Мгновение я колебался: а не попросить ли разрешения у Академикова? Но было ясно — он не позволит. Поэтому я сказал:
— Полетим вдоль реки. Какое бы ни было это животное, оно должно выйти ночью на водопой.
— И мы легко узнаем его, — подхватила Нкале, — потому что оно будет совсем не похоже на других…
Мы отошли в темноту, запрятали в кустарник куртки и полетели.
Так началась эта безумная ночь…
Животное не могло приходить на водопой слишком близко от лагеря. Это позволило нам срезать всю излучину реки и лететь напрямик к тому месту, где она уже исчезала в джунглях.
Минут через двадцать над нами начал смыкаться зелёный навес ветвей. Он ещё не был слишком густым. Призрачный свет луны свободно проникал сквозь листву и ложился серебристо-голубыми пятнами на поверхность реки. Голоса ночных птиц, напоминающие то плач ребёнка, то безумный хохот, раздавались в лесу.
Вдруг мы услышали короткий пронзительный визг, мгновенно захлебнувшийся и тут же перекрытый свирепым рычанием. Оставляя кровавый след на траве, пятнистый леопард потащил в кусты безжизненное тело маленькой антилопы.
В другом месте мы наткнулись на несметное количество летучих мышей, стремительно проносившихся над водой. Если бы мы не знали, что уши этих ночных зверьков устроены наподобие эхолота, нам бы и не понять, как эти крылатые существа умудряются не сталкиваться друг с другом и не налетать на нас. Но мы знали — даже слепая летучая мышь никогда ни с кем не столкнётся. Во время полёта она беспрерывно издаёт неуловимый для человеческого уха ультразвук, который тут же возвращается к ней, если впереди есть какое-нибудь, даже самое незначительное, препятствие. Пусть это будет муха или комар — ультразвук отразится от него, и летучая мышь услышит!..
Ветвистый свод над нами постепенно сгущался. Лунные блики на воде попадались всё реже. Наше нервное напряжение нарастало. Оно почти достигло предела, когда мы увидели, как громадный висячий корень какого-то дерева начал вдруг извиваться, бесшумно вытянулся и стремительно обвился кольцами вокруг тела молодого дикого кабана, только что вышедшего из кустов и приблизившего к воде обросшую бурой щетиной, клыкастую морду. Предсмертный крик животного замер мгновенно, и мы услышали жуткий хруст переламываемых костей. Шумно затрепетали кусты. Это бросились наутёк другие кабаны, тоже направлявшиеся к водопою… Повисшее над водой уже бездыханное тело несчастной жертвы медленно проплыло по воздуху к развилке дерева. Чудовищные кольца громадного шестиметрового удава неторопливо сжимались и разжимались. Они работали — ломали и разминали кости, чтобы добычу можно было проглотить целиком — зубы удава не приспособлены для разжевывания пищи… Нкале отвернулась.
— Удавы не ядовиты, ты не бойся, — громким шёпотом сказал Каген, подлетая к ней.
— Тише, — предупредила она… Взгляд её был прикован к непонятному, напоминающему большую корягу предмету, темневшему на воде у поворота реки. Что-то там шевелилось и издавало тревожные, полные какой-то скорби и призыва о помощи, звуки… Мне стало не по себе, я торопливо взмахнул крыльями и вплотную подлетел к товарищам.
Нкале сделала знак рукой — остановка. Она ухватилась за лиану и повисла на ней. Мы последовали её примеру.
Отсюда можно было уже кое-что разглядеть. Это действительно была коряга, затерявшая недалеко от берега. На том конце её, который был ближе к нам, сидело странное, четырёхлапое существо, обросшее длинной мохнатой шерстью. Лунный свет придавал его круглой, как тыква, жёлтой голове с огромным беззубым ртом и узкими, тускло поблёскивавшими глазами особенно жуткий вид… Существо жалобно стонало и вскрикивало.
— Обезьяна? — неуверенно прошептал Каген. — Горилла?..
— Непохоже, — покачала головой Нкале, — у гориллы не должно быть хвоста.
И вдруг существо зашевелилось! Оно словно пыталось встать на ноги. За его спиной поднялись большие белые крылья, затрепетали и тут же опустились. Бревно закачалось. Чудище судорожно вцепилось в него, чтобы не упасть в воду… Скорбный крик снова коснулся нашего слуха.
— Крылатая обезьяна!.. — еле вымолвил Каген. — Она ранена…
У меня перехватило дух.
— Это оно!.. — сдавленным голосом подтвердила Нкале. — Неизвестное науке…
Существо вновь беспомощно захлопало крыльями.
Мы подлетели поближе и опять повисли на лианах. Загадочное животное тихо стонало.
— Если мы не поможем ему, — с отчаянием зашептала Нкале, — оно свалится в воду и утонет…
Раздумывать было некогда. Я отпустил лиану и, сделав знак Кагену, чтобы он следовал за мной, устремился вперёд…
Но что было дальше, пусть лучше расскажет Каген: последнее, что я помню, — страшный удар по черепу, горло сдавило железной хваткой, меня рвануло вниз и потащило под воду. Я потерял сознание…
— Тькави и крикнуть не успел. Было похоже, что оно его специально подстерегало. А потом, раз!.. И ничего нет! Ни Тькави, ни того — другого. Одни пузыри на воде. А сверху Нкале кричит не своим голосом. Только я не разобрал что, сразу нырнул. Сперва ничего не увидел. Потом увидел руки и смутно туловище.
Рассмотреть ничего нельзя — сплошные водоросли. Ну, всё-таки захватил поперёк тела, вынырнул. Смотрю, а это Нкале. Оказывается, она тоже нырнула…
Потом мы ещё минут пять ныряли вместе — всё напрасно. И тут вдруг увидели — прямо из воды по берегу след, будто проволоклось что-то. И отпечаток руки… Ну, вы сами понимаете, что мы подумали. Попробовали пойти по этому следу в кусты, но там такие заросли — стена! И след сразу же потерялся…
Вернулись, стали кричать. Никакого ответа. Нкале прямо трясётся вся. Тогда я говорю: «Ты оставайся тут, карауль это «место», а сам в лагерь. Всех на ноги поднял, долго ли!.. Взяли моторный катер, самый быстроходный, зажгли фонари, факелы. Понеслись, как ракета.
Уже недалеко от того места, где удав заглатывал своего кабанчика, смотрим — выходит на берег человек, почти голый, в леопардовой шкуре. Делает знаки, чтобы мы остановились, кричит. Наши учёные, правда, не хотели останавливаться, не до него им было. Но Элиас Кимараре велел причалить. Он сказал: «Это тот самый, что вечером приходил. Хитрый, смелый охотник, замечательный следопыт. С ним — найдём. Он ещё днём выследил это животное»… Рам Чаран, хотя был очень расстроен, всё-таки переводил. Он самый спокойный из всех — Рам Чаран.
Не успели причалить, этот лесной охотник хватает на плечо свой мешок — очень большой мешок — и лезет к нам… А вид у него такой довольный и гордый, будто он открыл закон всемирного тяготения. Он стукает себя кулаком по груди, показывает на свой мешок и что-то говорит Элиасу. А Рам Чаран прислушивается к их разговору, и глаза у него лезут на лоб, и он переспрашивает, и смотрит на мешок, но дотянуться до него не может — он на другом конце катера, далеко от нас. И Рам Чаран говорит мне: «Теперь всё понятно! Этот человек поймал-таки крылатую обезьяну, она у него в мешке. Их было две. Он поймал одну, а другая, наверно, схватила нашего Тькави… Он говорит — обезьяна не очень сильная — есть надежда, что Тькави ещё жив…»
Тут мы уже домчались до того места и увидели Нкале. Она так плакала, что ничего даже сказать не могла. При свете факелов её всю было хорошо видно вместе с крыльями. Я хотел уже полететь к ней, но тут случайно посмотрел на охотника и прямо не узнал его. Стоит бедняга совсем растерянный, посерел весь и переводит глаза то на Нкале, то на свой мешок. А в мешке что-то копошится и так жалобно стонет, таким знакомым голосом!.. Я бы раньше сообразил, если бы мотор ревел не так громко… Вот и всё… Ну, если не считать того, что Тькави не очень любит, когда ему напоминают этот случай и даже в шутку называют «Крылатая обезьяна», к тому же «не очень сильная»!
— Да, не люблю. Потому что Каген нарочно делает вид, что не понимает самого главного. Дело ведь не во мне, а в этом замечательном лесном охотнике! Пусть он принял нас за неведомых крылатых обезьян, когда мы гонялись за стадом мартышек. Пусть ему не поверили в лагере!.. Но ведь это всё-таки очень здорово, как он придумал приманить и поймать нас, вернулся в лес и привёл свой план в исполнение!.. А косматый плащ из травы, маску из тыквы, побеленные крылья из банановых листьев и хвост он подарил мне на память об этом деле. И я возьму их с собой на нашу планету!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
Утро в тропиках наступает сразу. В четыре часа ещё совершенно темно. В половине пятого на горизонте появляется огромное красно-рыжее солнце. А в пять оно жарит уже вовсю.
Охотники и ловцы зверей выехали из лагеря затемно. Моторные катера повезли их на другую сторону озера — туда, где начиналась саванна. В лагере остались только дежурные, ветеринар и я. Доктор, осмотрев мою голову, велел мне временно воздержаться от охотничьих экспедиций. В утешение он сказал:
— Могло быть хуже.
Я и сам понимал — если бы М'Коло (так звали лесного охотника) не задумал взять крылатую обезьяну живьём, он стукнул бы посильнее — он мог. Нкале и Каген готовы были остаться со мной. Но, конечно, я отказался. И не потому, что пожалел их, а потому, что этого требовали интересы нашей планеты. Задерживаться было нельзя — дождь в горах не прекращался, в реке как будто начинала прибывать вода. Элиас Кимараре должен был торопиться.
Я сидел в палатке, прикладывал искусственный лёд к шишке на голове и завидовал тем, кто отправился на охоту в саванну.
Хотя почти вся Африка расположена в жарком поясе земного шара, климат этого континента в разных местах совсем неодинаков. На солнце обижаться нельзя — его сколько хочешь, пожалуйста. Но климат зависит не от одного солнца. Тут всё имеет значение — высота местности над уровнем моря, удалённость от океанских и морских берегов, горные хребты, преграждающие путь ветрам. Эти ветры — огромные массы воздуха, постоянно гуляющие над материком. И вот от того, сухой или влажный этот воздух, нагрет он или охлаждён, приносит облака или нет, — зависят климатические условия в разных местах, получающих од