Она торопилась. И к утру купол расцвел одним легким вздохом. Зелень пестрела разноцветьем невиданных цветов. Казалось, театр стал в несколько раз выше. Колонны беседки, освещенные ярким солнцем, уходили в бескрайнее голубое небо, где сияла нежная доверчивая радуга.
Люди, пришедшие в театр, ахнули от удивления. Они первый раз в жизни видели настоящие яркие краски и учились их понимать. И они нравились им.
– Это здорово! Это великолепно! Это поразительно!
Только художница не разделяла их радости. Семь кругов ада смешались в один круг. Получилось то, чего она боялась и хотела. Черный цвет заслонял глаза.
– Я не вижу! Я ничего не вижу! Помогите мне!
Но слуги Владыки, которых оказалось много среди народа, ловко подхватили ее, больше непригодную для Алифа, и потащили к котлу.
– Сейчас мы тебе поможем! – Деньги для кремирования выделялись великодушным Владыкой только мужчинам. И теперь, когда Ларуса ослепла, ее не имели права даже сжечь.
Вода в котле окрасилась в черный цвет.
– Господи! Что это мы такое сварили? – испугались слуги Владыки. – Простите, мы готовы заплатить, – оправдывались они, рассчитываясь мелочью за убытки с братом дракона Леро.
Но тот, похоже, не расстраивался. Он понимал, как человек образованный, что высоту пирамиды можно поднять, только расширив ее основание близкой по спектру краской. И целый котел редкой черной краски, которая к тому же запрещена – верная победа брата на следующих выборах в Маги!
25. Кружка с журавлями
Я заканчивала подготовку рукописи, когда в дверь раздался долгий вдумчивый звонок.
– Вы ко мне?
– К тебе, голубушка, к тебе, – по-свойски, как будто у нее было на это право, пролепетала незнакомка и зашла в мою комнату.
Наглухо задернув портьеры, чтобы солнечный свет не слепил глаза, женщина аккуратно закрыла пианино, уберегая клавиши от пыли. Она накинула на плечи пуховый платок, оставшийся от бабушки. Меховые тапочки ей тоже подошли.
– Может, чайник поставишь? – посмотрела она с укором. – Что-то у тебя холодно!
И, пока я колдовала на кухне, готовя нехитрое «чем Бог послал кусочек сыру», она бесцеремонно села за рабочий стол, просматривая то, над чем я трудилась вот уже не один день.
– Здесь не то! И здесь не то! А тут просто Типичное НЕ ТО! – выбросила она последний очерк в корзину.
Это произвело впечатление.
– Чай? Кофе? – спросила я вежливо.
– Я же сказала – чай! Кофе мне нельзя. А то спать не буду всю ночь. Да и тебе не дам.
– Вот как? – я улыбнулась, наливая ей кипяток в кружку с забавной синичкой, потому что из всех кружек гостья выбрала именно мою любимую. – Вы надолго?
Женщина поморщилась от моего нескромного вопроса, деланно схватилась за поясницу и ответила уверенно:
– Навсегда!
– Вот как, а кто Вы? Что-то я Вас не…
– Старость я – Старость! Не узнаешь? Чай не чужие…
Что-то в ней было неестественно трогательным. Может быть, нежелание слушать, а главное – понимать. Но я доверилась этой женщине. Пока мы пили чай, Старость рассказала мне о радикулите, о мостах, которые, оказывается, ставят на зубы, о том, как вредны калории, о дальнозоркости и, конечно, о бессоннице. Час за часом я проникалась к ней все большим сочувствием. Ведь она так проникновенно говорила, и слезы лились у нее из глаз на пуховый платок, и даже на тапочки. Они умудрялись попадать и в мою любимую кружку с забавной синичкой. И там, в кружке, каждый раз от этого что-то грустно чвикало. Под утро мы обнялись, как подруги. И я предложила:
– Хочешь? Забери мою шаль навсегда!
– А можно я возьму еще и эти меховые тапочки? Они пришлись мне как раз впору! – обрадовалась Старость.
– Конечно, забирай! – растрогалась я не на шутку, умываясь слезами жалости.
Тогда Старость выразительно посмотрела на мою кружку с синичкой. Я уже готова была отдать и ее. Но тут позвонили из редакции.
– Очерк готов?
– Нет…
– Как нет???!! – буквально закричала трубка. – Ты же обещала сегодня сдать!
– Да понимаете, – ответила я, виновато хлюпая носом, – ко мне Старость пришла.
– Какая еще старость? Ты что, с ума сошла? Ты когда в последний раз в зеркало смотрелась?
Я закрывала ладонью трубку, чтобы моя гостья, не дай Бог, не услышала разговора и не обиделась.
– Ты слышишь меня? – тем временем разносился по всей квартире уверенный баритон. – Быстренько прими холодный душ! Сделай зарядку! И бегом в редакцию! Обещаешь?
– Я постараюсь…
– Нет, ты пообещай!
– Обещаю.
– И никаких разговоров о старости! Вот еще выдумала! Ну, пока!
– Пока.
Я незаметно улизнула в ванную, заглянула в зеркало. Улыбнулась себе и новому дню. Затем отдернула шторы, чтобы посмотреть, какая погода. Там сияло солнце! Я быстро забегала по комнатам, ища подходящую одежду. И Старость, хватаясь за сердце, заметалась за мной.
– Что ты? Что ты? Это же кофе! – испугалась она, когда я налила себе бодрящий напиток.
– Да, кофе! Но без него после бессонной ночи я не смогу закончить рукопись.
Старость только развела руками, обиженно поджала ноги и вся завернулась в теплую шаль.
Я достала из мусорной корзины «не то», «не то» и «Типичное НЕ ТО!», скрепила степлером и умчалась в редакцию.
Мой очерк понравился и сразу пошел в набор. По пути домой я купила торт низкой калорийности, как любила она, пакетик ароматного чая и новую кружку с летящими золотыми журавлями. Ту, с синичкой, я решила подарить гостье, которая пришла навсегда.
Тихо отворив дверь, я сразу поняла, что квартира пуста. Куда-то подевались тапочки и пуховая шаль.
Я не долго горевала о странном визите. На всякий случай убрала кружку с синичкой на самую дальнюю полку. Это для Старости, если она опять вернется.
А я теперь пью из новой, на которой летят журавли.
26. Груши
Был у Гульзады сад необыкновенный. Как вскинется по весне яблоневым да вишневым цветом – не унять душе радости!
Гульзада хозяюшка что только из фруктов не приготовит: и яблочный пирог. И вишневое повидло. И компотов наварит. И рос в том саду чудесный куст вечноцветущей груши. Розовыми цветами радовал он всех и зимой, и летом.
Двух дочерей Гульзада давно замуж отдала. А вот сын Эмиль никак себе пары найти не мог, чтоб такая же, как матушка. Но пришел срок. Груша цветущая плоды дала. Целых пять штук! Бережно растила их матушка. Наливались они ото дня в день соками земли и светом солнца. Вот-вот срывать пора.
«Две груши, – думает мать, – для дочерей, одна Эмилю, одна мне. А пятая кому?»
Не знала Гульзада, что понравилась сыну девушка Неля из соседнего селения.
Спросил он разрешения у матери, и та согласилась пригласить невесту к обеду на смотрины.
Вот и стол ломится всевозможными блюдами. Одно другого вкусней.
Но что же еще поставить, чтобы удивить редкую гостью?
И решила матушка груши, созревшие в первый раз на ее чудесном кусте, подать к обеду.
Зашли молодые. К столу их матушка усадила. Стали разговоры вести. Всем нравится молодая невестка Гульзаде. И красива. И стройна. И рукодельница.
– Грушу попробуй, дорогая, – предложила хозяйка, – растет у меня в саду чудесный куст. Всегда он только цвел. И в первый раз плоды дал. Решил нас всех порадовать.
Взяла Неля грушу. А сок-то из нее, сок-то так и бежит, так и струится. Сладость-то какая! Аромат! Весна!
За разговором ко второй груше рука девушки потянулась незаметно.
Эмиль подумал: «Ну ладно, пусть и мою грушу съест любимая! Для нее не жалко».
Но груши оказались столь вкусны, что невольно съела девушка еще две.
И осталась на подносе последняя, пятая груша.
«Ничего», – думает матушка.
«Ничего», – думает Эмиль.
«Мы, как уйдет Нелли, поделим пятую грушу на четыре части. И попробуем ее на вкус».
А разговор все идет. Закуски на столе тают.
– Заходите еще, – приглашает Гульзада девушку, когда молодые встают из-за стола и собираются уходить.
– Спасибо, матушка, все было очень вкусно, особенно фрукты! – с этими словами девушка взяла последнюю грушу и откусила кусочек с благодарной улыбкой.
Проводил Эмиль Нелли до калитки. Возвращается к матушке. А она уже в саду.
– Гляди, – говорит. – А на нашем кусте-то новые груши выросли!
Сын с грустной надеждой посмотрел на мать. Он ждал, что скажет она о его избраннице. И мудрая Гульзада сказала:
– Не приводи больше эту девушку в наш дом. Никогда. Она будет плохой матерью для твоих детей.
27. Жасмин
Посади жасмин на могиле мужчины, которого любишь, и он окажется в раю, – гласит татарская поговорка. А знаете, почему так говорят?
Давно это было. Так давно, что забыли уж все. И лишил бы Аллах жизни Чубыша, ведь не отличался тот ни умом, ни добротой и ни красотою, если бы не любовь самой прекрасной женщины во всей Булгарии – рукодельницы Жасмин.
Бывало, чуть тронет рассвет розовыми лучами ее белые щеки, рисуя утренний румянец, проворно встает хозяюшка, тесто поставит, за скотиной приберет. Огородные дела поправит. Детей и мужа накормит. Сядет у окна ткать, прясть или вышивать.
Всех родных приветит, песню веселую заведет, путнику дорогу укажет да лепешек с собою подаст. На ее рукоделие вся округа заглядывалась. Заказы шли от самого правителя!
Крепко отстраивалось подворье. Множились отары. Росло богатство семьи.
Уважали Чубыша. Как оденет он расшитые золотом одежды, да как сядет на лощеного сытого скакуна – дивится народ ему, точно хану какому.
А пойдет Жасмин навестить родных, выделит Чубыш пятак денег да горсть сухарей на подарки.
– Да милый, спаси тебя Аллах, – согласится неперечливая жена, – все сделаю, как велишь.
А сама украдкой под солому для родных мужа и отрезов дорогих приготовит и корт свежий и перемячей…
– Это вам поклон от Чубыша, – передает дары родичам.
Не знал о том Чубыш. А знал бы, так помер от жадности.