– А ты чего не разуваешься? – непослушными губами прошептала она.
– Ой, извини, – вернулась в прихожую Наташка.
Шустрая. В этой квартире никто уже не обладал такой прыгучестью. Начала разуваться. Шнурки запутались.
– А ты не видишь? – Майя поискала глазами – ее страшный обвинитель исчез.
– Кого? – напряглась Степанова. – Он здесь?
– Здесь.
– Математик? – уточнила гостья.
– Нет… – Майю сотряс раскат уходящей истерики. Говорить она не могла.
– Виктор Викторович звонил, – быстро заговорила староста. – Сказал, что к тебе зайти надо. Я пришла, а дверь открыта. Вы чего с открытой-то? А чего ВиВи такой странный? Не звонил никогда. А тут смотрю, незнакомый номер. Я думала, реклама. А как услышала – похолодела. Кто ж его голос не знает? Срочно, говорит, беги. По прямой. Без гипербол и синусов. Я даже чай не допила.
Майя отвернулась.
Математик. Это было бы интересно, если бы были силы. Но сил не было. Ни на что. Пусть будет так – она убийца и с этим уже ничего не сделаешь. Кому ни скажешь, все не верят. И даже папа. А математик… Их же целая банда, тех, кто все знает и пользуется. Секта, которая живет за счет таких дурачков, как она.
– Мы ничего не можем сделать, – зашептала Майя, пытаясь встать. При падении отбила копчик. Вставать было больно. Лучше еще посидеть. – Мы слабые. Они потому нас и выбрали, что мы слабые. Живем с родителями, они за нас все решают. А мы… Ничего не решаем, не делаем. С нами случается все, что угодно. Математик сказал, ты и пришла. Мама запретила, я и сыграла. Слабаки…
Наташка с изумлением выслушала длинную речь одноклассницы, моргнула. Показала под вешалку.
– А ты зачем топор просила? Я принесла вчера.
– Я просила? – Майя медленно повернула голову.
Наташка вытащила из-под вешалки большую желтую сумку.
Когда это она что-то просила у Степановой? Ах да! На автобусной остановке. Хотела пианино порубить на дрова. Но потом случился разговор с О, тот обещал инструмент с уникальным звучанием забрать, поэтому мысль о дровах стала лишней.
Топор Степановой оказался посерьезней черновской игрушки.
– Тебе когда-нибудь что-нибудь запрещали? – спросила Майя, поднимаясь.
Хороший топор, увесистый. Железный Дровосек с таким ходил. Топорище длинное.
– Конечно, – отозвалась Наташка. – Я самая неудачная в семье. Все красивые, а я нет.
От неожиданности Майя чуть топор не уронила. Кто не красивый? Наташка? С ее тонким профилем? Со светлыми пушистыми волосами? С легкой фигурой? С умом? С заразительным смехом?
– Чего это?
– Ты моего папу не видела, – вяло усмехнулась Степанова. – Он такой офигительный. И сестра старшая тоже. А я в маму.
Майя уставилась на старосту. Так, папа красивый, а мама тогда какая? Они в семье все слепые, что ли, в красоте как в грязи копаются?
– Но ведь так нельзя, – Майя перекинула топор из руки в руку.
– Это с какой стороны посмотреть. Нельзя быть хуже родителей. А я хуже.
Сильно. Так бывает? Красивая, умная – и худшая?..
– Ты ж отличница, – напомнила Майя.
Наташка раздраженно повела плечом.
– Это ординарно. Вот если бы я была вундеркиндом. Сравнивать всегда есть с кем. Я сыграю?
Наступая на пятки, Наташка выбралась из кроссовок и прошла по грязному полу в белоснежных носках. Тоже сильно. Сегодня Майя была впечатлительной. От переживаний расквасилась.
– Зачем? – Она прижала обух топора к крышке клавиш.
– ВиВи попросил, – легко ответила Наташка. – Сказал, у вас с ним договоренность.
– Соврал. – Майя сказала и удивилась – как легко говорить правду. Надо было сразу с этого начать – всем говорить только правду. – Чего ты такая доверчивая, тебе кто что ни скажет, ты сразу ко мне идешь? ВиВи в банде состоит, они кровь младенцев по ночам пьют. Ты сыграешь, он и тебя съест.
Наташка поморщилась.
Майя подняла топор. Держать на весу было тяжело. Закинула его на плечо.
– Я вот думаю, чего нам все время запрещают? – прошептала она. – Мороженое в мороз нельзя, конфеты перед едой нельзя, читать в кровати тоже. Равняйся на соседа. Не расстраивай родителей. В прошлый раз не получилось, и в этот не получится.
– Родителей не изменить, – пробормотала Наташка. Она явно смирилась с этим фактом. – Все равно будет так, как взрослые скажут. Они добьются своего. Заставят надеть шапку или съесть кашу. И если ты неудачник, неудачником и останешься. Я все-таки сыграю. А то неудобно как-то.
Значит, у Майи не было никаких шансов избежать наказания? Она бы все равно нарушила запрет, проклятье все равно на нее свалилось бы? Судьба! Почему ты не спасла ее в то утро, когда она впервые сыграла на пианино. Ведь могла же сбросить кирпич на голову, могла подпилить ножки у кровати, могла задушить подушкой. Мгновенную необъяснимую остановку дыхания тоже никто не отменял. Принцы же спасают дур-принцесс. Почему ее никто не кинулся оттаскивать от инструмента в тот момент? Она была бы согласна даже на Ивана-дурака.
Занесла топор.
– Я сказала: НЕЛЬЗЯ НА НЕМ ИГРАТЬ!
Ей понравился момент перехода центра тяжести – вот она поднимает топор, это нелегко, руки напрягаются, а вот он уже падает – сам, под своим весом и с приданным ускорением.
Ух! Лезвие вошло в дерево, брызнула старая черная краска.
Еле вытащила.
Еще замах.
Ух!
Хотела попасть по клавишам, но попала по боковой раме. Инструмент словно подставлял бок, защищаясь.
– На нем никто больше не будет играть!
Лезвие застряло в твердом дереве. Майя дернула. Но завяз хорошо.
– Ты чего? – прошептала Степанова. – Редкий же…
– Сделаем его еще реже, – подмигнула Майя. Выдернула топор. Закинула на плечо. – Кстати, не знаешь таких запретов, которые нельзя не совершать? Типа, не думать про белого слона?
– Ну, договориться не смеяться, тогда сразу смеяться захочется.
– Ага, не смеяться, – согласилась Майя и снова ударила по инструменту. – Но про белого слона мне больше нравится. Тут уже ничего не спасти, – повела она рукой. – А ты запомни! Вдруг тоже такой попадется. – Майя пнула пианино. – Демона можно перехитрить. Придумать запрет, который нельзя не нарушить! Сам так сказал – лопнет, если встретится с таким запретом. Чернову передай…
Направила топор на верхнюю крышку. Попала. Дерево податливо приняло лезвие, втянуло в себя, расплескалось, и Майю вдруг всосало внутрь.
Перед тем как пропасть окончательно, успела услышать, как взвизгнула Степанова. А еще старушечий голос произнес: «Моя девочка!»
Глава восьмаяПринцип белого слона
Степанова ошарашенно смотрела на инструмент.
Он был целый. Словно никто и не стучал по нему только что топором.
Как не стучал? Стучал! Она сама видела, как летели щепки.
И еще она видела, как плеснулась чернота, словно дерево разом стало волной. И эта волна поглотила Лазареву.
Шли секунды. Минуты. Стояла тишина. Все произошедшее являлось невозможным. Наташка стояла и ждала, когда все это как-то объяснится.
Поводила глазами по сторонам.
Без изменений.
Заглянула сбоку.
Вдруг поняла, что не видит топора. Лазарева могла обмануть – еще непонятно как, но исчезнуть – отвлекла внимание, а сама выпрыгнула в окно, забралась на шкаф, убежала за дверь. Но топор-то так просто исчезнуть не мог.
Поводила рукой перед инструментом. Если это был подготовленный трюк, то где-то крылся обман. Например, пианино – это отражение, и тогда перед ней зеркало…
Ударилась.
Настоящее.
Привстала на цыпочки.
Коснулась верхней крышки.
Зазвонил телефон.
Заорала от неожиданности.
– Я не слышу, чтобы ты играла. – Голос математика звучал с эхом – и в трубке и снаружи. Он следит. Он рядом.
– Я не буду играть, – уперлась Степанова.
– Почему?
– Потому что нельзя.
– Это тебе Лазарева сказала?
Голос математика казался жутким. Он не говорил, он шипел.
– Ее нет, – пробормотала Наташка, на нетвердых ногах выходя в прихожую.
Надо бежать и прятаться. Она больше не может находиться в этой квартире!
– Как это нет? – опешил математик.
– Ее нет! – истерично заорала Наташка, дала отбой и стала обуваться. Шнурки все еще были запутаны. Кроссовки не надевались!
Наклонилась, роняя телефон. Застыла, глядя на упавшее. Показалось, что аппарат пульсирует. Что его чернота, как чернота пианино…
Опустилась на корточки, зажмурилась.
Чернов!
Имя само всплыло в памяти. Нет, не само. Майя просила передать Чернову… Что же ему передать? И почему именно он?
Степанова подняла телефон, нашла номер – когда-то давно мама забила ей сотовые всех одноклассников. Говорила, что так нужно. Что пригодятся.
Чернов долго не подходил.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» – зашептала правильные слова Наташка. Пароль сработал.
– Ну? – мрачно отозвался Чернов.
От неожиданности Наташка захлебнулась воздухом, завсхлипывала, завыла, не в силах что-то сказать.
– Что произошло? – Чернов резко перешел на крик.
Оглянулась на инструмент. Он был таким же – черным, неподвижный. И все равно казалось, что он приблизился к ней.
– Лазареву в пианино засосало, – выдохнула она. – Вместе с топором.
– Каким топором? – Чернов не собирался проявлять терпение. А у Наташки не было времени объяснять.
– Это ВиВи, – зарыдала она. – Попросил сыграть, я пришла, а она давай его дедушкиным топором рубить, а потом… раз… А-а-а-а-а, я уйти хочу!
– Стой там! – выдохнул Чернов. – Дедушку никуда не пускай!
Трубка замолчала. Он все понял? Но откуда? Его же здесь не было! Он не видел, как Лазарева…
Наташка не выдержала.
– Я домой ухожу! – заорала она тишине квартиры. – Я не приду сюда больше!
За спиной кто-то стоял. Обернулась. Краем глаза успела зацепить высокого, лохматого, с некрасивой улыбкой.
Метнулась к двери, снова сунула ногу в кроссовку, тугой шнурок не пустил. Вспомнила, что по правилам хорошего тона, надо кому-то сказать, что уходит. Надо получить разрешение.