Штурм Кёнигсберга (его обороняли четыре пехотные дивизии, несколько артиллерийских и крепостных частей) после нескольких переносов сроков (по разным причинам) начался 6 апреля 1945 года. Советские войска (11 -я и 39-я гвардейские армии) насчитывали 137 тысяч человек, 5 тысяч орудий и минометов, 538 танков и САУ, 2444 самолета.
«Советские войска понесли серьезные потери. Резко сократился боевой состав частей, снизилась ударная сила фронтов. Пополнение почти не поступало, так как Советское Верховное Главнокомандование по-прежнему все усилия направляло на берлинское направление» (Василевский А. М. Дело всей жизни. Мн., 1984, с. 443).
Заявления о том, будто бы гарнизон немцев насчитывал около 130 тысяч человек — чепуха. Немецкая группировка в городе не превышала 60 тысяч человек, так как штатная численность пехотных дивизий Вермахта с 1944 года составляла 12 тысяч человек, а таких дивизий в Кёнигсберге, напомню, было всего четыре. Вызывают сомнение и данные о количестве немецких орудий в городе — аж 4 тысячи «стволов» вместе с минометами. Более правдоподобна информация о танках (28 единиц) и САУ (80 единиц). Земландская группировка (располагавшаяся неподалеку) насчитывала на своих аэродромах 170 самолетов.
В принципе никакого победного штурма (со взятием всех фортов и водружением знамен) не было — до 9 апреля советские войска заняли жилые кварталы, но ворваться в центральную крепость не могли. Тогда с утра 9-го апреля по цитадели открыли огонь 5000 советских орудий, из которых почти половина имела калибр от 152 мм и выше, а затем полторы тысячи самолетов вывалили туда же свой груз. Когда немцы потеряли связь между подразделениями и одновременно ориентацию на разрушенных и пылающих улицах города, совершенно изменивших свой прежний вид, комендант Кёнигсберга, генерал от инфантерии Отто Лаш, поняв бесперспективность дальнейшей борьбы, отдал вечером того же дня приказ о капитуляции гарнизона (за что был приговорен Гитлером к смертной казни заочно). 10 апреля немецкие части сложили оружие.
Официальные потери 3-го Белорусского фронта составили 89.463 человека убитыми и 332.300 ранеными. Итого 421.763 человека при том, что группировка фронта к началу операции составляла 708.600 человек. Среднесуточные потери — 4095 человек.
Потери 2-го Белорусского — 36.396 убитыми и 123.094 ранеными. Всего 159.490 из имевшихся к началу 881 500. Но это потери за месяц — с 13.01. по 10.02. Поэтому среднесуточные — 5500 человек.
43-я армия 1-го Прибалтийского фронта за неделю боев (с 13.01 по 20.01 потеряла 195 человек убитыми и 1265 ранеными. Общие потери — 1460 из 79.000 личного состава. Среднесуточные —183 человека.
Еще 410 убитыми и 1655 ранеными потерял Балтийский флот.
Общие потери группировки в 1.669.100 человек составили 584.778 человек, из них 126.464 убитыми и 458.314 ранеными. Общие среднесуточные потери — 9803 человека, почти такие же, как у Юго-Западного фронта под Киевом в 1941 году. Но там большую часть составили пленные, а под Кёнигсбергом — убитые и раненые. Кто мне скажет, где был больший ужас?
Глава 9
Мучительный перелом: юго-западное направление
Румынский след
Одна из новомодных российских басен — это противопоставление «глупого Жукова», потерпевшего неудачу в операции «Марс» и «умных Василевского, Рокоссовского, Ватутина, Еременко и др.», разгромивших немцев в ходе операции «Уран» под Сталинградом (в то самое время, когда Западный фронт спотыкался под Ржевом и Сычевкой). Дескать, операция «Марс» была спланирована Жуковым плохо, потому и провалилась, а операция «Уран» была спланирована хорошо, отсюда и полный успех. Это заблуждение, точнее, целое скопище сказокдля дилетантов, которыми потчуют народ недобросовестные исследователи.
Во-первых, план операции «Марс» разработал не Жуков. Конкретное решение принадлежало командующему Западным фронтом И.С. Коневу, разработку осуществлял Генштаб РККА одновременно с проработкой операции под Сталинградом (собственно, связь этих двух акций видна уже по их бого-планетарным названиям) и получила одобрение Ставки Верховного Главнокомандования.
Операция «Марс» являлась самостоятельной, причем приоритетной акцией РККА, а вовсе не вспомогательной — это видно по количеству привлеченных к ней сил и средств, по статусу координаторов Ставки (Жуков, конечно же, котировался выше Василевского), да и по названию: «Марс» куда звучней «Урана»; разве стали бы называть так вспомогательную операцию?
Сталин вновь пытался нанести поражение противнику одновременно на двух главных направлениях (западном и юго-западном), при этом главный упор делался на западное. «Уран» был раздут пропагандой позже — потому что успешно завершился в отличие от «Марса».
Г.К. Жуков был привлечен к операции «Марс» в качестве координатора от Ставки ВГК, а вовсе не в качестве главкома, главком остался прежний — Конев, так что негоже вешать неудачу на шею Жукову, это в духе западной историографии, которая события на Востоке обычно рассматривает в общих чертах и стремится (видимо, для упрощения) свести все деяния к одной — двум крупным историческим фигурам.
Во-вторых, как я уже отмечал, план операции «Марс» прорабатывался и Ставкой, и Генштабом (первые лица которого позже открестились от этой неудачи, хотя это глупо — все крупнейшие операции проходили через этот орган) и там никто никаких серьезных погрешностей в плане не выявил — это к вопросу о «плохом плане».
Что же касается неучастия Жукова в разработке Сталинградской операции, на чем настаивают историки «новой волны», то это более чем спорно: Жуков, назначенный в конце августа 1942 года заместителем Верховного Главнокомандующего, действительно убыл в тот период под Сталинград, следовательно, вполне мог так или иначе участвовать в подготовке наступательной операции на Дону. А.М. Василевский же, начальник Генерального штаба Красной Армии с июля 1942 года, почти наверняка был в курсе разработки и подготовки плана «Марс», однако ему провал под Ржевом и Сычевкой никто в вину не вменяет. Тенденция, однако!
В послевоенныхзамечаниях к плану «Марс» генерала А.И. Рад-зиевского нет никакой конкретики, налицо ярко выраженное стремление пришить «Марсу» ярлык вспомогательной операции. Одна фраза: «Решение на операцию было отмечено пассивностью и отсутствием целеустремленности» (Радзиевский А.И. Развитие теории и практики прорыва. Часть 1. М., 1977, с. 222)чего стоит. Если бы еще бравый Алексей Иванович пояснил, в чем именно все вышесказанное проявлялось.
У него есть только один конкретный упрек разработчикам плана, за который ухватились исследователи новейшего времени, мол: «Вот она — глупость Жукова» (хотя Жуков, может статься, к разработке «Марса» вообще не был причастен). Это распыление наличных сил и множественность ударов, создание сразу 13 ударных группировок. «Вот если бы группировок было меньше!..»
Но господа российские историки постоянно забывают, что несколькими месяцами ранее, во время первой Ржевско-Сы-чевской операции, их уже было меньше. А кроме того, тот же Конев был как минимум не глупее их, следовательно, это «распыление сил» могло преследовать какую-то цель. Оно ее и преследовало.
Конев знал, что противостоит его фронту хотя и жутко упорная, но всего одна (9-я полевая Вальтера Моделя) армия немцев,
о которую уже ломали зубы зимой, весной и летом 1942-го. А поскольку немцы, традиционно превосходя РККА качественно, значительно уступали последней количественно, ключ к успеху на западном направлении лежал в растягивании этих самых ограниченных немецких сил. Тут все просто до примитива: пять человек могут эффективно противостоять десяти, но если Их растащить по одному и каждому противопоставить двух противников — «труба дело». Отсюда и большое число наступавших на широком фронте групп по сходящимся в район истоков Лучесы и Обши направлениям: Конев пытался растащить фронт немцев, учитывая неудачу Калининского и Западного фронтов на Ржевско-Сычев-ском направлении несколькими месяцами ранее.
Если бы командующий Западным фронтом уменьшил число группировок и направлений и уплотнил за счет этого главные прорывные группы, Модель, в свою очередь, уменьшил бы число прикрываемых направлений и за счет этого уплотнил бы группировки защищающиеся. Словом, исход операции «Марс» был бы одинаков при любой плотности советских наступающих групп. Неудача наступления Западного фронта крылась вовсе не в изъянах планирования. План «Марс» был ничуть не хуже плана «Уран» (последний был вообще примитивным с точки зрения военного искусства).
«Шалишь, брат, — скажут мне. — Сам факт успеха «Урана» и неудачи «Марса» тебя опровергают!». Ничуть. Если бы план «Марс» со всей его группировкой и командующим «перетащить» под Сталинград, а план «Уран» со всеми «сопутствующими факторами» — под Ржев, исход-от этого не изменился бы: Конев и Жуков одержали бы победу, а Ватутин, Рокоссовский, Еременко и другие потерпели бы поражение.
Причина неудачи Западного фронта всего лишь втом, что ему противостояла пусть и одна, но немецкая армия, а причина успеха «донцов» и «сталинградцев» в том, что с немцами они и не столкнулись.
Немецкие части (6-я полевая и 4-я танковая армии) располагались в Сталинграде, а севернее и южнее — ни одной крупной немецкой части не было: 3-я и 4-я румынские, 8-я итальянская и 2-я венгерская, причем удары советских фронтов пришлись именно против румын (а не против венгров или хотя бы итальянцев). Если бы группам прорыва Донского и Сталинградского фронтов противостояли пусть малочисленные (хотя бы и авиапо-левые дивизии), но немецкие части, никакого окружения Паулю-са не произошло бы. Линия фронта в этом случае напоминала бы ржевско-сычевский участок — отдельные вклинения на отдельных участках.
«Наступление войск Юго-Западного и правого крыла Донского фронтов началось утром 19 ноября после мощной артподготовки. Войска 5-й танковой и 21-й армий прорвали оборону 3-й румынской армии»