Второстепенным знаниям противопоставлены те, что даны от рождения.
Учитель сказал:
– В письменности я, может быть, и подобен другим. Что же касается личного исполнения мною того, что требуется от благородного мужа, то в этом я совершенно не преуспел.
Учитель сказал:
– На высшую мудрость и человеколюбие я не смею претендовать. Но все же я учусь и тружусь, не зная пресыщения; просвещаю людей, не зная усталости, – только это и можно сказать обо мне!
– Верно, – сказал Гун-си-хуа, – только мы не в состоянии подражать вам в этом.
Конфуций, которому угрожали жители местечка Куань, сказал ученикам:
– После смерти Вэнь-вана я стал тем, в ком заключена культура (вэнь). Если бы Небо действительно хотело погубить эту культуру, то оно не наделило бы ею меня. Следовательно, оно не хочет уничтожить ее; в таком случае что же могут сделать мне куанцы?
Жители местечка Куань приняли Конфуция за их обидчика Ян-хо и продержали Учителя с учениками в окружении целых 5 дней.
Лао сказал:
– Конфуций говорил о себе: «Я не был использован на государственной службе, поэтому овладел некоторыми искусствами».
Возможно, Лао – ученик Конфуция.
Цзы-гун сказал:
– Вот кусок прекрасной яшмы, – спрятать ли нам ее в ящик или же постараться продать за хорошую цену?
– Продать, продать, – сказал Конфуций, – я ожидаю покупателя.
Считается, что под «прекрасной яшмой» имеется в виду сам Конфуций, который выбирает, либо ему укрыться от людей, либо служить достойным правителям.
Конфуций сказал:
– После моего возвращения из царства Вэй музыка наконец была исправлена, оды и гимны обрели должное место.
Речь идет о том моменте, когда Конфуций после долгих странствий возвратился в родное царство Лу. Именно после этого, умудренный опытом, он начинает редактировать древние каноны.
– Конфуций говорил о себе: «Я не был использован на государственной службе, поэтому овладел некоторыми искусствами».
Конфуций сказал:
– Например, я насыпаю холм, для окончания работы мне недостает одной плетушки земли. Я останавливаюсь, но эта остановка зависит от меня; или, к примеру, если, ровняя землю, я высыпаю сначала одну плетушку, то это – продвижение вперед, которое зависит от меня.
По-видимому, речь идет о постижении знания, которое приходит только после систематичной работы. И даже у продвинутого человека перед достижением Высшего знания может быть остановка, что отбросит его назад.
Учитель сказал:
– Если бы правитель использовал меня для службы, то через год правления я бы навел порядок, а через три года добился бы успеха.
Учитель сказал:
– Как жаль, что вокруг меня нет людей, способных придерживаться середины. Посему вынужден общаться с пылкими и сдержанными. Первые берут натиском, хватаясь за любое дело, вторые же избегают неприятностей.
Учитель сказал:
– Если человек во всяком деле не спрашивает себя: «Как же быть? Как же быть?» – то и я не знаю, как ему помочь.
Учитель спросил у Гун-мин-цзя о Гун-шу-вэнь-цзы:
– Правда ли, что твой Учитель не говорит, не смеется и не берет подношений?
Гун-мин-цзя отвечал:
– Те, кто сказал вам об этом, ошибаются. Мой Учитель говорит вовремя, и потому его речь не надоедает людям. Смеется, когда весел, и его смех не надоедает людям. Берет по справедливости, но так, чтобы ни у кого не вызвать осуждения. Так-то!
– Неужели это так? – спросил Учитель.
Гун-мин-цзя служил при дворе аристократа Гун-шу-вэнь-цзы. Гун-шу-вэнь-цзы (Гунсунь Ба) – сановник из Вэй, внук правителя царства Сянь-гуна.
Цзы-гун любил давать оценки людям.
Учитель сказал на это:
– Как ты мудр, Цы! А вот у меня на это нет времени.
Учитель спросил:
– Цы, ты считаешь меня многоученым и знающим?
Тот отвечал:
– Конечно. А разве нет?
– Нет, – сказал Учитель, – у меня все пронизано Единым.
Учитель сказал:
– Если человек во всяком деле не спрашивает себя: «Как же быть? Как же быть?» – то и я не знаю, как ему помочь.
Учитель сказал:
– Я целые дни и целые ночи проводил в раздумьях без пищи и без сна, но понял, что одни размышления бесполезны и что лучше учиться.
Тайна посвящения учителя
Цзы-гун сказал:
– Суждения Учителя о культуре еще можно услышать. Суждения же Учителя о природе человека и о небесных законах услышать невозможно.
Учитель не говорил о чудесном, о физической силе, о смутах и о духах.
Конфуций редко говорил о выгоде, судьбе и человеколюбии.
Цзы-лу спросил о служении духам умерших. Конфуций отвечал:
– Мы не умеем служить людям, как же можно служить духам?
Цзы-лу сказал:
– Осмелюсь спросить о смерти.
Конфуций ответил:
– Не зная жизни, как познаешь смерть?
Учитель сказал:
– Я хотел бы не говорить.
На это Цзы-гун сказал:
– Если вы не будете говорить, то что же будут передавать ваши ученики?
Учитель отвечал:
– Говорит ли что-нибудь Небо? А между тем времена года сменяются и рождается все сущее. Говорит ли что-нибудь Небо?
Вэйский вельможа Гун Сунь-чао спросил у Цзы-гуна:
– Где и у кого учился Чжун-ни?
Цзы-гун сказал:
– Учение Вэнь-вана и У-вана не погибло, а находится между людьми. Люди мудрые запомнили из него более важное (главные основания), а люди немудрые (не одаренные высокими талантами и нравственными достоинствами) – менее важное (то есть подробности). Таким образом, учение Вэнь-вана и У-вана царило повсюду. Где же мог учиться Учитель? И к чему же было ему иметь постоянного наставника?
Чжун-ни – Конфуций, Вэнь-ван и У-ван – правители Китая.
Служение людям
Как-то Юань-сы был назначен при Конфуции управляющим. Конфуций пожаловал ему 900 мер зерна, но тот отказался.
Учитель сказал:
– Не отказывайся, а возьми и раздай соседям, живущим с тобою в одном хуторе, деревне, селе или волости.
Юань-сы – ученик Конфуция по имени Сянь, который служил управляющим делами при Конфуции, когда тот занимал чиновничий пост в царстве Лу.
Учитель сказал:
– Посылать на войну людей необученных – значит просто бросить их.
Учитель сказал:
– Любящий человек разве может не поощрять к труду того, кого он любит? Преданный разве может оставить без наставления того, кому предан (государя)?
Учитель сказал:
– В моих отношениях к людям – кого я ругал и кого превозносил? Если кто и был превознесен мною, то лишь тот, кто был испытан. Современный народ тот же, что и народ Трех династий, который посему также поступает по присущему ему закону справедливости.
Преданный разве может оставить без наставления того, кому предан (государя)?
Учитель сказал:
Я еще застал, как историки оставляли сомнительные места в стороне (для исследования и исправления) и как люди, имевшие лошадей, одалживали их другим для езды. Но в наше время этого, увы, уже не встретишь.
Учитель сказал:
– Если, достигнув знания, не в состоянии хранить его при помощи человеколюбия, то достигнутое будет утрачено.
Если, достигнув знания, опираешься на человеколюбие, но, управляя народом, не сохраняешь чувство собственного достоинства, то народ не будет почтителен.
Если, достигнув знания, опираешься на человеколюбие и сохраняешь чувство собственного достоинства при управлении народом, но без соблюдения обрядов, то, значит, ты еще не достиг совершенства.
Лю Ся-хуэй возглавлял судебное ведомство, но его трижды отстраняли от должности.
Некто спросил его:
– Разве вы не можете удалиться?
Лю Ся-хуэй отвечал:
– Если я буду служить людям честно, с прямотой, то куда бы я ни пошел, всюду подвергся бы троекратному изгнанию со службы. А если служить людям кривдою, то зачем же тогда уходить из родного государства?
Служит ли мудрец правителю. В поисках службы
Князь Дин-гун спросил:
– Как правитель должен обходиться с сановниками и как последние должны служить правителю?
Учитель ответил:
– Правитель должен обходиться с сановниками вежливо, руководствуясь правилами. Чиновники же служат правителю, руководствуясь чувством преданности.
Дин-гун – правитель царства Лу, где жил Конфуций (прав. с 509 по 495 г. до н. э.).
В ожидании аудиенции в разговоре с низшими вельможами Учитель был мягок и любезен, а в разговоре с высшими вельможами вежлив и прям. В присутствии правителя он высказывал благоговение, но держался с должным достоинством.
Когда правитель призывал Конфуция и поручал принимать иностранных посланников, то лицо Учителя преображалось и походка менялась. Когда Конфуций приветствовал стоящих справа и слева взмахом руки, то платье его не собиралось в складки ни спереди, ни сзади. Когда Учитель спешил навстречу гостям, то напоминал птицу с распростертыми крыльями. Когда же посланники уходили, он обязательно докладывал правителю:
– Посланники ушли и назад не оглядывались.
В ворота княжеского дворца он входил пригибаясь, словно опасался, что не пройдет. В воротах он не задерживался и, проходя, не ступал на порог. Следуя мимо престола, он менялся в лице, ноги его подгибались, и он говорил, как будто бы у него недоставало слов. Подобрав подол платья, он вступал в залу, согнувшись и затаив дыхание, словно не дышал вовсе. По выходе, когда он спускался на одну ступеньку, лицо его делалось спокойным, ровным и веселым. Спустившись, он быстро бежал, распростерши руки, а возвращался на свое место умиротворенным.