Колдуны не бывают добрыми.
Бросила.
Стекло со звоном осыпалось. А выдайте-ка ей значок «Соколиный глаз». Звук сразу всосался в дождь.
Марта посмотрела под ноги. Второй камень ее ждал.
В комнате загорелся свет.
Бросила.
Звона не было – стекло осыпалось на что-то мягкое.
– Ай! Ай! – заорали в доме.
Свет из окон мешал искать камни. О следующий она споткнулась. Подняла. А когда выпрямилась, увидела сквозь еще не разбитое стекло растрепанную бабу Олю. Какую-то уж слишком растрепанную для ночи.
– Ты что творишь? – потрясла она кулаком.
Следующий удар пришелся по стене. Отобрали у нее значок «Соколиный глаз». Марта присела на корточки. Что за дела? Почему никто не подготовился к ее приходу? Могли бы камней побольше разложить. Нашла, но маленький. В окно попала, но стекло не разбилось.
– А ну прекрати! – орала баба Оля. – Вот я полицию позову.
Ухмыльнулась. Давно пора сюда полицию позвать.
Найденный камень был огромный, Марта его еле подняла, качнула в руках и отпустила. Нет, такой не полетит.
– Отошла, отошла от дома!
Есть! Камень полетел хорошо, врезался в перекрестье рамы. Марта заметила, куда он отскочил. Перелезла низкий заборчик палисадника, подняла его и подошла к дому вплотную.
– Не смей! – заорала баба Оля.
А Марта все гадала: зачем им понадобилось бить окна. Они же потом все равно вошли в дверь. Но перед этим им требовалось разбить стекло.
Замахнулась от души, чуть плечо не вывернула.
Дух в замкнутом пространстве находится. И если это пространство разомкнуть?
Стекло посыпалось на лицо. Марта успела только зажмуриться и плотнее сжать губы. Но лицу все равно стало больно – она порезалась.
– Ааа! – носилась по комнате баба Оля. – Люди!
Марта стряхнула осколки и направилась к крыльцу. Здесь было два окна, а дальше за входом шла глухая стена. Интересно. Комната без окон? Здесь-то они лембоя и держали?
Около крыльца Марту ждала большая удача – часть палисадника оказалась выложена камешками. Небольшими. Аккурат под ее руку.
– Остановись!
Баба Оля уже стояла на верхних ступеньках. В длинной белой ночнушке она выглядела чистым привидением.
– Колдуны не бывают добрыми, – усмехнулась Марта, удобней устраивая в ладони камень.
Бросила. Навстречу камню полетел гулкий удар в стену из комнаты. Камень как будто и не достиг своей цели, а сразу полетел обратно.
Баба Оля заорала уже совсем дурным голосом и присела. Марта посмотрела на крышу. Нет, ехать она не собиралась.
Наклонилась за камнем и вдруг почувствовала, что за спиной стоят.
Сейчас она этот камень ему прямо в лоб засадит.
Марта развернулась. Испугаться не успела. Только удивилась. Седой. Быстро он.
Седой заорал. Марту разом кувыркнуло на спину, задрало ноги и поставило на голову. Вверх тормашками она увидела, что на пороге стоит еще один лембой. Черный. И он тоже орал. Еще она успела заметить, как баба Оля ловко уползает на четвереньках с крыльца.
– А-а-а-а-а! – с новой силой заорал седой, и в доме полетели последние стекла.
Марту бросило на живот, ногами вперед протащило по палисаднику, стукнуло о стену. Она шевельнулась, почувствовала, что под куртку собрала все камни, и замерла.
Черный на крыльце распушился, волосы его поплыли по воздуху. Он запрокинул голову и гаркнул. Седой сдавал. Гнул голову и больше не орал.
Марта вытащила из-под куртки камень. Бросила.
Черный повернул к ней голову.
Тут уже можно было не орать. От одного взгляда кишки внутри Марты завернулись, и жадный страх с ложкой наперевес ринулся в них ковыряться. Марта ткнулась лбом в цветы.
Дом опять как-то весь вздрогнул. От крыльца что-то полетело.
«Он еще и летает», – вяло подумала Марта.
Над головой хлопнуло, словно окно открылось.
Створки без стекол были распахнуты, на улицу торчала рука. Принадлежала она явно немолодому человеку – в морщинах вся, видны голубые вены, ногти сероватым бугром. Рука эта погрозила улице пальцем и скрылась. Марта тянула шею, чтобы разглядеть смелого хозяина жеста. Поднялась на ноги.
В пустой комнате ярко горел свет.
Седой стоял, прикрыв глаза. Его тяжелое лицо стекало в волосы. И только огромный мясистый нос шевелился. Словно он вынюхивал своего противника. Нюхал с шумом. Марта еле сдерживалась, чтобы не начать нюхать самой.
Из-под куртки вывалился камень.
Седой открыл глаза.
Было бы хорошо, если бы седой улыбнулся, вытащил из рукава зонтик или щелчком пальцев остановил дождь. Но в его глазах были только лес, холод и равнодушие.
Распахнул рот.
– Нет! – выставила руку Марта.
Крик ударил в лицо. Марту припечатало к стене дома.
А потом все закончилось.
Лембои исчезли. И седой, и черный. Марта сползла по стене на приступок фундамента. Долгие минуты ничего не чувствовала, но потом дождь все же достучался до нее. Он намочил колени, пробрался за шиворот, исколол руки, похолодил макушку.
– Чего сидишь? Домой иди.
Баба Оля с очень деловым видом стояла на крыльце и смотрела на открытое окно. На плечи она успела накинуть куртку.
– Давай, давай, нечего тут. У меня, видишь, чего!
Марта очень хотела увидеть и понять, но пока у нее это не получалось.
– А Колька когда за стеклом вам поедет? – тараторила баба Оля. – Надо сказать, чтобы и мне привез.
Марта попыталась встать. Ноги не слушались. Голова работала слабо – она не понимала, что теперь надо делать. Как вставать, как идти, куда идти.
– А ты Сашку-то видела? Как он их. Раз – и все.
Марта качнула головой. Это единственное, что она сейчас могла – качать головой и смотреть, как плавает перед ней туда-сюда действительность.
– Иль ты не углядела?
Марта уставилась на бабу Олю.
– Это свиль его держала. Он ведь как нечисть тогда поймал, так вскоре и помер. Но следил, чтобы никто тут не озоровал. А вот как свиль над его могилой встала, тут все и вернулось. Поняла?
Кивнуть – это правильно. Марта кивнула. Баба Оля опять уставилась на дом.
– А это хорошо, что Колька за стеклом поедет, хорошо… Да иди ты уж, иди. Аль онемела с испуга?
И правда, чего она сидит? Надо бежать! Надо посмотреть, что там Славка.
И она побежала. По ногам и рукам еще бегали мурашки. Два раза упала, из-под куртки выпали последние камни.
Мама стояла у калитки.
– Ты-то куда ушла? – напустилась она. – Ночь, дождь, а тебя где-то носит.
– А что Славка? – выдохнула Марта.
– Спит Славка. Вообще не понимаю, что это. Горячка какая-то была, а потом ушла. Сухой, температура нормальная. Просто спит. Вы во что тут играли, что он так возбудился?
– В леших, – пробормотала Марта.
– Нашла во что играть. Других игр нет?
Мама смотрела вдоль улицы. Мама была хмурой.
– А ты знаешь, что в этой деревне был колдун? – вдруг спросила Марта.
– Кто ж не знает? – согласилась мама. – Из-за какой-то чертовщины твоя бабка сюда ехать и не хочет. Зачем сказала, чтобы мы сюда приехали, непонятно.
Теперь они вместе смотрели вдоль дороги. И на этой дороге появился человек с топором.
– Ну и игры у вас, – вздохнула мама и ушла в дом.
Тришкин приближался. Топор ему явно шел.
– Чего это ты? – спросил он, показывая на ее куртку.
Марта оглядела себя.
– Упала.
– В темноте?
Оказывается, Тимофей умел шутить.
– Три раза.
Уезжать не хотелось.
Марта сидела на крыльце и смотрела на дуб. Сегодня только заметила, что он растет около их дома. Лет триста, наверное, растет. Помнит еще тех самых новгородцев, что сбежали от Ивана Грозного. Или Ивана Грозного, что сбежал от новгородцев. Бегали они вокруг этого дуба, бегали, а он стоял. Просто стоял. Здесь каждый куст исторический. Как новгородцы прибежали, так давай деревья сажать. Дубы и карельские березы. Дубы для памяти, а березы для душевной тоски. Чтобы было с чем обниматься, вспоминая родину. А еще елки – это на Новый год.
Фей прислонился к перилам крыльца. Говорил. Давно уже говорил. Рассказывал. В интернете инфу нашел. Про купца. Как много он построил тут. Что мастерская по вышивке – это его идея. Большая изба была в конце деревни. Так и называлась – «Хашезерская вышивка».
Сказал и куда-то показал.
Марта слушала и не слушала, больше смотрела. Вдоль дороги. Она была пуста, если не считать машины, которая за ними приехала. Еще из постоянного тут были ивы, а за ними озеро. А если пойти в другую сторону, сделать четыре и четыре километра, то попадешь на невероятно красивый берег с черной галькой. Солнце садится в воду. И от этого все вокруг становится темным и красивым. Но они туда так и не дошли.
– А потом мастерскую в Шуньгу перевели. Там ярмарки были.
– Что было?
– Ярмарки.
Странно, что они задружились. Марта с пацанами в школе не общалась. Они как-то не очень держались около нее. Отваливались. А Тришкин все ходил и ходил.
– Ну вот, а потом мастерскую в Медвежьегорске открыли.
– Какую? – Внимательно слушать у Марты не получалось. Хотелось думать о своем.
– По вышивке. Она теперь называется карельская.
Марта кивнула. Вышивка – это красиво. Она вот вышивать не умеет. Если только дырки штопать. И то редко.
Наконец Фей замолчал и тоже стал смотреть вдоль дороги.
На крыльцо вышла мама.
– Ну чего, все? Я закрываю.
Историю с подменышем маме все-таки рассказали. Баба Ариша и рассказала. Пришла и попросила передать бабе Моте, что она может возвращаться. Оказывается, в этой истории и она была замешана. Когда мама стала задавать вопросы и выяснять подробности, Марта вышла на улицу. Ей не хотелось слушать, потому что у каждого была своя версия. Славик ничего не помнил или быстро забыл. Вновь ворчал из-за конструктора, отказывался есть кашу, спать соглашался только в кровати с мамой. И правильно – одного одеяла им не хватало. Баба Ариша ушла, мама позвала Марту и долго стояла с ней, обнявшись. Ничего не сказала. И правильно – что тут говорить?