Так она и просидела у меня на коленях до самого утра. Пришлось примириться.
И теперь она ходила за мною на поводке по всему лагерю. А когда она начинала шалить и переставала слушаться, я тащил ее в палатку и включал магнитофон с львиным рыком… Она сразу становилась, как шёлковая…
После полудня за мной прилетел вертолёт. Это был один из патрульных вертолётов Противопожарной Службы Саванн, временно переданный в распоряжение нашего отряда.
Естественно, что долететь до Дальних Холмов мы могли гораздо быстрее, чем до них доберется сафари. Поэтому у нас был запас времени, и мы решили осмотреть те места, где наши охотники добывали свои трофеи. Мы пролетели над стадом гиппопотамов, слетали к заливчику, только слонов там уже не нашли, и направились к баобабу, возле которого всё ещё лежал скелет антилопы. Большие грязно-белые птицы с чёрными крыльями копошились среди раскиданных по земле костей, обрывая полуразложившиеся остатки мяса и сухожилий. Это были грифы, питающиеся падалью и нечистотами. Некоторые из них уже так наелись, что едва волочили громадные крылья, но с ненасытной жадностью продолжали терзать останки животного своими страшными крючковатыми клювами.
Вертолёт развернулся и пошёл над зарослями, в чаще которых происходила охота на носорога. Над тушей убитого зверя тоже пировали грифы. Сгрудившись вокруг, перемазанные стервятники, отталкивая друг друга, глубоко засовывали внутрь туши свои узкие клювастые головы на длинных беспёрых шеях. Даже низко летящий вертолёт не произвёл на них впечатления и не заставил покинуть добычу.
На бреющем полёте мы дважды пересекали кустарник в поисках того места, где Каген сделал свой знаменитый выстрел. Его не трудно было узнать по черневшим в траве длинным кускам засвеченной киноплёнки… А неподалеку в глубине кустарника что-то сверкало на солнце, и я сразу сообразил, что это были очки, потерянные Александром Петровичем. Я тут же решил сделать ему сюрприз. По моей просьбе пилот поднял машину немного выше, а я выскочил из неё и полетел за очками…
Ах, если бы всё это произошло только на пять секунд раньше!.. Но именно за эти секунды случилось нечто такое, что даже трудно себе представить. Я был уже в нескольких метрах от очков, как вдруг из-под них появилась струйка голубоватого дыма. В следующий момент из травы вырвался вихрь пламени. Я еле успел отпрянуть. Ветер от лопастей вертолёта раздувал пламя и мешал мне подниматься вверх. Одно мгновенье мне казалось, что он собьет меня прямо в огонь. Но пилот вовремя заметил опасность и бросил машине в сторону. Это спасло меня. Когда я снова очутился в салоне вертолёта и посмотрел вниз, мне показалось, что под нами бушует кратер вулкана. С каждой секундой огонь охватывал всё большую территорию. Сухая трава горела, как порох, кусты вспыхивали, словно облитые спиртом. В воздух взметались тучи дыма, пронизанные фонтанами искр. Пучки горящей травы носились по ветру. Там, где они опускались на землю, мгновенно возникали новые очаги пожара, быстро сливавшиеся друг с другом…
Ещё в лагере, перед посадкой в вертолёт, я обратил внимание на два больших выкрашенных в оранжевый цвет шарообразных предмета, подвешенных снизу под корпусом машины.
Пилот объяснил мне тогда, что это специальные химические авиабомбы, предназначенные для тушения степного пожара. Но первый момент, когда их ещё можно было применить, был упущен — не мог же пилот бомбить прямо по мне!.. А теперь уже было поздно — слишком большую территорию охватил огонь.
— Зачем ты это сделал? — гневно спросил пилот.
— Очки, — объяснил я. — Очки Александра.
Пилот с негодованием смотрел на меня, но вдруг понял, и взгляд его изменился.
— Он что — дальнозоркий?
— Да… Увеличительные стёкла. Когда солнце стало так, что все лучи собрались в пучок… Ап-чхи!..
— Ясно… — он закашлялся.
Внутри вертолёта было полно дыма. Металлический пол начал разогреваться. В горле першило, глаза слезились. Мощные потоки горячего воздуха кидали машину.
Уходя от опасности, вертолёт быстро набирал высоту. В иллюминаторы было хорошо видно всё, что происходило внизу. Теперь уже почти весь кустарник был охвачен пожаром. Зигзагообразная стена огня, выгибаясь подковой, стремительно неслась к тому краю зарослей, который выходил в сторону озера. В длину она превышала уже более половины километра и неудержимо продолжала расти. Впереди огненного фронта, обезумев от ужаса, мчалось несколько носорогов, антилоп и гиен. Метались птицы…
Я видел, как летучее пламя пронеслось над тушей вчерашнего носорога. Штук восемь грифов, отяжелевших от пищи до того, что уже не могли подняться в воздух, беспомощно хлопали крыльями. Они вспыхнули, словно факелы. Там, где проходил огонь, оставался дымящийся чёрный пепел и обгорелые тела замешкавшихся животных…
Хорошо ещё, что ветер дул в сторону озера. Достигнув воды, пожар должен был захлебнуться. И это была единственная надежда. Если бы ветер дул в сторону Дальних Холмов, степной пожар неминуемо охватил бы многие сотни километров. «Такие пожары могут бушевать неделями, выжигая на своём пути всё, что способно гореть, и уничтожая тысячные стада животных, которым некуда деться. Остановить огонь может только перемена ветра, начало дождей или отсутствие горючего материала… Но мне казалось, что на этот раз всё должно кончиться сравнительно благополучно, — ветер гнал огонь в сторону озера…
Внезапно я услышал проклятье. Вертолёт сделал вираж. Левый край огненной завесы, образуя огромную дугу, всё ещё наступал на озеро. Но справа положение изменилось. Продолжая расти в длину, стена пламени прекратила своё движение к водной преграде. Огонь словно колебался, раздумывая, а не повернуть ли ему в саванну? Это могло означать только одно — встречный ветер!.. Он был ещё очень слаб — этот ветер, но встал уже на пути огня. Я сообразил: над выжженным пространством, где земля была сильно раскалена, создавалась зона пониженного давления. Туда потянулся более прохладный воздух с озера… Теперь пламя могло ринуться к Дальним Холмам. Нужно было что-то предпринимать!
Устремив покрасневшие от дыма глаза вперед, закусив от напряжения губы, пилот вёл машину прямо на огонь к правому краю пожара.
Научная тетрадь 5
41. НИКОЛАЙ ПРЖЕВАЛЬСКИЙ (1839-1888)
В Москве на улице Герцена есть Зоологический музей. Туда всех пускают. Там выставлены скелеты и чучела разных животных нашей планеты. И, между прочим, чучело лошади Пржевальского. Но это не та лошадь, на которой ездил путешественник. Это — дикая лошадь. На ней вообще нельзя ездить. Водится она только в пустыне Гоби, у подножья Тянь-Шаньских гор.
Там-то её увидел и впервые с точностью описал Пржевальский. За это её и назвали по его фамилии. А ещё по его фамилии названы горный хребет на севере Тибета, город в Киргизии, ледник в горах Алтая и разные другие места, животные и растения. Он это заслужил своими путешествиями, географическими исследованиями и открытиями.
Пржевальский с детства любил природу. Он рос закалённый и сильный. Умел находить дорогу в лесу, выслеживать зверей, разжигать костры под дождём, спать на голой земле… В двенадцать лет у него уже было собственное ружьё. И он убил из него лисицу. И если подбитая им утка падала в озеро, он, не задумываясь, раздевался и лез за ней в ледяную воду…
Когда он кончил школу, на юге России шла Крымская война. И Пржевальский записался добровольцем в армию, чтобы защищать русскую землю. Однако война окончилась раньше, чем он попал на фронт. И тогда он поступил в Военную Академию. Другие, которые там учились, мечтали командовать солдатами. А Пржевальский хотел совершать научные экспедиции в неисследованные места земного шара, которые на географических картах обозначаются белым пятном. Такие места называются «терра инкогнита» — неведомая земля.
Но после окончания Академии прошло несколько лет скучной службы, прежде чем он смог, наконец, отправиться в свою первую научную экспедицию — на Дальний Восток, к берегам реки Уссури.
Уссурийский край, хотя и не обозначался уже белым пятном на карте, всё ещё оставался совершенно диким, почти не исследованным. Путешествие было трудным. Обложные дожди, разливы рек, таёжные пожары — палы, перестрелки с хунхузами — шайками бандитов, пришедшими из Китая, — всё пришлось испытать. Целый год Пржевальский прожил в Уссурийской тайге, проводя перепись населения, уточняя географические карты, собирая коллекции животных и растений… Отчёт об этой экспедиции получился таким интересным, что его передавали из рук в руки…
Теперь Пржевальский мечтал отправиться в новую, давно задуманную им экспедицию — исследовать горы и пустыни Центральной Азии. Вот где была настоящая «терра инкогнита», огромная таинственная область, в которую не проникал ещё ни один европейский путешественник!.. Однако военное начальство Пржевальского не торопилось. Оно велело ему ждать решения в Николаевске-на-Амуре. В этом грязном маленьком городке офицеры сходили с ума от скуки. Пьянствовали, хулиганили, дулись в карты. Такая гнусная жизнь была противна Пржевальскому. Но что он мог сделать? И хотя напиваться с другими офицерами он не стал, но от тоски и злости согласился играть с ними в карты. И тут ему необыкновенно повезло. За одну зиму он выиграл 12 000 рублей. Теперь у него были свои деньги для продолжения путешествий.
— Я выиграл себе свободу! — решил Пржевальский, кидая карты в Амур, по которому шёл весенний лёд.
И так же, как он выкинул карты, он готов был бросить военную службу, чтобы немедленно отправиться в экспедицию. Но этого не потребовалось. Его план исследований Центральной Азии был, наконец, принят — путь к осуществлению заветной мечты открыт…
С помощью Русского Географического общества Пржевальский совершил четыре больших похода в Центральную Азию. Пешком, на лошадях и верблюдах он прошёл через пустыни Гоби, Алашаня и Ордоса, где в сыпучих песках белели кости неведомых, погибших от жажды путников… Снеговые бури застигали маленький отряд отважного путешественника на ледяных перевалах Тибета, где бешеный ветер мог запросто сдунуть в пропасть не только всадника с его конём, но и громадного, обросшего длинной чёрной шерстью горного быка — яка… Лавины и камнепады преграждали путь… Китайские чиновники чинили всяческие препятствия и заставляли менять маршруты… Погибали вьючные животные… Кончалось продовольствие… не было денег… А Пржевальский всё шёл вперёд. «Русские не отступают», — говорил он и, закончив одно путешествие, тут же отправлялся в новое.