Под утро из гнезда вылезла Маленькая, повела носом, глянула на меня, как будто спрашивая: «Где моего-то носит?» – и прошмыгнула наружу. Эти к тому моменту уже притихли, и я даже немного задремала, вздрагивая от каждого звука. Теперь еще и взрослые крысы ушли. Совсем страшно.
Я успела привязаться к ним, это нормально, когда других разумных существ рядом нет (Бабка не в счет). А с крысами не пропаду. Они меня кормят и развлекают. Я не считаю себя чокнутой, я человек, который пытается выжить там, где люди обычно не живут. У меня нет выбора. Опять нет выбора.
Вскочила я от оглушительного шуршания прямо над головой. Не завопила чудом, а через секунду в проеме показалась морда Большого с куском одеяла в зубах. Мне показалось, он мне подмигнул, а потом спрыгнул на меня, и весь проем занял огромный спальник. Следом пролезла Маленькая с другим углом спальника, и втроем мы затащили их добычу в мою нору раньше, чем я успела испугаться, что хозяева проснутся и хватятся.
Он был большой и даже не очень вонючий, а главное – на молнии. Крыс хотелось расцеловать, но я только замерла как заяц, чтобы не выдать себя шуршанием газет.
– Они же проснутся! – шепнула я крысам, и те быстренько смотались в свое гнездо.
Спальник я осторожно затолкала под себя, чтобы если уж меня обнаружат, не сразу поймали на краже. Этим только повод дай. Хотя какой тут повод – им только покажись… Я накидала газет поверх своей щели от выломанной доски так, чтобы было не видно пробоины в полу. Стало еще темнее. Вот и хорошо, вот и ладно. Они уйдут, все отсюда уходят. Кроме меня. Обидно, наверное, было: второй раз ко мне заходят люди – и опять не те. Если Бабка чокнутая не хочет позвать на помощь, то этим вообще опасно показываться. Вот что значит не везет. Но об этом я тогда не думала. Я думала, как далеко они зайдут в поисках своего спальника и рискнут ли лезть в обвал. Думаю, скорее передерутся, обвиняя друг друга, а потом кто-нибудь кого-нибудь убьет и решит спрятать здесь же!
Мозг рисовал картинки одна другой противнее: вот уцелевший тащит тело второго, закидывает в мои руины, засыпает мелким мусором, и остаток жизни я провожу еще и по соседству с трупом. Для полного счастья, так сказать. Хорошо, что окно выбито, иначе точно задохнусь. За зиму он подмерзнет, зато весной… (Я уже допускала, что могу застрять здесь до весны.)
Не заметила, как уснула.
Проснулась от воплей и звуков перебранки. Эти орали, дрались, и я не сразу поняла почему. Ах да, ищут спальник. Молодой пытался воплями урезонить Старого, который подозревал его в краже спальника, Старый отвечал, где конкретно он видел все его доводы и куда их следует засунуть. Вся эта карусель продолжалась, наверное, час, а мой мочевой пузырь уже в голос вопил: «Прекратите!» Все стихло, когда под окном шумно проехала машина.
Она не остановилась или остановилась где-то в стороне. В другое время я бы давно орала, выставив в окно майку на арматуре как флаг, но теперь затаилась и ворчала, что не вовремя.
За эти пару месяцев это первая машина, которая почтила меня своим присутствием. А я тут лежу и пикнуть боюсь. Машина все-таки проехала мимо.
Первым очнулся Молодой:
– Давайте сваливать уже, пока нас не застукали.
– А спальник? Спальник мне ты новый купишь? – громким шепотом возразил Старый, а Молодой заржал, как будто было над чем.
– Не до спальников сейчас. Да и нет его здесь, мы все облазили. Ты понимаешь, что это значит?
– Скажи еще, что это крысы! – старый скептически хмыкнул, не зная, что крысы могут быть умнее его.
– Идем уже, – оборвал Молодой, и они шумно завозились.
Больше всего я боялась, что они не потушат камин, но никаких запахов, кроме кислого запаха бродяги, исходящего от спальника, я не слышала, значит, можно надеяться, что не сгорю. Они уходили шумно топая – если бы они боялись кого-то, шли бы не так. Когда хлопнула дверь, я еще несколько секунд лежала, боясь шевельнуться, но мочевой пузырь быстро заставил загреметь пластиковыми контейнерами и трубой – чудом моей инженерной мысли и силы Маленькой.
Еще раз без удовольствия повторяю: все-таки Бабка не в маразме, как бы ни прикидывалась. Стоило мне похвастаться спальником, как она в тот же день притащила мне пшикалку от чесотки и велела обработать всю мою нору, включая одежду, одеяло и спальник. Пшикалка была новая, из аптеки, с приличным ценником, но мне хватило деликатности не спрашивать, где Бабка ее взяла. Я тут вообще Алиса в Стране чудес. Все возможно, кроме одного – выбраться.
Крысы выскочили на воздух вместе с детенышами, я сама чуть не задохнулась, когда распыляла эту дрянь на спальник, одеяло и одежду. Стирать майку и трусы я за это время научилась: наливаешь воду в пластиковый контейнер, выставляешь на солнышко, чтобы нагрелась, и бросаешь бельишко туда. Потом воду – в трубу, белье с помощью арматуры – на окно сушиться: нормально. А вот джинсы в пластиковую упаковку от салатика никак не помещались, поэтому их я обработала двойной дозой. И спальник. И одеяло. На физиономию пришлось натянуть мокрую майку, но это не спасало – воняло так, что глаза на лоб лезли и слезились.
Запах не оставлял меня несколько долгих дней. Чтение газеты пришлось отложить до вечера: только в сумерках, подсвеченных игрушечным фонариком (тоже Бабка принесла), я сумела осилить парочку статей ни о чем. «В ботаническом саду заплодоносила молодая китайская яблоня», «Новый магазин открылся раньше срока». Я пролистнула всю газету и нашла новость о еще двух пропавших.
Маленькая сидела на подоконнике и тянула носом в мою сторону, остальные, похоже, были недалеко, но я их не видела. Бабку ничуть не смущало соседство с Маленькой: она сидела под окном, слушая про китайскую яблоню, и от крысиной спины до ее платка оставалась пара сантиметров.
– Китайские яблочки вкусные, – перебила Бабка. – Маленькие, со сливу, а то и с горошину, кислющие, но вкусные. Мы ребятами знаешь как любили!
– Не знаю, – говорю. – Где сейчас ваши ребята?
Да, я злющая крысиная королева, лишенная деликатности и чувства такта. Вот издеваюсь над пожилым человеком.
– В могиле, где.
– И мои. А часть – в школе. То есть сейчас уже дома. Они не знают, что я здесь, они думают… – Я осеклась. Газеты не писали обо мне, и я могла только гадать, что они там обо мне думают и думают ли вообще. – Они скучают! Позовите хоть кого-нибудь! Скажите, что я здесь!
– Рано их еще звать…
– Что?!
– Я говорю: китайские яблочки вкусные! На вот… – Она обратилась к Маленькой: – Отдай своей хозяйке, пусть не орет.
Маленькая брезгливо обнюхивала странную плоскую ленту, возникшую над подоконником в Бабкиной руке. В сумерках это было похоже на размотанный скотч, только толстый.
– Отдай, – повторила Бабка, и Маленькая сцапала предмет зубами.
Маленькая поморщилась, но волоком подтащила мне эту штуку и тут же метнулась обратно на подоконник, смешно чихая.
– Что это вообще?
– Возьми.
Я взяла. Повертела в руках. И чуть не выскочила, как намыленная, чтобы расцеловать Бабку!
Я такую штуку видела только по телику, да и то у Маринки. Маринкина мать все время смотрит «телемагазин», у них весь дом забит очень нужным барахлом. В том году мы куда-то там с Маринкой собрались, она засела краситься на три часа, а я ее ждала с ее матерью у телика и, чтобы не обсуждать неудобные вопросы про школу, сделала вид, что меня интересуют все эти суперножи, пылесосы для носа и… Черт, я даже не помню как это называется!
В телевизоре был альпинист, который взбирается на гору, ледяную снежную гору, весь такой в комбинезоне и очках, с инеем на бороде. Забирается он на гору, привязывает свою мудреную горную кровать на миллион страховок, залезает в спальник и ложится спать. Потом вспоминает про архиважную штуку в сумке и достает вот это вот, что принесла мне Бабка. Достает эту штуку, кидает в спальник и только тогда засыпает как человек с чистой совестью. И ведущая такая: «С бла-бла-бла вы нигде не замерзнете!»
Все, что я поняла тогда: этой штуке не нужны ни батарейки, ни аккумуляторы, ни тем более розетка, которой ни у меня, ни в горах нет. Эта штука – химия. Открываешь подушечку, что-то там внутри вступает в реакцию с воздухом – и тебе тепло! Беда в том, что она одноразовая.
– Спасибище! Но я, пожалуй, приберегу до зимы.
– И то верно.
Как быстро я привыкла, что от нее мало толку!
– Остаться со мной сегодня не хотите? Я боюсь, эти опять придут…
– Не придут. У меня дела. – Она завозилась под окном, поднимаясь на ноги.
– Вы… это… Проедет машина поблизости – хоть рукой махните для приличия! А если еще и скажете, что я тут застряла…
Она уходила молча, шелестя бесконечными пакетами.
Женщина-загадка!
Декабрь
Вот и пригодилась химическая грелка. Я долго не решалась ее открыть, потому что грелки одноразовые, а их мало, но этой ночью был такой мороз, что либо я – либо они. Грело так себе. Я завернулась в одеяло, в газеты, в спальник, и куда-то в ноги, внутрь спальника, кинула грелку, и почти не чувствовала, что где-то там потеплело. Так, еле-еле. Все-таки альпинисты более крепкий народ, чем я.
Первым делом я оторвала еще одну грелку из упаковки, бросила и велела Глисте принести. Не знаю, где Бабка их набрала, но зима длинная, и мне понадобится еще много. Нельзя полагаться на Бабку. Глиста надежнее. Она метнулась и притащила грелку мне на грудь, только хвостом не виляла. Она выросла уже почти со взрослую крысу, но такая же худющая. Как бы объяснить ей искать такие грелки по городу? Дам на денек Бабке с тем же заданием – посмотрим, что получится. Я теперь мастер дрессировки: Эсмеральда затанцевала, и футболисты заработали наконец-то всей командой. Только с Бабкой прогресса нет.
Вчера замерзла моя канализация, и меня затопило. Если вспоминать об этом из теплого спальника, получается ржачно, если вспоминать как есть – не очень. Выливаю я такая свой утренний салатный лоток в трубу… И он возвращается мне сполна, прямо на руку. Щупаю трубу, сколько достаю – лед. Хорошая вещь – пластик, другая бы лопнула. Пришлось просить Бабку разжечь костерчик с фасадной стороны, чтобы хоть чуть прогреть землю и фундамент. Она забегала, как будто всю жизнь этим занималась, а потом до ночи и еще полночи поджаривала хлеб на костре себе и нам с крысами. Пупсик оценил, он вообще любит все жареное. Думаю, в прошлой жизни он был толстым поваром, но слишком много травил крыс для чистоты на кухне, вот и стал крысой. Остальные так: хлеб, значит, хлеб, ну и ладно.