– Я ничего не хочу! – сказала жестко, чтобы никто ничего другого не подумал. – Я хочу, как раньше!
– Ну так сыграй! – Волшебник провел рукой над клавишами. – Получишь все, что захочешь!
Вот ведь гад! Майя сжала кулаки.
– Сам играй! Не хочу, чтобы ты тут был! Хочу без тебя! И не буду я ни о чем договариваться. Ты пришел без спроса, вот и уходи так же.
Закусила губу – она произносит желание, он ее снова провел. И тут же внутри вспыхнуло – а если сработает? Если он исчезнет навсегда? И пианино это чертово заберет.
– А со мной будет замечательно! – гнул свою линию Волшебник. – Тут ведь главное – с чем сравнивать. Без меня – одно, а со мной – совсем другое! В твоих руках судьбы людей. Неужели ты не чувствуешь, какая это сила?
Он перегнулся и нажал пальцем по клавише. По комнате растекся басовитый звук. Нажал другую клавишу. Черную. Звук был не полный.
Если бы тут был папа, он вышел бы и сказал…
Майя зажмурилась, поджала губы. Дышать стало тяжело. Пообещала:
– Я выкину тебя вместе с этим баяном!
Волшебник запрокинул голову и рассмеялся.
– Как часто я это слышал. И еще никто никогда не исполнял своих угроз. Я нужен всем. Когда ты это поймешь, то сама удивишься, что сразу этого не разглядела.
– Никому ты не нужен. Ты мерзкий и противный, как… как… – Поискала слова. Наиболее мерзкие в голову не шли, а простые не подходили. – Как таракан. Тебя надо тапкой!
– Посмотрим. В любом случае – наш договор в силе: ты приводишь людей и твои желания исполняются. Заметь, любые желания! Не мелочись. Пальцы, глаза… Ты можешь большее!. Не надо сопротивляться злу, его надо просто принимать.
Да гори синим пламенем эти желания.
– Ни-че-го я не хо-чу! – Майя говорила и толкала проклятый инструмент. Но пианино словно приросло к полу. Или этот леший весит тонну?
Волшебник опять принялся хохотать. Майя толкала, он смеялся, болтая ногами и шевеля пальцами.
Накатили слезы. Майя сползла по скрипучей стенке на пол. В черном лаке отразилась ее лохматая голова. Показалось, что в этом отражении стали проступать черты Волшебника. Она становится похожим на него? Ни за что!
– Я избавлюсь от тебя! – прошептала она в стенку, дыхнула и стала стирать влагу вместе с отражением. – Избавлюсь! И если тебе нужен договор – то да, на это я договариваюсь.
Стукнула кулаком. Инструмент недовольно ухнул.
Утром ее разбудил звонок Чернова.
– Что за рукопад? – вместо приветствия крикнул он.
Майя закрыла глаза.
– Через полчаса около школы, – буркнула она в трубку и дала отбой.
Сердце колотилось в горле.
Глава третьяЧья очередь
Майя не заметила, когда вчера пришел папа. Он был ночным жителем – обитал в своем закуточке, неслышно ходил в туалет и на кухню. Но сейчас утром пианино оказалось капитально заставлено коробками и завалено вещами. Два объемных короба устроилось сверху. На крышке клавиш лежало что-то, туго затянутое в полиэтилен.
Это был интересный ход – чтобы поиграть, придется все это снять; пока будешь снимать, играть расхочется.
На кухне ждали бутерброды под пленкой. От одной мысли о еде затошнило. Вспомнила вчерашний чайник. Он потерял ручку и помялся, и обнаружил его на полу уже папа. Майя совсем о нем забыла! Папа разбитый чайник выбросил. На плите теперь стоял ковшик.
Ладно, купит чайник из отложенных денег. Или у Волшебника можно и чайник попросить? Из-за него же разбился. Интересный поворот. Она прямо так и увидела – бомж с улицы играет на пианино, у него тут же отваливаются уши и нос, а Майя нежно прижимает к себе новенький розовый чайник.
На улице было пасмурно. Нормальное такое субботнее утро.
Чернов уже сидел на приступке крыльца, нахохлившийся, словно всю ночь тут провел. И вообще имел вид, словно в курсе всего.
Прелюдия не понадобилась, все знали, зачем пришли.
– Что у него? – спросила Майя.
– Рука.
Майя зажмурилась. Не глаз, не палец и даже не зубы, а сразу по-крупному. Хотя могла и голова отвалиться. С Волшебника бы сталось.
– Почему? – спросил Чернов.
– Запрет нарушил, – Майя пристроилась рядом. – На этом инструменте нельзя играть. Появляется демон и наказывает.
– Что за ерунда? Он всего две клавиши нажал.
Чернов спрыгнул на асфальт, забегал.
– Ты ничего не запрещала. Сама позвала. Разрешила чай и торт. Все разрешила! Не было запрета!
Слишком громко говорит. Их могут услышать. Опять появятся вопросы.
– Не было разрешения. Я попросила помочь выбросить, а не играть. А играть на нем мама запретила.
Во всей этой истории не было логики, поэтому искать виноватого было глупо. Надо было только не орать.
– Да ты специально все это подстроила! Хочешь избавиться от своей проблемы через нас! Со мной ты тоже что-нибудь сделаешь? Потому что я свидетель?
Он метнулся к Майе. Ожидая удара, она сжалась. Но Чернов заходил туда-сюда, впечатывая подошвы в асфальт.
– С чего вы вообще взяли, что это из-за меня? – прошептала Майя.
Сердце неприятно колотилось где-то под челюстью, руки вспотели. Она и правда поверила, что Чернов ударит? Он же свой! Поморщилась от этой мысли. Попросила:
– Перестань бегать. У меня от тебя рябит.
Чернов застыл, сунул руки в карманы, внимательно посмотрел на Майю. Слишком внимательно. Пацаны всегда отводят взгляд, если сталкиваешься глазами, а он не отводил.
– Я сразу заметил, что у тебя кисть перебинтована была. И глаз. И зубы зеленые были. А потом все прошло. Понятно, что это все ты. Откупилась?
Майя тяжело задышала, вспоминая. Подкатила паника. Вот бы ничего этого не было. Совсем. Ей не нужен персональный демон. Она все поняла. Больше никогда не будет нарушать запреты. Особенно если они написаны кривым маминым почерком на мятой бумажке.
– Не откупалась я. Он сам все делает. Я вообще ничего не успеваю сказать.
Майя тяжело задышала, на глаза навернулись слезы.
– Проклятье какое! – прошептал Чернов. Глаза у него заблестели – слезы были где-то рядом.
Помолчали.
– Я хочу от него избавиться, – тихо произнесла Майя.
– А как оно у тебя оказалось?
Майя не ответила. В этой истории больше было вопросов, чем объяснений.
– И давно это? – не отставал со своими вопросами Чернов.
– Мама три дня назад принесла пианино, – вздохнула Майя. – Проклятье было в нем.
– Жесть, – протянул Чернов. – Сама мать? И кто приходит? Женщина в черном?
– Женщина? Зачем женщина? Нет, женщин не было. Лохматый такой и большой. Назвал себя Волшебник. Сказал, что может подарить всемогущество. Что может выполнить любое желание, только за это надо платить.
Чернов слушал, кивал. Что-то в лице у него было… странное. Он то ли верил, то ли нет. Непонятно. Но точно не собирался над этим смеяться.
Спросил:
– И какие у тебя были желания?
Майя отвернулась. Она знала, что мальчишки не страдают сообразительностью, не думала, что до такой степени.
– А! – протянул Чернов. – Ты захотела вернуть себе глаз и руку. И кто?
Майя продолжала смотреть на кусты в палисаднике. Чернов пробежался туда-сюда.
– Да ладно! – хлопнул он возбужденно в ладоши. – Ты заложила Кузину?
– Она сама захотела поиграть, – пожала плечами Майя. – Я только сказала, что у меня новый инструмент. А она стала рассказывать, что училась в музыкалке.
– И что с ней?
– Почернела.
Чернов присвистнул.
– Так вот что это за вирус! – Он перестал бегать и остановился напротив Майи. – И правда, страшно заразная штука. Как это я сам не догадался.
Он опять сунул руки в карманы, покачался с пятки на носок.
– А что говорят Вешкинские родители? – спросила Майя. Все-таки в такой беде должны подключаться родители, должны спасать.
– Они на дачу вчера уехали, еще не видели.
«Повезло», – подумала Майя.
– Дома сидит. Плачет.
«Не повезло», – не стала сдерживать себя в мыслях Майя.
– Погоди! – Чернов громко притопнул подошвой, выпрямился. – Выходит, у тебя есть желание, ты приводишь человека, он играет, теряет что-нибудь, и ты в шоколаде. Ах, как это все легко! Что же я раньше… – Он сунул руки в светлые волосы, пошерудил там пятерней. – Ладно, неважно, – выкинул он из головы какую-то свою мысль. – Давай кого-нибудь к тебе приведем, восстановим Вешкина.
Майя продолжала смотреть в одну точку. «Ты не знаешь, что получила…» – как-то так сказал Волшебник.
Достала телефон. Думала сначала Кузиной позвонить, но потом зашла в соцсеть, полистала вкладки. Лада не была на своей странице со вчерашнего дня. Все равно написала: «Ты как?» Пряча телефон, объяснила:
– Если бы эта система работала, то Ладка должна была вылечиться.
– Так ты ж сама сказала – желание. Ты хотела, чтобы рука – вот тебе и рука. – Чернов покосился на руки Майи. – А про Кузину ты хотела?
– Я хотела, чтобы никто больше не играл! – разозлилась Майя.
– Ну так Вешкин теперь вообще не может играть. У него руки нет.
– Ноги остались.
– Э! Не надо, – нахмурился Чернов. – Давай, кого еще из класса сунем.
Майя не хотела это делать, но перед глазами невольно всплыл класс. Вот все сидят на своих местах. Форма их делает немного одинаковыми, но все разные. Каждый даже по-своему сидит. Кто направо завалился, кто налево, кто выставил ноги в проход, кто под стул поджал. Да они даже ручки все по-разному держат, хотя Марина Яковлевна в началке учила, как надо. Но каждый это делал не так.
Голос стал хриплым.
– Кого?
Она продолжала не верить, что все это происходит с ней, что задает этот вопрос, что допускает такое.
– Давай старосту заложим, – легко предложил Чернов. – Вредная.
Наташка Степанова. Высокая и красивая, но красота эта холодная, и сама она холодная, как бензопила.
– Может, тогда Кошелькова? – съязвила Майя. – Он двоечник, даже не заметит пропажи головы.
Мишка. Сальные соломенные волосы, в линялых рубашках, прыщавый лоб, рот чуть приоткрыт. Тоска в ответах. Страдание в лицах учителей.