Сначала делаем дырку. Втыкаем ножницы, не размыкая, и сверху постукиваем кулаком. А потом, когда продырявили банку, ножницы надо разомкнуть и действовать одним лезвием как ножом или открывашкой. Оно не очень-то для этого приспособлено, приходится прилагать усилия, но у тех, кому надо, все получается. Не могу обещать, что вы ни разу не порежетесь. И вообще: носите с собой швейцарский нож! Это лучше, чем маникюрные ножницы, никто не знает, какие сюрпризы готовит нам жизнь. А то принесет вам крыса банку тушенки, а вы и открыть не сможете. Нехорошо! Животное ведь на вас надеялось – думало, люди умные.
Я раскидала мясо в миски и когда моя нора наполнилась безмолвным чавканьем, наконец-то поела сама. Миску Глисты я прикрыла пластиковым контейнером, подальше от братьев-сестер, хотя могла поспорить, что Бабка сюда не сунется, пока эти со мной.
Уже проваливаясь в сытый сон, я поняла, что была права: Глиста явилась одна, волоча в зубах ленту химических грелок. Она еще поплясала вокруг меня, показывая, какая она молодец, и намекая на ужин. Пришлось вставать, кормить и прятать грелки.
Заморозки
Меня разбудило странное чувство: будто кто-то смотрит на меня в окно. Я уставилась на темную улицу, стараясь не шуршать газетами. Ночь, ни единого фонаря, но в оконном проеме четко различалась фигура. Высокая, мужская. Фигура стояла неподвижно, я не видела лица, но была уверена, что этот некто таращится на меня. Так продолжалось несколько длинных секунд, пока я не услышала шум воды.
Тьфу! Кто-то из этих вышел посмотреть на звезды и не нашел лучшего места для туалета, чем мое окно. Хоть бы предупреждали!
Я выругалась про себя и поглубже натянула на уши спальник, но краем глаза разглядела кого-то еще.
За спиной моего гостя как будто кто-то стоял. Этот был выше, шире и какой-то расплывчатый. Не толстяк, нет, он имел более мягкие очертания, как неживой. Если бы там был хоть намек на свет, я бы решила, что это тень. ТЕНЬ! ПЯТНО!
Привет, ПМ. Давненько не виделись. Световая дыра в ночной темноте, пятно чернее ночи, поблескивающее как мазут. Оно медленно подплывало к моему ночному гостю…
– Сзади! – Я завопила так, что, наверное, слышали в другом конце города.
Этот инстинктивно отшатнулся – назад, а не вперед! Назад, где ПМ расположилась и так на волоске от его хрупкой человеческой спины.
Гость недоуменно крякнул, когда потерял равновесие, утягиваемый пятном, рухнул пятками кверху, сонно взвизгнул. Я увидела мелькнувшие в темноте каблуки тяжелых сапог, и мне заложило уши от собственного крика.
Этот тоже вопил. Длинно, хрипло, так нереалистично, что я еще надеялась, что мне снится. Торчащие кверху ноги причудливо танцевали за окном. Он выл и не замолкал, орал так, что крысы повыскакивали из гнезда и вылезли ко мне. Я больше не видела ПМ, она лежала где-то на земле под окном, затягивая в себя неудачливого бродягу. Эти ноги за окном дрыгались в причудливом танце под аккомпанемент воплей. Уши закладывало, я тоже орала – только чтобы ничего этого не слышать, запоздало думая, что я следующая.
В комнате что-то упало, затопало, хлопнула дверь… Этот за окном уже перешел на визг. Крысы забились мне под майку и больно вцепилась коготками.
Опять хлопнула дверь. Топот ног по мусору…
– Сюда! Огонь есть?
За окном уже слабо хрипело. Разрывающие воздух вопли еще звенели в ушах, а этот только громко дышал, и от этого звука меня бил озноб. Топот стих.
– Сюда, быстро! С огнем!
– А что случилось-то? – Голос раздавался чуть левее меня, совсем рядом, если бы я могла высунуть голову, я бы разглядела Молодого в этой темноте, шагах в трех от меня он и стоял…
– Не видишь? Жги это! Жги, иначе мы будем следующими. Тряпки, бумага, огонь…
На улице смолкло. Я изо всех сил таращилась в окно, боясь увидеть то, что видела две минуты назад. Молодой прошелся по моему потолку, его грязнющие штаны закрыли свет, подошел и выглянул в окно.
– Да что там?..
– Идиот!
Он включил фонарик, слепо заводил лучом, я вжала голову в плечи…
– Михалыч!
Я не успела ничего сказать, а сделать бы и подавно не успела. Этот идиот выскочил в окно, хлюпнул ногами, шлепнувшись на мокрое, взвыл…
– Беги! – Мне на голову рухнул тяжелый мешок, в нос шибануло кислятиной.
Молодой откатился в глубину завала, от этого доски над моей головой угрожающе заскрипели. Я все равно слышала, как он дышит.
– Оно… Михалыч… Оно… – Он тяжело дышал и срывался на визг.
Он раздразнил ПМ, теперь она за ним погонится. А на пути я. Я не сбегу. Я легкая добыча. Это было странно, но в тот момент мне ужасно захотелось жить. Какая разница где: если это сейчас меня достанет, шансов у меня нет. Я хотела жить. Я смотрела в окно, слушала, как тяжело дышит этот… Вместо того, чтобы бежать, он опять завизжал:
– Что это?!
– Огонь принес?
На доски над моей головой шумно шмякнулся мелкий предмет. Я высунула руку и стала шарить, загребая мусор. Есть! Зажигалка! Хоть какой-то прок от Молодого. Я обернула кусок бетона газетой, подожгла ее. Пламя взметнулось в опасной близости от моего лица, затрещали опаленные волосы, я швырнула камень в окно, молясь, чтобы не промазать. У меня пол дощатый, сгорю ведь!
Стекло звякнуло, добавив мне пару новых осколков, камень благополучно вылетел в окно. Этот сидел почти у меня на голове и так же тяжело дышал. Смешно, с присвистом, в другое время я бы стала передразнивать…
– Ты видела?! Михалыч!..
– Нет. Я слышала.
– Это что?
– ПМ.
– Совсем, что ли, какой ПМ?!
– Какая. Плотоядная масса – ПМ.
– Масса?! Ты видела, что она сделала с Михалычем?!
– Слышала.
Я завернула следующий камешек, подожгла и отправила в окно. Этот содержательный разговор даже немного успокаивал: хоть Молодой сохранил типичное поведение – значит, не поехал крышей…
– Помогай. Посмотри, что там!
– Что я – совсем?!
Я выкинула следующую газету и только тогда услышала этот визг. Высокий-высокий, похожий на звон в ушах. Попала. Теперь она разозлится и приползет за мной… Не сейчас. Еще одна газета, камешек, зажигалка, газета, камешек, зажигалка…
За окном засветились отблески огня. Газеты горели или эта тварь, а может, я попала в кострище, где еще оставались непрогоревшие поленья… Ультразвуковой вопль не прекращался.
– Ты слышишь?
– Да…
На оконной раме, освещенной огнем, блеснуло черное глянцевое пятно. Я чиркнула зажигалкой, газета у меня в руке занялась. Молодой, должно быть, увидев гостя, завопил, и я выронила на себя горящий снаряд. Под майкой взвизгнули крысята, кто-то больно меня укусил, пламя обожгло руку – но я все-таки запульнула в пятно. Оно сжалось как слизняк, убралось за окно, но ненадолго.
Я еще нашаривала новую газету, а окно уже заволакивало глянцевой грязью. Быстрее, быстрее… Над головой послышался удаляющийся топот: это Молодой воспользовался возможностью сбежать. Правильно. А у меня такой нету. Я пульнула в пятно, но снаряд опять отлетел в меня. Подхватила, пульнула опять, пятно отпрянуло – только затем, чтобы шмякнуться на пол и просочиться сквозь щель в полу.
Я завопила так, что крысы выскочили и разбежались в разные стороны. Хома так и подпрыгнул на месте, вылетел на пол, и я потеряла его из виду. Секунда, бросок, сдавленный писк… Ах ты тварь! Я нашарила арматуру и врезала по грязи – глупо, если не поджигать. Чиркнула зажигалкой, ткнула прямо в пятно – и оно радостно вспыхнуло мне в лицо. Закрыв лицо рукой, я лупила арматурой по горящему слизняку, чтобы убрался, и думала, что сейчас займутся доски и тогда меня уже ничто не спасет.
…Рыжая прыгнула наверх – и поплатилась. И спасла меня. Короткий глоток пылающего слизняка, я даже писка не услышала в этот раз, меня только обдало жаром, и огонь ушел наверх вместе с пятном. Я прихлопнула рукой тлеющую доску, закашлялась, замахала руками, разгоняя дым. Огонь был уже далеко – там, на улице. Ультразвуковой вопль еще сверлил уши. Я намотала газету на арматуру, готовая встретить новую атаку. На улице весело полыхало, но я была в безопасности. Она умеет затухать сама, а там еще и снег. Сейчас потухнет и явится… Моя зажигалка только чуть-чуть припугнула ее. Я теребила зажигалку в руках, изо всех сил таращась в окно. Ультразвуковой вопль не стихал долго.
Подул ветер, принес запах гари и крови, тяжелый, густой, как на бойне. Оставшиеся крысы мелко тряслись у меня под майкой. Пупсик на секунду высунул нос и тут же спрятался снова. За окном возник знакомый силуэт Бабки.
– Вы!
– Я тоже рада тебя видеть. Крыса передала подарочек? Мороз-то какой, а? Все болтали по радио, что зима будет теплой, а вот и вдарили морозы. Ты кутайся получше, а то и правда околеешь.
Она стояла прямо под окном, там, где убили Михалыча.
– Осторожнее там! Это вы?
– Я. А чего осторожнее?
– Под ногами же! Там… Пятно! Уйдите оттуда!
– Нам ли с тобой бояться пятен? – философски заметила Бабка. – Угадай, где я была?
– Не стойте там! Там человека убили!
– А где их не убивали, деточка? Покажи мне такое место на земле. – Она шагнула в сторону, как будто это могло что-то изменить, и замолчала.
Я не знала, о чем с ней говорить. Тут такое! А она…
– Там было Пятно… ПМ, – глупо повторила я, чувствуя, что слезы опять душат меня. – Оно его…
Я разревелась, наплевав на обезвоживание.
Я так и не уснула. Крысы прятались у меня под майкой, царапаясь коготками, из окна тянуло кровью, гарью и помойкой. Бабка сидела на подоконнике и рассказывала что-то невнятное о своем походе в город. По ее словам выходило, что она видела кучу народу – и ничего им не сказала.
– Что вы за человек такой?!
– Не хуже других.
В этот момент я была готова с ней согласиться.
Когда рассвело, Бабка развела костерчик прямо там, прямо под окнами, где и раньше, где случилось это, вчерашнее.