— Ой, умру, какой лось? Объездчикова лошадь. Объездчик на поляне пас, а мы с мамой шли… Честное слово!
— Лошадь… Ха-ха-ха… — Шум, гам, аплодисменты.
Женька Орлов стоял как выкованный. Ну погоди, сейчас он тебе… Сейчас он… О, если бы Лялька знала, что он сейчас с ней сделает. Ее честь, весь ее вожатский авторитет был у него в руках, точнее в его кармане. Стоило Женьке Орлову слазать в этот карман, достать улику, неопровержимо свидетельствующую о Лялькиной лжи, и нет Ляльки — председателя совета отряда имени космонавта Германа Титова, Ляльки — начальника штаба зоны пионерского действия «Восток-2», а есть обыкновенная лживая девчонка, недостойная не то что уважения, а даже доброго взгляда. Барьер жалости? По грачам из рогатки тоже в первый раз было нелегко…
Женька Орлов сунул руку в карман и, как обжегся, тут же выдернул ее обратно. Вдруг понял, что если поступит так, как задумал, то навсегда, на всю жизнь потеряет к себе уважение как к человеку. Повернулся и молча, сопровождаемый смешками, пошел прочь.
Лялька задумчиво смотрела вслед. Странно, чего хочет этот мальчик? Зачем он выдал ее тайну?
Прозвенел звонок и, прервав Лялькины мысли, позвал ее на урок. Она села за парту и под диктовку учителя написала: «Каким я хочу видеть своего современника». Именно это хотел выведать у нее учитель Степан Иванович, продиктовав тему будущего сочинения. Каким же она хочет видеть своего современника? Лялька достала шариковую ручку и начала: «Идеалом моего современника являются слова «мир» и «дружба». Слово «убить» для него является глаголом прошедшего времени». Остановилась. Передохнула, как на подъеме. Перечитала написанное и ужаснулась: «являются слова», «является глаголом»… Ужас что. Поискала другие слова и не нашла. Интересно, где они прячутся? Когда их не ищешь — в разговоре, например, — они сами находятся. А захочешь записать — ни за что сразу не дадутся. Ладно, сразу не дадутся, потом вспомнятся. Не в словах дело, а в мыслях.
Итак, каким же она хочет видеть своего современника? Красивым? Ну, это не обязательно. Хотя, если честно, то и красивым. А главное, добрым, смелым, умным… Ну а раньше какая-нибудь Лялька XV столетия не хотела именно такими видеть своих современников? Какая же разница? Неужели с тех пор, как свет стоит, ничего не изменилось в желаниях и Ларисы всех времен и народов хотели одного: видеть своих современников красивыми, умными, смелыми, добрыми? Изменилось. Масштабы стали другими. Она, Лариса, хочет видеть такими всех своих современников. Не какого-нибудь одного рыцаря, не представителей какого-нибудь одного рыцарского ордена, даже не один какой-нибудь народ, а всех живущих на земле людей. А какая-нибудь Лариса тысяча двадцатого века захочет видеть такими представителей всех неземных цивилизаций. А что ж, ничего удивительного, по масштабам и желания.
Однако — добрый, умный, смелый, образованный — это все как-то неконкретно. Надо раскрыть, в чем, по ее Лялькиному разумению, эти качества выражаются. Доброта, например. Ну, доброта, скажем, это когда не просто отдаешь другому то, что имеешь, а помогаешь другому стать таким, как ты, умельцем, специалистом, чтобы он сам мог получить за свой труд то, что получаешь ты. Ну а доброта как жалость, просто жалость к птице, зверю, человеку, — без этого она может представить себе своего современника? О, сколько угодно. Едва подумав об этом, Лялька сейчас же представила себе Женьку Орлова, вредного человека. Грачей погубил — раз, ее не пожалел — два. Хорошо, что ему нечем было подтвердить свои слова, а то бы, прощай тайна. Да что там тайна — авторитет! Честное пионерское дала. Угораздило ее сгоряча. Маленький стыд большим прикрыла. Мучается теперь. А все он, Женька Орлов, вредный человек. Стоило потянуть за ниточку, и он стал разматываться, как клубок. Бери ниточку в руки, иди за клубком — колобком по Женькиной жизни и описывай ее такой, как она есть. Жуть. А ведь он тоже ее современник. Современник, которого она не хотела бы видеть в своих современниках. Нет, не то. Хотела не хотела, он есть, и от него никуда не денешься, и его никуда не денешь. Другое дело, помочь ему избавиться от недостатков: от зависти, от жадности, от жестокости, от всего того, чего она не хочет видеть в своем современнике. Вот именно, не видеть.
Лялька достает новую тетрадь, склоняется над партой и решительно пишет: «Каким я не хочу видеть своего современника».
Она первой заканчивает сочинение и выходит из класса. В коридоре никого. До звонка еще минут пять. Вдруг она замечает Женьку Орлова. Он стоит возле стенной газеты, но не смотрит, а косит глаза на нее. Горький комочек обиды снова подкатывает к горлу. Впрочем, обижаться не на что. Никто ему не поверил, и ее тайна осталась при ней. Сегодня же она соберет совет и скажет, почему соврала: ради общего дела.
Женька Орлов направляется в ее сторону. Лялька гордо вскидывает голову. Пусть видит, как она его презирает. Вот он с дурацкой улыбочкой на лице сует ей в руки какую-то карточку и проходит мимо. Лялька смотрит и бледнеет: на карточке она, лось и мама вдали. Карточка подписана: «Фото И. Орлова». И. Орлов — это Женькин отец, заведующий и мастер фотоателье «Минутка». А еще, как он сам себя называет, «бескровный охотник», охотится на птицу и зверей с фоторужьем. Только все это липа. От «бескровного» охотника кровью птиц и зверей за версту пахнет. Об этом весь Зарецк знает. От соседнего глаза разве что скроешь? То собаки на Женькином дворе заячьим хвостом разживутся, то кошки тетеревиное крылышко притащат. Дядя Ваня, участковый, сколько раз к Женькиному отцу присматривался: пустой из леса возвращается. Только вот что странно дяде Ване, участковому. Как Женькин отец в лес на фотоохоту, так и Женькина мать туда же: летом — по грибы, зимой — по рябину. Смотришь, волочет корзину. А что там в ней? С обыском не полезешь, закон не велит.
Лялька вспоминает все плохое, что слышала о «бескровном охотнике» И. Орлове, и приходит в ужас. Лось, ее лось, который пока тайна для всех, для него, И. Орлова, уже не тайна, а мишень для съемок. Но только ли для съемок? Пиф-паф и… бах, бах, бах…
Лялька дико вскрикивает и испуганно озирается: что это? А, прозвенел звонок, и палят двери классов, выпуская учеников.
Лялька нервно смеется. Беды еще нет, а ей уже выстрелы мерещатся. Не зря, не зря мерещатся. Вот он, лось, уже на мушке, правда пока еще на фотографической. А рядом с ним она, Лялька. Кормит лося с руки хлебом. Что значит эта фотография: угроза, предупреждение? Занятая мыслью об Орлове-старшем, она совсем забыла об Орлове-младшем, который только что с дурацкой, как ей показалось, ухмылочкой сунул ей этот снимок. Если это угроза, что ж, значит младший от старшего недалеко ушел. Нашел кому грозить, девчонке: никакого мальчишеского достоинства. Да и опоздает он со своими угрозами. Она сама сегодня сознается, что солгала. И объяснит почему. Ради общего дела. «Ради общего»… Нет уж, ложь всегда ложь, во что ее не наряжай. И вряд ли ей легко простят «честное пионерское». А все он, этот Орлов-младший. Из-за него, из-за обиды на то, что он выдал ее тайну, решилась она на ложь. Эх, Лялька, Лялька, «железная девчонка», поддалась слабости и вот мучайся… Раньше обиды смывались кровью на дуэлях. Жаль, сейчас нет. Она бы этому Орлову-младшему… Лялька сжала кулачки и, насладясь возмездием, стала думать о другом. Что, если снимок не угроза, а предупреждение? Вряд ли, но что, если Орлов-младший действительно предупреждает ее об опасности, грозящей лосю?
Лялька, рискуя опоздать на урок — да чего там «рискуя», опоздала уже — находит сестру, старшую вожатую Валентину Сергееву, и просит сразу же после уроков собрать совет дружины. Она должна сообщить совету нечто чрезвычайно важное.
Валентина обещает, и Лялька убегает на урок.
А тем временем Орлов-младший идет домой. Мысли у него о жизни, о школе, о себе.
…В школе Женьку Орлова учили: подражай тем, кого ставят тебе в пример, и ты вырастешь настоящим человеком. Настоящий — это уступи место старшему, носи домой пятерки, не лезь первым в драку, не тронь чужое. А Женьке порой так не хотелось уступать место, корпеть над учебником и, наоборот, так хотелось первым полезть в драку, нарвать яблок в чужом саду. Да что там, хотелось! Как хотелось Женьке Орлову, так он и поступал. Откуда же в нем это зло?
Может, от прошлого? Женька по книгам, рассказам старших знал — раньше жизнь была никуда, то есть никуда не годилась. И все беды в сегодняшнем человеке от этой прошлой жизни, пережитки прошлого. Но и в это Женька не очень верил. У папы недостатков хоть отбавляй, не говоря о нем самом, Женьке, а они оба и родились и выросли уже при новой жизни. Может, есть микробы зла и добра? Один такой «микроб» Женька знал: зависть. Мама всегда кому-нибудь завидовала: у соседки шубка, а у нее нет. Значит, у соседки муж лучше, умеет… Что умеет, мама не договаривала, но папа, наверное, понимал, потому что вскоре и у мамы появилась шубка и папа становился «лучше», чем был. Папа тоже всем завидовал, но, хитрый человек, не признавался прямо в своей зависти, а ссылался на то, что несправедливо обижен, получает не то, что должен получать по своим способностям. Женька тоже многим завидовал и был не всегда благороден, обыгрывая простаков в «орла» и «решку» (ставка — перочинный ножичек, о котором он давно мечтал), не уступая места старшим, совершая набеги на чужие сады: другим везет, а он что, трусливей?
Открыв «микроб зависти», Женька чуть было не потерял веру в людей, стал во всех видеть завистников, которых если что и удерживает от правонарушения, то только закон. Он, как светофор на опасном пути, грозил красным глазом: не переходи черту.
«Значит, что же, все люди плохие и всех от плохих поступков удерживает только закон? И отрядного вожатого Долгого? И старшую вожатую Валентину, и Егора Егоровича, «бесплатного заведующего»? И брата Бориса? Нет, нет и нет. Другое. Что? А ничто. Просто ничто не удерживает, потому что никто из них не нуждается в том, чтобы его удерживали. Не нуждается, и все, как птица не нуждается в клетке, ветер в том, чтобы его подгоняли, солнце в том, чтобы ему подсвечивали. Они как надо работают, как надо живут и не хотят иначе…»