– Ну?! – рявкнул он, на долю секунды опередив возглас Фернана. – В чем дело?!
– Беда, ваша милость! – страдальчески взревел дородный усатый гвардеец. – Брат ваш… беда…
– Что?!
– Так это… он, вроде… – Тьерри, не церемонясь, сгреб стражника за плечи и тряхнул так, что зубы лязгнули, после чего гвардеец заговорил связно: – Очнулся и бежал из-под стражи. Обезумел он, ваша милость, как есть дикий зверь. Прикончил Понса и Мануэля, выскочил в нижний двор. Там еще конюха располосовал и девку кухонную, девка жива, конюх отдал Богу душу. Хорошо, ребята поспели ворота снаружи заложить, так что он и посейчас там, только, ваша милость… крик поднялся, челядь разбегается, боюсь, там половина замка сейчас собралась, и уж наверняка до гостей наших дошло…
Тьерри заскрипел зубами.
– Отец Ансельмо?..
– Жив, но поломал его прок… братец ваш изрядно, еле дышит старик. Вы бы поспешили, а? Парни напуганы, не ровен час, начнут из арбалетов садить…
…То, что раньше укрывала непроницаемым покровом темноты милосердная ночь, ныне явилось при свете дня во всей своей неприглядности. В нижний двор сбежалось все население Ренн-ле-Шато, от стражников до конюхов и горничных Идуанны. Примчалась даже Бланка – она стояла, привалившись плечом к деревянным перилам и, судя по нездоровой бледности, боролась с накатывавшими приступами дурноты. Около нее топтались две перепуганные служанки, наперебой упрашивая молодую госпожу вернуться к себе.
Зеваки – взвизгивавшие от ужаса, богохульствовавшие, просто ругавшиеся от избытка чувств – таращились вниз, свесившись через ограждения. Все это напоминало рисунок, виденный Тьерри в какой-то книге: римляне-язычники смотрят в львиный ров, куда бросили христианских мучеников. Только сегодня вместо рва – замкнутый со всех сторон небольшой двор, превратившийся в каменный колодец, а вместо беззащитной девы – вооруженный безумец.
Во дворе все обстояло именно так, как описывал Фернан, за одним исключением: на каменных плитах валялись два трупа вместо одного. Как выяснилось, Рамон схватил и прикончил еще кого-то из замковой прислуги, замешкавшегося и не успевшего убраться в безопасное место. Наследник Ренна безостановочно кружил между стен золотистого камня, из света в тень, оставляя за собой цепочку кровавых следов. Издаваемые им звуки уже не походили на разумную речь – скорее, на низкое, утробное ворчание голодного зверя.
Завершали картину явившийся на шум его преосвященство монсеньор Олиба вкупе с братьями-inquisitios. Епископ взирал на явленный миру позор Транкавелей, выкроив на физиономии выражение полагающихся моменту скорби и сожаления. У него за спиной рьяно препирались представители Inquisitio. У этой троицы на одинаково тощих лицах религиозных фанатиков никакого сожаления не читалось – лишь охотничий азарт да нездоровое торжество. Завидев Тьерри, монахи прекратили спор и маленькой целеустремленной фалангой двинулись навстречу. Впереди багровой грозовой тучей плыл его преосвященство.
– Мессир Тьерри! – вострубил епископ Олиба. – Боже, какой ужас! Ваш брат… безвинно убиенные… Мы все видели, у меня нет слов, чтобы описать…
– А у меня есть, – бесцеремонно перебил брат Доминик словоизлияния епископа. – К сожалению, своими глазами я видел только последнее убийство, да еще кухарку, которой чудом удалось унести ноги, но довольно и этого. Я готов присягнуть на Святом Писании в том, что нынешние убийства полностью совпадают с кровавым почерком волкодлака из Редэ. Ошибки быть не может – уж больно характерные раны. Мессир Тьерри, ваш брат, оказывается, не только с ножом умелец, но и зубы горазд в ход пускать! Да вы сами взгляните!
Тьерри непроизвольно бросил взгляд вниз, в тесный каменный мешок. Увиденное впечатлило даже его.
Когда-то родственники, друзья и недруги Бешеного Семейства единодушно сходились во мнении: во всей провинции – да что в провинции, во всей Аквитании! – не сыщется человека красивее наследника фамилии. Теперь эта красота сгинула, облезла, как фальшивая позолота с меди, явив подлинный облик человека, звавшегося Рамоном-Роже де Транкавелем. Впрочем, назвать это создание человеком язык не поворачивался – по двору кружило животное, дикий взбесившийся зверь, прикинувшийся творением Господа. Перемазанный чужой кровью, этот зверь метался от стены к стене, время от времени испуская протяжный хриплый вой. Мавританский ланцет отца Ансельмо он сменил на широкий нож, снятый с кого-то из убитых стражников. Как раз когда Тьерри взглянул вниз, Рамон прыжком оседлал одно из мертвых тел и принялся кромсать его ножом. Кровавые брызги летели ему в лицо. Зверь слизывал кровь, утробно урча от удовольствия.
Монсеньор Олиба поспешно отвернулся, издав горловой звук, словно сдерживал тошноту.
– О да… Волкодлак из Редэ… – пробормотал он. – Похоже, брат Доминик прав… Как прикажете это понимать, мессир Тьерри?
– Никак, – деревянным голосом произнес Тьерри. – Я дам команду арбалетчикам. И вы навсегда забудете о том, что видели, иначе…
Он повернулся к Ньеру, дабы отдать приказ, но остановился, услышав пронзительный голос брата Доминика.
– Взгляните на это… на это существо! – тощий монашек вещал, как на проповеди, и его обвиняющий перст неотступно следовал за Рамоном де Транкавелем, безостановочно кружащим в замкнутом пространстве крепостного двора. Озадаченная и заинтересованная замковая челядь подтянулась поближе, внимая. – Оно безумно, уродливо и смертоносно, и бесы одолевают его разум! Смотрите внимательно и запоминайте надолго, ибо вот пред вами одержимый диаволом. Такова участь всех, кто внимает манящему зову Змея-Искусителя, древнего врага рода человеческого! Однако сила Господа нашего да превозможет сатанинское наваждение! С Божьей помощью я готов явить чудо и публично посрамить нечистого!
«Да заткнись ты, балаболка Господня!»
– Какое, к дьяволу, чудо, святой отец! – злость, звеневшая в голосе Тьерри, была совершенно искренней. Монсеньор Олиба аж подпрыгнул. Носатый монашек смотрел исподлобья, упрямо и непримиримо. – «Это существо», к вашему сведению – человек. Мой старший брат, прах его побери, и он мучается, разве вы не видите?! Одержимый или нет, но я не позволю сделать из него зверя в клетке, выставленного на потеху зевакам! Если у вас есть что предложить, тогда говорите толком. Нет – не путайтесь под ногами!
– Предложить? – вскинулся брат Доминик. – Да, у меня есть что предложить! Я готов, в меру своих скромных сил и с упованием на благодать Божию, попытаться исцелить эту… – он явно хотел сказать «эту тварь», но вовремя спохватился, – эту страдающую душу. Но сомневаюсь, что ваш старший брат, пребывая в подобном виде, охотно и по доброй воле пойдет на святое таинство exorcismus! Прикажите вашим людям, пусть они поймают его, отнимут нож, и тогда мы с моими братьями выполним наш долг. Вы увидите своими глазами, на что способна истинная вера!..
«Еще одно слово, и я сброшу его вниз. Скажу потом, мол, святой брат в рвении своем сам туда кинулся…»
– Я могу исцелить его безумие!.. – кликушествовал брат Доминик.
– Ньер, пяток арбалетчиков сюда, живо! – Тьерри демонстративно отвернулся от брата Доминика.
– Нет!!! – прозвенел истерический вопль.
«О чёрт. И эту принесло. До чего ж невовремя! Что за невезение такое, провались оно совсем!»
– Ты, братоубийца! – бледная, как мел, в темном платье, усугублявшем ее смертельную бледность, жена Рамона де Транкавеля появилась на галерее, и дрожащий палец Идуанны де Бланшфор нацелился на Тьерри. – Ты всегда об этом мечтал! Всегда ему завидовал, всегда метил на его место, да, да, я знаю! Ньер, даже не думай исполнять его приказ, или тебя повесят на воротах первым, едва вернется граф Бертран! Я все, все ему расскажу! Он никого не пощадит!
«Извините, мессир Тьерри, но проклятая баба права, – говорил извиняющийся взгляд Фернана Ньера, когда он махнул рукой, останавливая стрелков. – Железный Бертран, возможно, и пощадит последнего своего сына, но уж нам-то точно болтаться в петле…»
– Идуанна, опомнись, – Тьерри делал над собой чудовищное усилие, чтобы говорить спокойно и взвешенно. – Посмотри на своего мужа, моего брата. Он безумный убийца. Он опасен. Если оставить его в живых сейчас, остаток жизни ему придется провести в цепях. То, что я делаю – не убийство, но избавление…
– Прибереги свое избавление для самого себя! – голос Идуанны взлетел до поросячьего визга. – Рамона можно спасти! Святой брат обещал исцеление! Мы откупимся от суда, заплатим родне за убитых, граф Бертран не поскупится! Только попробуй убить его, и Бланшфоры разорвут вассальную присягу!
«Нет. Только не это. Только не сейчас. Чума на твою голову, Идуанна, ну почему тебе было не прийти минутой позже?..»
Идуанна громко зарыдала, закрыв лицо ладонями, и Тьерри, сдаваясь, пожал плечами. Ладно. На все Господня воля, и если Ему сейчас угодно, чтобы волкодлак из Редэ остался в живых, что ж…
Двое представителей Святой Церкви и молодой хозяин Ренна отступили в кстати подвернувшуюся нишу. Заточенное в каменном мешке создание хрипло взрыкивало, оттеняя беседу. Собственно, разговор получился весьма условный: три человека смотрели друг на друга, не говоря ни слова, но Тьерри отчетливо слышал оставшиеся непроизнесенными реплики, словно читая их с пергаментного листа.
«Конец тайнам, – монсеньор Олиба выглядел до чрезвычайности обеспокоенным. – Промыслом Господним все открылось! Вот он, волкодлак – захваченный при свидетелях, на месте преступления!..»
«Какой процесс! – думал брат Доминик, сверкая глазами и потирая костлявые ладони в приступе злорадного торжества. – Куда громче того, что проводил в Альби над еретиками святой Бернар! Публичное судилище, позорное разоблачение, почет и восхищение среди простецов, уважение Рима, карьера, возвышение, епископская митра!..»
«Я его сейчас убью, – Тьерри уповал, что пастырь графства в достаточной мере освоил искусство читать по лицам собеседников. – Проклятие, он все испортил, он и истеричная баба! Пара добрых стрел раз и навсегда положила бы конец волкодлаку, а этот краснобай мечтает раздуть скандал на всю провинцию! Не бывать этому. Нет, не бывать».