Подняла глаза в окно.
Старуха. Вся в черном. Высунула из-под шали костлявую руку. Майя успела удивиться – все-таки октябрь, все в куртках, а старуха с голыми руками. Ей не холодно?
Черная не мерзла. А продолжала неспешно поднимать руку.
Автобус замедлился. Майя испугалась, что если он остановится, то старуха успеет завершить движение и показать на нее.
Мотор взревел, машина ускорилась. Старуха осталась на тротуаре.
Майя заметила, что не дышит. Что сжимающая телефон ладонь вспотела. Что голова кружится.
Она вывернула голову, чтобы посмотреть, что делает черная. Может, она поднимала руку, чтобы остановить машины и дорогу перейти? Может, у нее локоть чешется?
Старухи на тротуаре не было.
По затылку прошел неприятный холодок.
Она все еще выворачивала голову, чувствуя, что никак не может остановить себя.
От резкого торможения ее толкнуло на переднее сидение. И только тогда она смогла прервать заевшее движенье и выпрямиться.
И сразу – словно ведро воды вылили – увидела.
Перед ней стояла старуха. Костлявые пальцы вцепились в поручень. Майя разглядела не руку, а именно кости – словно это был скелет.
В голове еще крутился глупый вопрос: «Как?»
Как бабка могла запрыгнуть в идущий автобус, пройти сквозь закрытые двери и оказаться рядом? И зачем она стоит рядом? Хочет, чтобы ей место уступили? Но тут много свободных сидений. Салон полупустой. Или старуха хочет сесть именно на место Майи?
Майя еще машинально оглянулась, чтобы убедить себя – кресел пустых много, стоять перед ней совершенно не обязательно.
– Моя девочка, – прошипела старуха и исчезла.
Ее не было – ни рядом, нигде вообще в салоне. Автобус подползал к остановке.
Майя испуганно озиралась, не понимая, что это было. Почему она вдруг стала чья-то, а не только мамина с папой?
И тут снова увидела ее – на стекле. Оживший портрет старушенции прилип к окну, черные глаза смотрели в упор, костлявая рука медленно выбиралась из-под шали. «Моя…» – начала говорить.
Мышцы сработали отдельно от сознания – Майя спрыгнула с сиденья и рванула в открывающиеся двери. Створка отползала неприятно медленно. Майя ушибла плечо, ударилась коленкой – но все же оказалась на улице. Водитель не стал до конца открывать двери, тут же схлопнул их, и автобус поехал дальше.
Тяжело дыша, Майя огляделась.
По своим делам шли люди, где-то надрывался ребенок.
– Я кому сказала, не лезь в лужу? – кричала женщина.
– Шапку, шапку надень! Нельзя без шапки! – неслось из паутины дворов.
Так, теперь еще и это слышать начала!
– Не смей мне звонить! – орал в трубку смартфона проходящий мимо мужчина. – Я тебе запрещаю.
Запреты обступили Майю со всех сторон. Она побежала вдоль дороги, но вдруг поняла, что не знает, куда спешит. Где ее дом? Там, куда ушел автобус? Или ей в другую сторону? На тот ли автобус она села?
Дернулась туда-сюда и вдруг вновь увидела старуху. Она уже подняла свою тощую руку и теперь четко показывала на Майю.
Правое запястье свело адской болью. Майя потянулась левой рукой погладить больное место. И вдруг споткнулась. Запястье сжимала костлявая пятерня. Это была не рука человека. Это была рука настоящего скелета.
Вздрогнула, стряхивая наваждение.
Нет, ее ничего не держало.
Но рядом ведь кто-то стоит.
«Не смотри, не смотри, не смотри!» – приказала Майя сама себе. Но глаза поднялись против ее воли.
Старуха. Приблизилось вплотную. Лицо настолько худое, что проступает кость черепа. Глаза запали.
Качнула головой, словно что-то запрещала.
Накатил жуткий скрежет.
На Майю летел автобус. А сама она – как такое могло произойти? – стояла на проезжей части. Мчащаяся по соседней полосе машина адски сигналила. Мужик за рулем склонился через пассажирское сиденье к окну и махал Майе рукой. Что-то кричал в открытое окно, но слова уносил шум улицы.
Автобус навис.
Майя зажмурилась и втянула голову в плечи.
Запястье загорелось огнем боли.
«Моя девочка! Не отдам!»
Автобус пронесся мимо. Майя снова была на остановке. Сжимающая ее рука имела кисть, предплечье, плечо и не имела продолжения. Висела в воздухе.
Майя затрясла рукой, замычала, задергалась, неловко ступила и почувствовала, что падает с бордюра. Прямо под колеса набегающего нового автобуса. Оглушил сигнал клаксона. Звуковая волна оттолкнула, возвращая на остановку. Автобус проехал, резко затормозил. Распахнулись двери. С передней площадки высунулся водитель. Заорал.
Наверняка неприятными словами ругал Майю. Она не слышала. В ушах таял противный смешок. Старуха исчезла.
Майя вздрогнула, понимая, что никакое это было не видение. Что старуха стоит рядом. За спиной. И в любой момент толкнет под автобус. Ей не надо, чтобы Майя вернулась домой, чтобы кто-то снова и снова пытался избавиться от пианино. Им всем надо, чтобы черный инструмент продолжал стоять на своем месте и убивал – сначала маму, потом папу, потом Чернова, а потом? Успеет ли О его забрать? Доживет ли она до этого момента? Они ведь уже посчитали ее «своей». Значит, уверены, что победили?
Автобус уехал. Старухи не видно. И только колотящееся сердце напоминало о том, что пока нечему радоваться. Время сжалось. Его почти не осталось.
Завибрировал телефон. Игорь Петрович.
– Майя! – начал он без приветствия. – Напомни мне свой адрес. Я дам О. Спрашивает, а я забыл уже. И телефон оставлю – пусть напрямую связывается. Ты не против?
Скосила глаза и увидела красные следы на левом запястье. Жуткий синяк менял цвет с красного на фиолетовый. Снова вспыхнула боль. Майя завыла, роняя трубку. Смартфон упал экраном на асфальт.
«Смерть!» – мелькнуло в голове. Такое падение – смерть для аппарата.
Согнулась, тяжело дыша. Она не успеет спрятаться. Они ее опередят. О не поможет. Ну хоть кто-нибудь – помогите!
Глаза не отрывала от телефона. К нему протянулась рука, взяла.
– Чего роняешь? – произнес мужчина. – Нельзя.
Майя забрала аппарат. Чуть опять не выронила. Испуганно вгляделась в незнакомца. Нет, нет, обыкновенный дядька. Зубы белые, глаза карие, в кепке. С хипстерской бородкой. Темная куртка, темные джинсы, черные ботинки. Прохожий, только и всего.
Не глядя, сунула телефон в карман и пошла прочь от дороги, прочь от машин, прочь от жутких встреч. Посмотрела на левое запястье, потерла красноту. Кожа была горячая. Наливался хороший синяк. Глянула через плечо.
Просто остановка, просто дорога. Никаких старух.
Перебрала в голове, что еще с ней может случиться. Вовремя заметила, что чуть не наступила на крышку канализационного люка. Обошла. Береженого… Противное сердце никак не хотело успокаиваться, колотилось по всему телу, неприятно отдавало в висках.
Не ходить вдоль домов – падают кирпичи, переходные переходы – только на зеленый, следить за детьми и собаками – они могут броситься под ноги и уронить.
Бороться с этим можно. И она на правильном пути.
Надо сделать эту борьбу такой, чтобы самой остаться в живых. Пока у них ничья.
Сразу захотелось кому-нибудь позвонить и похвастаться. Вспомнила Чернова – пока он один владел тайной. Достала телефон, протерла ладонью перепачканный экран. Убрала. Не о чем ей было говорить с Черновым. Да и не получилось бы у них разговора.
Майя стояла во дворе чужого дома. До своей квартиры не дошла чуть-чуть. А надо ли туда идти?
И как раньше не приходила в голову такая простая мысль! Волшебник торчит дома, стучит по клавишам пианино, жрет чужие части тела, издевается над ней. А все потому, что она сама сидит дома и пытается его в чем-то переубедить. Вот не будет ее весь день, кто станет нарушать запреты? Кто сыграет на пианино? Никто.
Майя пересекла детскую площадку. Малыши колбасились в песочнице. Один старательно разрушал куличики других. Поднимался ор.
Ну и что. Пусть плачут. Пока здесь нет проклятий, они могут делать, что угодно.
Чуть не сбили с ног – карапуз пулей вылетел с горки. Ладно, сама виновата, не надо стоять на пути неуправляемого снаряда. Но как же по лодыжке врезал маленький паразит! Больно же! Расслабилась. Детей и собак надо бдить.
А если она убежит в парк? Там детей меньше. Напасть могут только белки. Отсидится до темноты. А потом… потом пойдет в гости к Степановой.
«Девочка, девочка…»
От противного шепота по загривку понеслись мурашки. Руки похолодели. О боли в лодыжке сразу забылось.
Майя посмотрела по сторонам. По площадке бежала черная собака. Мотнула хвостом. Мамочки ее не видели, иначе подняли бы крик.
«…отдай свое сердце!»
Майя сорвалась с места. Эти противные демоны читали ее мысли. Они не собирались ждать ее дома. Они вышли на охоту.
Какое-то время рядом с ней двигалась черная собака. Язык вывалила.
Майя метнулась в сторону, споткнулась, упала.
С ветки слетела сова. Расправила огромные крылья. Налетела, выставив когти.
Горох! Как Майя о нем вспомнила? Загребла в кармане, сколько смогла, бросила прямо в желтые глаза, в загнутые лапы, белое брюхо.
– Что на холодной земле сидишь? Попу простудишь! Нельзя!
Совы не было. А была тетка с сумками. Она качала головой, смотрела с осуждением.
Ладони саднило от падения. Но она все равно сжала кулаки. Ей же четырнадцать! Почему запреты действуют? Не должны. Она взрослая.
Показалось, что пальцами что-то загребла под опавшей листвой.
Красная нитка. Не яркая, а грязная уже. Как будто клубок кто размотал. Дернула. Откуда клубок на улице? Да еще в такую погоду.
«Моя…» – растворилось в воздухе.
Майя поднялась. Посмотрела на грязные ладони. Нитки не было. Пошевелила ногами листья. Показалось, что ли? Клубки на улице так просто не валяются. Если только их не бабки ёжки подкидывают.
Зарядил дождь.
Так, прятки в лесу отменяются.
А не сходить ли ей в гости?
Она вытащила телефон, собираясь позвонить Степановой. За последнее время они почти родными стали. Майя теперь все знает про Наташкиного дедушку, про занятия музыки. После такого напроситься на чай – само собой разумеющееся.