На это Конфуций ответил:
– У правителя его царства поставлен перед воротами щит, и Гуань-чжун также поставил у себя перед воротами щит. У правителя его царства есть подставка (буфет) для опрокидывания чарок при дружеском приеме двух государей, Гуань-чжун устроил такую же подставку. Если он знает церемонии, то кто же тогда их не знает?
Гуань-чжун – первый совет-ник правителя царства Ци.
Учитель сказал:
– Когда правитель не великодушен, в исполнении церемоний невнимателен и во время траура не выражает скорби, то как я должен относиться к его деятельности?
Учитель сказал:
– С ученым мужем, который, стремясь к истине, в то же время стыдится плохого платья и дурной пищи, не стоит рассуждать об Учении.
Придерживаться золотой середины – вот высшая добродетель.
Цзы-чжан спросил Конфуция, какого он мнения о министре Цзы-вэне, который, трижды занимая эту должность, не выражал радости и, трижды покидая ее, не высказывал неудовольствия. При этом непременно объяснял новому министру прежние правительственные распоряжения (то есть свои).
Учитель сказал:
– Преданный человек.
– А человеколюбивый ли он? – продолжал Цзы-чжан.
– Не знаю, каким же образом можно считать эти поступки проявлением истинного человеколюбия, – ответил Конфуций.
Цзы-чжан вновь спросил:
– Что вы скажете о Чэнь Вэнь-цзы, который, имея 10 четверок коней, когда Цуй-цзы убил циского князя, бросил их и бежал. А прибыв в другое государство и сказав, что «и здесь люди походят на нашего вельможу Цуй-цзы», оставил это государство и прибыл в другое. И снова, сказав, что «и здесь люди походят на нашего вельможу Цуй-цзы», покинул и это государство?
Конфуций сказал:
– Безупречный человек.
Цзы-чжан вновь спросил:
– А человеколюбивый ли он?
– Не знаю, – отвечал Учитель, – можно ли это считать истинным человеколюбием?
Учитель сказал:
– Кто говорит, что Вэйшэн-гао – честен? Кто-то попросил у него уксуса, а он выпросил у соседа и дал.
Учитель сказал:
– Придерживаться золотой середины – вот высшая добродетель. Но сколь мало есть людей, что способны этому следовать!
Конфуций сказал:
– Когда человек смел и ненавидит свою бедность – быть смуте. Быть смуте и когда ненавидят людей, лишенных человеколюбия.
Конфуций сказал:
– Нелегко отыскать человека, который бы, проучившись всего три года, не стремился к казенному жалованью.
Конфуций сказал:
– Заносчив и непрям, невежественен и некроток, не обладает способностями и неискренен – таких людей я не признаю.
Цзы-гун спросил:
– Что вы скажете о человеке, которого любят все земляки?
Учитель ответил:
– Никчемный человек.
– А что вы скажете о человеке, которого все ненавидят? – продолжал спрашивать Цзы-гун.
– И этот человек тоже никчемный, – сказал Учитель. – Лучше тот, кого любят хорошие земляки и ненавидят недобрые.
«Учиться и не размышлять – напрасная трата времени; размышлять и не учиться – губительно»
Учитель сказал:
– Я никому не отказывал в наставлении, начиная с тех, кто приносил гонорар, состоявший лишь из связки сушеного мяса.
Учитель сказал:
– Неретивых я не просвещаю. Не сгорающих от нетерпения получить знания – не обучаю. Своих наставлений не повторяю тем, кто не способен по одному лишь углу отыскать три остальных.
Предметом постоянного разговора Учителя служили «Ши-цзин» («Канон песнопения»), «Шу-цзин» («Канон истории») и соблюдение церемоний. Вот в этих вещах он мог наставлять постоянно.
Учитель сказал:
– Если идут вместе три человека и у них непременно есть чему поучиться, то я возьму у них все хорошее и буду этому следовать. А то, что есть в них дурного, постараюсь в себе исправить.
Учитель обучал четырем наукам: культуре, нравственности, преданности и искренности.
Конфуций сказал:
– Начинай образование с поэзии, опирайся на ритуал (церемонии) и совершенствуйся музыкой.
Есть досыта целый день и ничем не заниматься – разве это не тяжело?
Конфуций сказал:
– Постигай учение так, будто бы боишься не достигнуть его, а получив, – бойся утратить.
Один советник палаты чинов спросил у Цзы-гуна:
– Не является ли Учитель мудрецом? Как много у него талантов!
Цзы-гун сказал:
– Верно, Небо щедро одарило его совершенной мудростью и многими талантами.
Конфуций, услышав об этом, сказал:
– Что знает обо мне советник палаты чинов? В молодости я находился в низком положении и потому освоил многие презренные профессии. А многими ли знаниями должен обладать благородный муж? Совсем не многими.
Учитель сказал:
– Не поговорить с человеком, с которым стоит говорить, – значит потерять человека. А поговорить с человеком, с которым не стоит говорить, – значит потерять слова. Мудрец не теряет ни слов, ни человека.
Учитель сказал:
– Для передачи Учения нет различий в происхождении людей.
Учитель сказал:
– Ю, слышал ли ты шесть слов, которые приводят к шести ошибкам?
– Нет, – ответил Цзы-лу.
– Ну, слушай, я объясню тебе. Стремление к человеколюбию без любви к учебе приведет к глупости. Стремление к знанию без любви к учебе приведет к шаткости в жизни. Стремление к честности без любви к учебе приведет к нанесению вреда людям. Стремление к прямоте без любви к учебе приведет к горячности. Стремление к мужеству без любви к учебе приведет к смуте. Стремление к твердости без любви к учебе приведет к сумасбродству.
Учитель сказал:
– Дети мои, почему не изучаете «Канон песнопений»? Ведь он может воодушевлять, может служить для того, чтобы видеть свои достоинства и недостатки, может делать человека общительным, может вызывать законное негодование; в семье – научить служить отцу, в государстве – правителю; из него вы узнаете множество названий птиц, животных, деревьев и растений!
Учитель, обратясь к Бо-юю, сказал:
– Усвоил ли ты «Песни царства Чжоу» («Чжоу нань») и «Песни царства Шао» («Шао нань»)? Если человек не усвоил их, то не подобен ли он человеку, упершемуся в стену?
«Песни царства Чжоу» («Чжоу нань») и «Песни царства Шао» («Шао нань») – две части из «Канона песнопений», в которых идет речь о самосовершенствовании и добродетельных нравах, в том числе добропорядочных нравах жен правителей в южных царствах.
Учитель сказал:
– Есть досыта целый день и ничем не заниматься – разве это не тяжело? Разве нет шахмат и шашек? Играть в них все-таки лучше, чем ничего не делать.
Скромность и служение, или облик Учителя
Учитель сказал:
– Я продолжаю, а не сочиняю; верю в древность, и люблю ее, и позволяю себе сравнивать себя с моим старым Лао-пыном.
В свободное время Учитель имел спокойный и довольный вид.
Когда Учителю приходилось кушать подле лиц, одетых в траур, он никогда не наедался досыта.
В тот день, когда Учитель плакал, он не пел.
Учитель со вниманием относился ко всему, что касалось жертвоприношений, войны и болезней.
Шэ-гун спрашивал Цзы-лу о Конфуции. Тот не сумел ответить. Тогда Учитель обратился к Цзы-лу:
– Почему ты не сказал ему, что этот человек в своих трудах забывает о пище, в радости забывает о горе и не думает о приближении старости? Вот как следовало бы тебе отвечать ему.
Шэ-гун – правитель уездного города или области Шэ в уделе Чу.
Когда Конфуций бывал в компании с человеком, который пел, то, если тот пел хорошо, он заставлял его повторить, а потом уже сам аккомпанировал ему.
Учитель был ласков, но строг; внушителен, но не свиреп; почтителен, но спокоен.
Учитель был свободен от следующих четырех недостатков: предвзятого взгляда, категоричности в суждениях, упрямства и эгоизма.
Конфуций при виде одетого в траурное или парадное платье, а также слепого, даже если они были моложе его, непременно поднимался, а когда проходил мимо них, ускорял шаг.
Конфуций в своей родной деревне имел простодушный вид, как будто бы не мог сказать слова. А в храме предков и при дворе он говорил обстоятельно, но только с осторожностью.
Конфуций не оторачивал своего воротника темно-красной или коричневой материей. Не использовал на домашнее платье материи красного или фиолетового цветов (как цветов промежуточных, более идущих женскому полу). В летнюю жару носил однорядный халат из тонкого или грубого льняного полотна, который при выходе из дому он непременно накидывал поверх исподнего платья. Поверх придворной шубы из черного барашка он надевал черную однорядку, поверх пыжиковой – белую, а поверх лисьей – желтую. У него был меховой халат, длинный, с коротким правым рукавом (для удобства в работе). Он непременно имел спальное платье длиною в 1,5 своего роста. В домашней жизни Конфуций использовал пушистые лисьи и енотовые меха. По окончании траура он носил всевозможные подвески.
Если это было не парадное платье, то оно непременно скашивалось вверху. Барашковая шуба и черная шапка не носились при визитах с выражением соболезнования. Первого числа каждого месяца он непременно одевался в парадное платье и являлся ко двору.
На левом боку висели в качестве привесок: утиральник, нож, оселок, маленькое шило для развязывания узлов и зажигательное металлическое зеркало. На правой стороне: кольцо для натягивания лука, деревянный кусочек для вытирания огня в пасмурную погоду, большое шило из слоновой кости, кисть и ножны.
Парадное платье надевалось для представления ко двору и для жертвоприношений. Оно изготавливалось из прямых полотнищ с оборками вокруг поясницы.