– Умойся, – позвала баба Оля, громыхнув чем-то железным. – Лицо и руки.
Марта натянула треники и футболку, вышла в кухню.
– Я тебе тут развела.
Баба Оля показала на ведро и стала в него кружкой лить воду из чугунка. Кружка мистически курилась парком.
– С мылом мой. Все потустороннее надо с себя смыть. Одежду тоже хорошо бы сжечь, но это уже как сама решишь.
– А то что? – спросила Марта, подтаскивая ведро к рукомойнику.
Баба Оля пожевала губами и отошла к столу.
– Тут надо все по правилам делать, а не спорить, – заговорила она, перекладывая куски хлеба колбасой и сыром. – Ты к нам приехала, так по нашим законам и живи.
Вода очень даже была теплая и приятная, поэтому бабка могла говорить сколько угодно.
– Все же просто – правила не нарушай и живи спокойно. А раз нарушил – то уж и не жалуйся.
Марта взяла щетку, стала тереть ногти. Хорошо бы еще зубы почистить и крем для лица у мамы взять.
– Это еще при Сашке было. – Бабка оставила в покое хлеб, взялась за яйца, стала их перебирать: вынула из блюдца, они стали раскатываться. Бабка их ловила. – Отец Кольки в лес пошел да заблудился. Два дня его не было. Нашли. Но не здесь, а под Великой Губой. Крюк сделал в тридцать километров. Уверял, что его леший водил. Что все время шел по знакомой тропе, а выйти не мог. А потом он лешего обманул, вот и вышел. Вроде как пообещал чего-то, да не дал, сбежал. Все поохали да успокоились. А потом что-то неладное у них в избе стало происходить. Трещит, вздыхает, половицы скрипят, двери вдруг сами закрываются. Они уж и попа приглашали, и в церковь ходили, ничего не помогало. Кинулись к Сашке.
– А Сашка – это колдун? – спросила Марта. Мыло из ее рук очень удачно ускакало в ведро. Марта кинулась его вытаскивать, спасая воду. Мыло не давалось.
– Ну какой колдун? – отмахнулась баба Оля. – Так. От бабки наслушался. Все больше сказки рассказывал. А уж что таволга головную боль снимает, цитварное семя от глистов, полынь для аппетита, зверобой при хандре пьют, тысячелистник кровь останавливает, а хочешь температуру сбить, так пей пижму, – это все знают. Секретов-то всего – траву набрать и не перепутать.
– А он собирал? – Марта положила мыло в лоток и посмотрела на себя в зеркало. Никаких изменений, даже не похудела.
– Собирал. Да его и так постоянно звали – слава-то пошла. А как Колькин отец-то пропал, Сашка сразу сказал, что это нечисть. У нас чего произошло-то. Озеро-то большое было, глазом не охватишь. Речка текла-вытекала, берег болотистый. А потом взяли и речку перекрыли – колхоз так решил, чего-то там надо было орошать. Вода ушла, озеро заболотилось. Это ж не озеро сейчас, а так, слезы. Рыба извелась. Все порушилось. Ну и стали замечать, что девкам на гаданиях стало разное являться.
– На каких гаданиях? – Марта взялась за расческу. Голову сейчас, конечно, не вымыть, так хотя бы причесаться.
– Ну дык гадают же. – Бабка все перекладывала и перекладывала яйца. Одно укатилось, тюкнулось об пол, покатилось дальше. Нашло удобный желобок, добралось до порога и об него тоже звонко тюкнулось.
– Это на Святки? – Марта гадания любила – в классе у них девчонки постоянно карты таскали.
– Да когда приспичит, тогда и гадали, – закивала бабка и снова принялась за яйца, на столе перед ней еще три штуки осталось. – А тут, значит, с избой беда, трещала, трещала да покосилась. К Сашке кинулись. Он и пошел заговаривать нечисть в баню.
– Какую баню?
Яйцо с укоризной смотрело от порога, Марта подняла его, ковырнула скорлупу.
– Так в вашу и пошел. Сказал, что нечисть успокоить надо, что, пока она на что-то обижена, будет шумно. И люди будут пропадать, и дети.
– А что дети? – Марта почувствовала, что хочет есть, и взялась за яйцо всерьез. Еще и колбаса пахла как-то совершенно неправильно. Вкусно. Села за стол, тарелку с бутербродами ближе придвинула.
– Такая же история, и тоже летом, – подъехала к ней со своим стулом бабка. – Мальчонка пропал. Как раз Колькин брат. Вроде к озеру пошел, а не нашли. Уж думали, утоп. А он утром объявился. Сидит на бережку.
Бабка посмотрела так, что Марта чуть яйцом не подавилась.
– И что? – прошептала она. – Через три дня?..
– Ну да, – закивала бабка. – Никто и не понял почему. А перед этим все плакал. После этого Колькин отец в лесу и заблудился. Да и вообще всякие неприятности начались.
Яйцо немножко застряло в горле, но Марта протолкнула его хлебом. Поискала чашку. Не нашла. Увидела кружку у печки. Зачерпнула горячей воды. Закипеть она не успела, но и так было неплохо. Как говорил папа: «Горячее не может быть сырым». Оно и не было.
Рассказ продолжился:
– Что началось! Народ чуть из деревни не собрался уезжать. А тут, значит, Сашка взялся спасать. Ловил на живца – чертяка в дом полез, чуть стену не обрушил, Сашка его и поймал. В бане запер. Все и закончилось. Это если по правилам, то все тихо.
– И какие же это правила? – Колбаса в Марту уже не лезла. Она взялась за сыр, он не такой твердый.
– Так все же просто. Не надо пытаться их обмануть. Они сильнее. И в лес после темноты ходить не надо. В заброшенные бани не суйся. И если уж подменили, то не сопротивляться.
– А какой запрет нарушил отец дяди Коли?
– Запрет? – Бабка пожевала губами, отошла к печке. Опять стала там шурудить палкой от сачка. Вгляделась в пляшущий огонь да и добросила сачок в него. Медленно выпрямилась. – Кто уж теперь скажет? Но лучше быть осторожней, громкими словами не бросаться.
Марта отвалилась от стола, понимая, что не только наелась, но и объелась. Потянуло в сон.
– Мы чего к тебе пришли-то вчера? – не умолкала бабка. Ее слова были похожи на неусыпное радио: пока не выключишь, говорить не перестанет. Но чтобы выключить, надо было вставать, а делать это было лень. – Чтобы ты не сопротивлялась. Против него идти не надо. Сашки нет, а кроме него, справиться некому. Если нечисти срок освободиться пришел, то и судьба такая. Подменыша-то ты куда дела?
– На настоящего выменяла, – пробормотала Марта. – В бане. Там речка и яблоня была. Я вас там видела. Вы еще с бабой Аришей и дядей Колей пришли, а нас и не заметили.
Баба Оля кивала, смотрела понимающе. Глаза у нее были добрые. Потом в ее руках появилось яйцо. Она его как-то уж слишком ловко крутила между пальцами. Как будто упражнение по развитию мозга делала. И вроде вот-вот яйцо это должно было из руки упасть, но не падало.
– Ты не спорь, смирись, – вкрадчиво говорила бабка. – А окно тебе Колька вставит. И починит, если что надо починить. Жалко, что это с твоим братом случилось. Но если сопротивляться, хуже сделаешь. А так-то мы деревней поможем, поможем… Ты вот с Тимофеем дружишь. И дружи. Он хороший.
Почему-то от слов Марте становилось тепло. Она жмурилась на разлившееся по всему небу солнце.
«А где Слава?» – возмутилась мама.
«Марта!» – крикнул Славка, падая.
Отвечать не хотелось, а хотелось лежать на мягкой зеленой траве и смотреть на голубое небо. Марта и лежала. Становилось жарко. Солнце шпарило вовсю.
– Ты где? – спросили прямо в ухо, и Марта открыла глаза.
Было темно. Сверху давило что-то большое и тяжелое. Щекотал лицо жесткий мех. Спросонья решила, что медведь. Что он на нее свалился с крыши. Еще и спрашивает, где она. Заворочалась, брыкаясь.
Тяжелое и жесткое оказалось тулупом, а спрашивающий – Феем, отодвинул шторку и заглянул на печку. Они посмотрели друг на друга. Марта постаралась вложить во взгляд побольше нехорошего, монументального. Что она помнит его пробег по склону и не забудет никогда. Но по дурному лицу Тришкина было непонятно, дошло до него это нехорошее или так в Марте и осталось. И помнит ли он сам, как сбежал.
– Тебя и не найдешь, – сообщил Тришкин.
– Чего приперся? – не стала церемониться Марта. Это раньше можно было политесы разводить, а теперь, когда война и вражеские самолеты бомбят столицу, не до хороших манер.
– Я поесть принес. – Тришкин отодвинулся, показывая стол. Когда Марта этот стол видела последний раз, на нем стояла тарелка с недоеденными бутербродами и скорлупой от яиц, а сейчас там лежало полотенце. Нарядно-красное. С петухами. В полотенце было что-то завернуто. Подозрительно объемное.
– Вот и ешь, что принес, – проворчала Марта, падая обратно на лежанку.
Она не очень хорошо помнила, как забралась сюда. Даже не помнила, когда ушла баба Оля. А она ушла – рядом с Тришкиным ее не было. Она ушла, а Марта отыскала самое теплое место и завалилась спать, предварительно накидав тулупов на кирпич и прикрывшись еще одним тулупом. Хорошо бы узнать, откуда у них столько этих самых тулупов, если раньше здесь жила одна баба Мотя. Может, это шкурки ее ухажеров? Она их потрошила, тулупы делала, а потом надоело, вот в город и уехала.
Тришкин не проникся Мартиной обидой, а наоборот, стал проявлять всяческую активность – чем-то гремел и стучал по печке.
– В деды-морозы метишь? – спросила Марта. Лежать на печке, когда по ней стучат, было гулко.
– У тебя тут все прогорело. Можно трубу закрывать, – сообщил Фей.
Марта от удивления чуть с печки не упала. А сосед, оказывается, рукастый пацан. Может с печкой управляться. Наверняка прямо головой в нее и залез. Помнится, баба Оля кочергу найти не могла.
Пока Марта лезла из-под тулупов, чем-то сосед шарахнул. Свесила голову, чтобы посмотреть. Кочерга.
– С собой принес?
– Баба Оля сказала, у тебя нет. Просила отнести.
Марта попыталась представить, как Фей шагает по улице с кочергой на плече и с полотенцем под мышкой. Для яркости картинки понадобилось окно, чтобы понять, какое в момент этого прохода было время суток. Увидела доску вместо центрального окна и вздрогнула – так крепко она все забыла. Зато соседнее окно было полно черноты.
– Это чего? Утро? – явила свою непроснутость Марта.
– Вечер. Восемь. Ты полдня проспала. Спускайся ужинать.
– А что у нас на ужин?
– Вареная картошка. Немного прошлогодней осталось.