Здравствуй, корабль-верблюд! Полный вперед, капитан Женька! Эй, впередсмотрящий, не зевать! Как вахта, моряки братишки?
Че-пу-ха… Нет у Женьки ни корабля-верблюда, ни моряков братишек. Самого Женьки-капитана и того нет. Есть просто Женька-пионер, если не сказать бывший. А что, вполне возможно. Возьмут и выкинут за «комиссарство» на грачином побоище. Сегодня же и выкинут. Потому что сегодня совет отряда и его, Женьку, вызвали. Если не затем, чтобы выкинуть вызвали, то зачем же еще? Ясно, за этим. Ну и пусть выкидывают. Зато он всем доказал: никакой он не тихоня, а командир не хуже других.
Командир! Женька горько усмехается. Был командир, а стал заяц. Как это папа говорил: «барьер жалости». А верно, есть такой. Он, когда в первый раз, по грачу из рогатки, рука дрогнула. Есть, есть барьер. А теперь вот по нему из рогатки… все равно что из рогатки, не камнем, а словом. Не все. У всех духу не хватит. Барьер… Не смогут по живому. А у кого хватит, заклюют — не пожалеют.
Часы бьют пять. В семнадцать тридцать три — совет. Женька надевает пальто.
— Куда это? — сердито спрашивает мама, паря в кухонном чаду.
Женька, не отвечая, выходит. Знает, спрашивает для порядка, не требуя ответа. На коньке крыши Вороновых светит красная звезда — знак того, что в доме совет. Приходи кто хочешь и с чем хочешь. Воронок за столом с часами. В углу, возле шведской стенки, Мишка-толстый, сестры-близнецы Оля и Поля и еще человек пять. В руках у близнецов гантели. Они суют их Мишке-толстому и обижаются, что тот не берет.
— Ну, Мишенька, — наседает Оля, — чего тебе стоит? Мы ведь поспорили.
— Сколько выжмешь, столько и ладно, — упрашивает Поля.
Мишка-толстый злится. Нашли, на что об заклад биться: сколько раз он гантели выжмет. Дай им волю, они его завтра лягушек глотать заставят. Мы, мол, поспорили, глотай, Миша, сколько проглотишь, столько и ладно, толще будешь. Не будет он лягушек глотать, не будет гантели выжимать, на то утро есть, физическая зарядка…
Рядом с Воронком Генка Юровец. Ковыряется в транзисторе. Поковыряет, поднесет к уху и слушает, как муху в спичечной коробке.
Все члены совета в сборе. Одного Юры Ермолаева нет. Но он непременно придет. Хоть с опозданием, но придет. Генка Юровец и Воронок переглядываются. Им так хочется, чтобы Юра Ермолаев не изменил своему правилу и опоздал сегодня, как всегда. В последний раз опоздал. Потому что другого раза уже не будет. Они его отучат опаздывать. Женька, попав на совет, стал невольным свидетелем заговора против самого рассеянного из членов совета отряда Юры Ермолаева. Подробности ему не известны, но он знает: опаздывающему Юре Ермолаеву приготовлен какой-то сюрприз.
На Женьку Орлова никто не смотрит. А взглянет, забывшись, словно обожжется. Если смеялся, нахмурится, если говорил, замолчит. Странно, он перед ними — виновник, а они вроде сами себя перед ним виновниками чувствуют. Это потому, что наказывать собираются и барьера жалости боятся.
Внешне Женька спокоен, внутри — мина замедленного действия, дерни — взорвется.
— Внимание, внимание… — Генка Юровец в своем репертуаре. Держит немой транзистор, как микрофон, и пытливо, как заправский репортер, поглядывая вокруг, говорит о том, что видит. — Внимание, внимание… Наши микрофоны установлены в штабе зоны пионерского действия «Восток-1». До начала заседания штаба остается ноль часов три минуты. Председатель совета отряда имени Гагарина, он же начальник штаба зоны Игорь Воронов, он же Икар Воронок, нетерпеливо посматривает на часы. Вожатый звена, он же член совета отряда Михаил Онуфриев, он же Мишка-толстый, не теряя времени, прививает любовь к физической культуре и спорту сестрам-близнецам, членам совета отряда Оле и Поле.
Пауза. Взгляд Генки Юровца скользнул по карте зоны и задержался на желтом флажке. Женька Орлов похолодел. Он знал, что означает этот флажок — беду. Стоило в зоне случиться беде, и проворные руки вожатого дежурного звена сейчас же водружали желтый флажок на карте зоны. Один флажок. Только флажок. Безымянный желтый флажок, и ничего больше, никаких подробностей о случившемся. Но они не нужны были. Зона знала все и, молча, не называя имени, самим молчанием о том, что случилось, казнила виновника. Флажок висел до тех пор, пока провинившийся каким-нибудь добрым поступком не искупал вину. Собирался совет и без вызова провинившегося решал: флажок снять, о случившемся забыть. Узнав, что флажок снят, зона облегченно вздыхала.
Может быть, Генка Юровец нарушит обычай и поведет репортаж о нем, Женьке Орлове, герое грачиного побоища? Ведь это его (а чей же еще?) флажок мозолит сейчас глаза отрядного остряка. Ладно, чем скорее начнется казнь, тем лучше. Женька Орлов не сдается без боя. Пусть только Генка Юровец бросит в него камень… Но нет, Генкин взгляд оторвался от флажка и, скользнув по часам на руке, уперся в дверь.
— Семнадцать часов тридцать три минуты ровно, — продолжает он. — Время вышло, но, увы, заседание совета отряда все еще не начинается. Собравшиеся члены ждут недостающего Юру Ермолаева, который, как известно, всегда и всюду опаздывает ровно на пять минут. Именно этих пяти минут Юре Ермолаеву никогда не хватает, чтобы стать хорошим пионером, успевающим учеником, настоящим человеком. Внимание, внимание «без пяти минут человек» Юра Ермолаев приближается к штабу зоны. Входит в дом и поднимается к нам по лестнице. Раз… два… три… четыре… пять… Добравшись до пятой ступени, Юра Ермолаев испуганно вскрикивает и стремглав взлетает на десятую, где глубоко задумывается над странным явлением, которое только что пережил. Поднимаясь по лестнице, он вдруг увидел, как под потолком сверкнула ослепительная молния, грянул гром и поток воды обрушился на голову Юры Ермолаева. Может быть, это была шаровая молния? Тогда он близок к разгадке ее тайны. Шаровая молния не что иное, как плазменный резервуар, в котором под страшным давлением находится вода. Рано или поздно вода от страшной жары превращается в пар, резервуар лопается, и тогда случается то, чему он только что был свидетелем. Довольный открытием, Юра Ермолаев легко преодолевает оставшиеся ступени (пауза. Генка Юровец смотрит на часы)… подходит к двери, распахивает ее и…
И смех, которым ребята приготовились встретить Юру Ермолаева, замер у них на устах. Дверь действительно распахнулась, но вошел в нее не Юра Ермолаев, а… грач. Вслед за грачом вошли мокрые с ног до головы женщина с портфелем, дюжий дядька с огромным, как дирижабль, мешком на плечах, а потом уже Юра Ермолаев, мокрый с ног до головы. Но на него никто даже не посмотрел. Взгляды всех были устремлены на вошедших первыми.
— Поставьте здесь, — сказала женщина с портфелем. И дядька, перехватив мешок руками, осторожно, как ребенка, поставил его на пол.
— Там у вас что-то с канализацией, — сказала женщина, кивнув за дверь, и укоризненно посмотрела на Воронка.
Воронок кинул свирепый взгляд на Генку Юровца: доигрался, изобретатель.
— Да, мы уже вызвали слесаря, — соврал Воронок, но женщина уже не слушала его.
— Мы со станции юных натуралистов, — сказала она, обращаясь к ребятам.
Села за стол, открыла портфель, порылась в бумагах и продолжала:
— Мы получили ваш запрос. Вот он: «Сколько стоит один грач?» Ответ в этом мешке. Леонид Павлович, покажите.
Леонид Павлович, дюжий дядька, схватил мешок за ушки и опрокинул на пол. Из мешка, как мячи, с веселым хрустом, дразня обоняние, выкатились капустные кочаны.
Женщина внимательно посмотрела на ребят и раздельно сказала:
— Один грач за одно лето может сожрать столько гусениц, сколько гусениц в свою очередь могут сожрать вот такой мешок капусты. Вопросы есть?
Вопросов не было.
— Спасибо, — сказал Воронок, — от всех ребят.
— Пожалуйста, — сказала женщина с портфелем. И они ушли, собрав капусту: женщина с портфелем, дюжий дядька с мешком и грач, драгоценная птица, которая стоила целого овощехранилища.
Воронок закрыл заседание совета.
— Все, — сказал он, — можно расходиться.
Женьке Орлову показалось, что его надули. А то нет? Конечно, надули. Не только из пионеров не вытурили, выговора и того не объявили. Разве это порядок? Не-ет уж, раз в законах юных пионеров записано, пусть так и будет, как записано: выговор перед строем отряда, выговор перед строем дружины, выговор на совете отряда, выговор на совете дружины… Что-нибудь одно. А нет, так все сразу. На всю катушку. Что заслужил, то и получай. Ему снисхождения не нужно. А если у членов совета отряда имени Гагарина кишка тонка преодолеть барьер жалости, — долой такой совет. Он и без него обойдется. Пойдет в совет дружины к старшей вожатой Валентине Сергеевой и потребует воздать ему по заслугам. Странно, конечно, самому набиваться на наказание. Его могут не понять. Ну и не надо, пусть не понимают. Пусть для всех останется тайной, что он, Женька Орлов, жаждет этого наказания, как парус ветра. Только бы наказали. Для него наказание равно признанию, признанию его заслуг как организатора. Тот, в кого никогда не верили, которому ничего никогда не доверяли, вдруг таким оказался, что его впору председателем совета дружины выбирать. Ладно, не нужно ему это председательство, пусть не выбирают, да и не выберут после грачиного побоища. Ему другое нужно, наказание как признание. Хорошо, очень хорошо, что никто не догадывается об этих мыслях Женьки Орлова. А вдруг догадывается? Женька Орлов побледнел, заподозрив это. Вдруг догадываются и шута горохового из него делают?
Он поднял руку.
— Ты чего? — спросил Воронок.
Женька Орлов встал:
— Это… Когда меня обсуждать будут?
Воронок удивился:
— Тебя? Не собирались.
— А вызывали.
— Ну, это на лекцию. — Воронок улыбнулся. — Ты разве не понял? Про грача?
— Нет, — Женька Орлов лез на рожон. — Не понял. Раз вызвали, обсуждать надо.
— Ну, это не обязательно, — твердо сказал Воронок. — А если сейчас не дошло, потом дойдет. Расходитесь, ребята.
Женька Орлов понял: он остался на бобах.