспериментов, и стала пить. Тоже не обращая на меня внимания.
– И у вас не было воды из-за этого завала?
Крыса подняла на меня буроватую морду, села и стала умываться. Мне показалось, она пожала плечами. А я подумала, что докатилась – с крысами разговариваю. И почему, интересно, за мной до сих пор никто не пришел?
17:30
Матери все нет. Никого нет, даже этой ПМ! Уже прошли все немыслимые часы предполагаемого дежурства, а матери все нет. Я начала волноваться серьезно: вдруг что-то случилось? Не помню, где-то я видела в кино про войну: шли по лесу двое, один попал в капкан, другой ушел за помощью, и его убили. Я как тот, в капкане: ждет и не знает… Но ведь родители-то должны нас искать! Все родители всей нашей компании знали, куда мы идем, они все давно должны нас искать. В голову стучался только один возможный ответ. Короткий и безжалостный: ПМ. Как пистолет.
17:45
Крысы приходили еще раза три: сперва одна, потом другая, побольше, потом обе сразу, и все разы – попить из моей лужи. Кажется, у них и правда нет другой воды. Дождь кончился, но солнце так и не выглянуло. Я сидела мокрая рядом с лужей и стучала зубами. Наверху стояла моя косметичка, доверху наполненная водой, но это меня слабо утешало. Холодно. От холода еще больше хочется есть.
В сотый раз я обшарила сумку, достала крошечный леденец. Маленькая зеленая конфетка в прозрачном фантике, такие лежат в офисах, банках и детских поликлиниках, и всегда почему-то в аквариуме. Как я сейчас. Я спрятала леденец обратно: мало ли, сколько я тут еще прокукую. О спасении как о чем-то скором уже не думалось. Я гнала мысль, что с матерью что-то случилось, но ничего другого в голову не шло. Я думала о том, как замерзну ночью. Надеюсь, будет не такой дубак и лужа подо мной не схватится ледышкой. Все-таки лето, м?
Из-за кроссовки опять высунулась крыса и деловито просеменила мимо моей ноги попить из лужи. Она вообще меня не боялась: я думала, она мне кивнет, типа «виделись». Я тоже решила попить, уже больше из жадности, чем от жажды. Высунула руку, потянула свою косметичку… Косметичка сдвинулась, вода плеснулась на руку, еще и еще, пока не донесла до меня простую мысль: я из нее не попью.
От воды она раздулась как жирный пузырь, я просто не протащу ее сквозь пролом в одну доску, не расплескав при этом себе на штаны. Нет уж, воду будем экономить. Я быстренько достала из сумки ручку, раскрутила, вытащила стержень. Изогнулась, чтобы подпереть доску лицом. Подперла. Приспособила ручку как трубочку и сделала несколько глотков. Вот так – я жутко умная, если создать мне нечеловеческие условия. Молнию косметички я закрыла – на случай если крысам не хватит лужи и они решат напиться из моей косметички. Говорят, они разносят чуму и желтуху…
Они еще пили, пока я возилась.
– Не смейте пить из моей косметички и плевать в нее! – Я старалась говорить строго, но им было все равно: они пили. – Если надо, я сделаю вам мисочки. А из косметички не пить! Я не хочу заболеть чумой раньше, чем меня сожрет ПМ или я сама сдохну с голоду. Договорились?
Одна крыса допила, быстро умылась и убежала. Другая, увидев, что осталась одна, глянула на меня удивленными глазами, типа «кто здесь?!», и удрала за первой смешными скачками. Я опять полезла в сумку. Там где-то завалялась фольга от конфеты. Конфетка бы пригодилась больше, но фольга тоже сойдет. Я аккуратно разделила ее надвое и сделала малюсенькие мисочки.
– Вот так. Будете пить как приличные люди.
Крысы, понятно, не среагировали.
Из выбитого окна дул ветер, пронизывая до костей. Зубы стучали, руки тряслись, а я все равно чувствовала себя крутой.
В том году по телику шло какое-то шоу про выживание. Мать, помешанная на здоровом образе жизни, мечтала оказаться среди участников и не пропускала ни одного выпуска. Даже на дежурстве пряталась в ординаторской и потихоньку включала телик. Так вот, я там запомнила одну – молодую, на пару лет старше меня нынешней. Когда все кончилось и их увозили с острова, где они много дней подряд сами добывали себе еду и пресную воду, ее спросили: «Как ты?» Она сказала: «Я устала, я голодная, я месяц не вылезу из кровати, а если вылезу – то только, чтобы дойти до холодильника, я вымотана, и я счастлива, что смогла». Вот это «счастлива, что смогла» я тогда почувствовала – всего-то стоило сделать крысиные мисочки. Хорошая вещь, че. Очень милые. Если выберусь живой, буду рассказывать всем, как делала крысиные мисочки. Все будут ржать надо мной, а мне не жалко. Я все сделала правильно, я крутая. И я замерзла.
И кому – всем?
Быстро, чтобы не передумать, я через голову стянула майку (ну хорошо, не быстро, у меня тут тесновато, руками не очень размахаешься, но я справилась), выжала ее в сторону, над крысиными мисочками. Они наполнились, одна опрокинулась, я ее поправила и опять выжала майку. Нацепила ее на свою верную арматуру и вытянула руку.
До оконной ручки было больше метра. Пришлось изогнуться, высунув плечо (доска выдержала). Несколько раз майка соскальзывала, приходилось ловить и начинать все сначала. Честно говоря, майка соскальзывала много раз. Я провозилась около часа, но все-таки повесила ее на оконную ручку рядом с выбитой дырой. На воздухе быстрее высохнет.
– Штаны, вы будете следующими!
Рука затекла. Я положила арматуру и стала растирать руку, пытаясь не столько утихомирить боль (я почти привыкла к этим иголочкам, хоть и говорят, что так не бывает), сколько добыть хоть немного тепла. Вроде получилось, но ветер из окна приносил новый холод, а лужа подо мной только помогала ему. Кажется, сегодня ночью я не усну.
00:00
Майка высохла. С десятого раза я ее достала, надела – и разревелась. Пол подо мной был все еще мокрый. Я надела сухую майку, чтобы лечь в лужу и замерзнуть еще больше. Прошлой ночью окно было целое, и я все равно мерзла. В эту – холод был невыносим.
Я ворочалась в своей луже, растирая руки-ноги, вылезла из мокрых джинсов и просто выкинула наружу, сил не было возиться с арматурой, вешая их на оконную ручку. Я подвывала вслух и, кажется, молилась.
На мои вопли вылезли крысы и сели на задние лапы, сложив передние на пузе.
– Скоро. Скоро у вас будет много мяса. Если ПМ не отберет, – сказала я им и взвыла уже в полный голос.
Ничего. Меня все равно никто не услышит. Разве что это… Я вдруг подумала, что если оно до сих пор до меня не добралось, значит, оно точно где-то снаружи. Не «может быть», а точно.
Крысы испугались вопля и скрылись в темноте. Тоже голодные. Только я их есть побрезгую, а они меня – нет. Если их всего две, арматурой я, конечно, отобьюсь, но если больше… Крысы опять вылезли и сели как раньше, выжидательно глядя на меня.
Я достала из заднего кармана помятый и уже подразмокший леденец, развернула (не с первого раза, руки тряслись) и положила в одну из крысиных мисочек. Черт их знает, что у них в голове, но если они решили напасть, то сегодня я еще могу откупиться. Вряд ли их кто-нибудь когда-нибудь кормил из мисок, но крысы проворно побежали за леденцом, большая цапнула его в зубы и умчалась в ночь, маленькая – за ней. Вот так и не верь в то, что они разумны.
Холодно. Без мокрых штанов было легче, я растирала окоченевшие ноги, не снимая кроссовок, ступни чудом оставались сухими, и я не желала их мочить в своей луже. Я думала, что никогда не усну – и все равно уснула.
08:00
Солнышко пригревало, а меня все еще трясло. Проснулась я от соприкосновения с жестким мехом: вертелась во сне и чуть не задавила крысу, пришедшую попить. Миски были пусты. Не открыв толком глаза, я высунула руку, расстегнула молнию на косметичке, набрала две миски (вообще-то это негигиенично, они их уже облизали вчера, когда я давала леденец), поставила в угол. Большая тут же побежала пить, маленькая несколько секунд сидела робко и смотрела, все так же сложив лапы на пузе, потом тоже рискнула. Я достала свою развинченную ручку, изогнулась и сделала несколько больших глотков. Кажется, только тогда я проснулась.
В глаза бил солнечный свет. Улица такая близкая, а будешь орать – не доорешься.
– Вы можете улепетывать отсюда на все четыре стороны, – сказала я крысам. – Завидую. Может, вам ошейники с записками смастерить? Ну как записка в бутылке от потерпевших кораблекрушение? Правда, зная людей, они вас сначала грохнут, а уж потом прочтут, если не побрезгуют трогать руками.
Кажется, кто-то сходит с ума. И это не крысы. Большая напилась и быстренько свалила в темноту. Маленькая оставила миску, прыгнула мне на ногу и, не успела я возразить, шустро по ней взобралась, цепляясь коготками, подтянулась на доске и выскочила наружу.
– Я и говорю: лети на все четыре стороны…
С пола она запрыгнула на окно – не знала, что они так умеют. Дальше еще круче: вылезла через разбитое стекло и сиганула на улицу. Первый этаж… Да какой первый – полуподвал, считай. Ничего ей не будет, кроме моей лютой зависти.
О спасении я уже старалась не думать, в голове толкались вопросы: где все и где это? Я гнала их, потому что ни одна из моих догадок оптимизма не прибавляла. Я вытащила руку, пощупала джинсы – почти уже высохли на солнышке, перевернула их, чтобы солнышко припекло с другой стороны, и стала уже привычно растирать отогревающиеся ноги. Земля подо мной так и не высохла, лужи уже не было, но земля все равно была влажной. Я отодвинулась, чтобы солнечный луч ее прогрел, и тут уж либо я, либо моя постель – приходилось выбирать. Сняла майку, тоже выкинула на просушку и отползла в темноту.